Помеха справа

– Лазарчук! – всплеснула руками Ирка и снова высунулась в окно. – А где мой кот?!

– Удрал, зараза, – с сожалением ответил настоящий полковник.

– Кысечка, а можно мне чаю? – очень вежливо, но довольно невнятно попросил мой муж – у него получилось «Кыфефка, мофно фне фяю».

– Они там уже жрут пирог! – догадалась я и встревожилась: – Ира, зови детей и бежим к столу, а то нам ничего не достанется!

– Не боись, в холодильнике еще есть торт, а в морозилке – ведерко пломбира! – успокоила меня подруга, но мешкать не стала.

В нашей большой и дружной компании никто не страдает отсутствием аппетита.

Чего-чего, а его – и еще любопытства! – у нас избыточно много…

Домой мы с Коляном и Колюшкой вернулись поздно – во втором часу ночи.

Мне очень хотелось спать, но опрометчиво выпитый под пирог и торт с мороженым кофе в количестве трех чашек никак не давал задремать.

Я лежала и мысленно считала овец.

Овцы считаться не хотели.

Приходилось усилием воли заставлять каждую меховую тушку подойти к заборчику и перепрыгнуть его.

Тушки сопротивлялись, блеяли откровенно издевательски.

Я тихо ругалась, отвешивая по мохнатым задницам мобилизующие пинки…

Вдруг с соседней подушки донесся дремотный голос:

– Кыся, а ты знаешь, что овцы умеют распознавать человеческие лица? Прям как айфон… Хр-ррррр… Хр-рррр… – и супруг-эрудит опять заснул.

А я осталась лежать в тишине и в охренении.

Вот как?! Как он узнал, что я думаю про овец?! Неужели это телепатия?!

Блин, надо бы мне теперь кроликов каких-нибудь начать считать или там собачек. Овцы же, заразы, меня уже распознали и в лицо запомнили, теперь я их даже в кучу не соберу – разбегутся… А спать так хо-о-очется…

Как я уснула – сама не заметила.

Глава 2

Сонный супруг и повелитель выбрел к завтраку с закрытыми глазами, на ходу бормоча:

– Я как медведь-шатун…

Аккурат на этих словах он закономерно наткнулся на стул и грохнулся, конечно же.

– Ты не только шатун, но и падун, – вовремя удержав стул, чтобы он не рухнул на мужа сверху, прокомментировала я происходящее. – И еще валян.

– И еще Колян! – донеслось с пола обиженное.

– То есть, по-твоему, все гармонично и правильно? – я помогла шатуну-падуну и Коляну-валяну подняться.

– А что это вы тут делаете? – с подозрением спросил зевающий сын, заглянув в кухню из коридора.

– Утреннюю гимнастику, – находчиво соврал Колян и показательно присел-поднялся, присел-поднялся. – Рекомендую, очень полезно для здоровья!

– Надеюсь, это не вместо завтрака? – сын обеспокоенно посмотрел на меня как на главную по тарелочкам.

– Нет ничего более полезного для здоровья, чем завтрак, – успокоила я его. – Умывайся и иди к столу, твои оладьи уже готовы.

Вот удивительно, когда сын был маленьким, накормить его удавалось только ценой массовой гибели нервных клеток родителей. Особенно тяжко приходилось Коляну.

– Я не буду суп, налей мне бульон, – повелевал потомок.

Папа выливал из тарелки суп, наливал бульон.

– Ты куда налил бульон? – зловеще щурился сын. – Это грязная тарелка! В ней был суп!

Бульон выливался, тарелка мылась, бульон наливался.

– А мясо куда?! Его нельзя в бульон! – возмущался ребенок. – Его в другую тарелку!

Мясо вынималось, перемещалось в другую тарелку.

– Бульон выливай, – твердо говорил маленький деспот. – Он уже испорчен. В нем было мясо!

Бульон выливался, тарелка мылась, бульон наливался. Ребенок брал ложку и, хлебая бульон, светски сообщал:

– Это мясо я не буду, оно грязное, потому что лежало в бульоне.

Папа тирана молча, но с зубовным скрежетом, мыл мясо под краном, шмякал его в тарелку, ставил руки в боки и грозно смотрел на сына.

– Не буду я это мясо, – невозмутимо отвечал тот на невысказанный вопрос. – Оно грязное!

– Я его помыл!!! – ревел папа.

– Помыл, – соглашался сын. – Но положил в грязную тарелку! В ней лежало немытое мясо…

Какое время веселое, а? Теперь были бы только мясо, бульон и прочее, включая оладьи, – все будет съедено быстро и с прекрасным аппетитом!

– А моё… не знаю, что… оно готово? – Колян внимательно посмотрел на накрытые крышками сковородки на плите.

– Твой листовой салат, кефир и сыр тофу в холодильнике…

Вчера, объевшись за ужином у хлебосольных Максимовых, муж принял героическое решение начать ограничивать себя в еде.

– А разве больше ничего не осталось? – словами идейно близкого ему Винни Пуха жалобно спросил этот мужественный человек, скривившись при упоминании салата и тофу.