Наши трёхъязычные дети

Автор – во первых, мама. Во-вторых – хотя и филолог, но не лингвист, а литературовед. Отсюда некоторые особенности книги.

«Во-первых, мама» – потому необходимая объективному наблюдателю дистанция достигается разве что постфактум и постепенно. Письма друзьям, дневниковые записи – первая попытка отстранения, а вторая – размышления над дневником (сопоставление записей разного времени или сравнение нашего опыта – и описанного в книгах). Изначально же – «позиция» даже не «включённого», а, так сказать, «втянутого» наблюдателя. Втянутого – в разговоры с детьми и игры, в проблемы и их решения…

Смысл наблюдений за детьми для мамы – в общем-то, прагматический. Он вытекает из целей любого родителя: раскрыть, развить индивидуальные возможности многоязычного малыша, помочь ему быть если не счастливым, то уверенным в себе.

В речи детей интересовали большей частью узловые моменты. Явные успехи или явные провалы: то, что радует, ещё больше – то, что тревожит. (Всё, что помогает общению; всё, что мешает.)

Неудивительно, что в этой книге нет систематических языковых наблюдений… Читаю книги немецких родителей-исследователей – и ловлю себя на мысли: не могу представить себя рядом с детьми – и с карандашом в руке, отмечающей порядок овладения фонемами. Или подсчитывающей частоту употребления тех или иных форм. Или транскрибирующей магнитофонные записи разговоров…

Причина, видимо, ещё и в том, что мама – «во-вторых, литературовед». У мамы-литературоведа – особый круг интересов. Внимание направлено не на медленное и постепенное наращивание языковых возможностей детей. Помимо развития речи (или: за ним) хочется увидеть другое: становление личности / характера маленьких людей, их вхождение в культуру, в общество.

Итак, цели, фокусировка зрения, оптика языковых наблюдений (инструмент не микроскоп, разве что, может быть, лупа)… – по всем признакам эта книга – не «исследование» детского двуязычия, как в большинстве документальных описаний двуязычного воспитания.

Однако именно такая книга – хочется надеяться – будет интересна и полезна родителям.

Впрочем, хотя эта книга – прежде всего для родителей, она, надеюсь, всё же будет небезынтересна и специалистам. Ведь круг специального чтения постоянно присутствует в подтексте – родительские заботы соотнесены с теми проблемами двуязычного воспитания, что видятся с позиций науки.

Насколько наш опыт общеинтересен (универсален)?

Наша семья как бы объединяет в себе два основных типа семейного многоязычия. Первый вариант – с разноязычными родителями, один из которых говорит на языке окружения. Во втором варианте оба родителя говорят на языке, отличном от языка среды. Наш опыт представляет комбинированный случай: смешанная (двуязычная) семья – в иноязычном окружении. Кажется, наш опыт включает большинство проблем, которые могут возникнуть как в первом, так и во втором случае. Позволяет он и оценить большинство советов, которые обычно даются семьям с детьми-мультилингвами. Подтвердить или опровергнуть аксиомы, оценить эффективность путей и частных решений…

И последнее. Хотелось избежать как голых фактов, так и однозначных толкований. Отсюда – двойной угол зрения: главы-размышления продолжает «Хроника».

«Тематическая» часть (обобщения личного опыта и размышления над книгами специалистов, наш семейный поиск путей и выходов) будет интереснее тем, кто ищет в подобных книгах «эссенций» – тем, кому нужны интерпретации опыта, рекомендации.

«Дневниковая» часть адресована тем, кто предпочитает размышлять над фактами сам. Примеры из моего родительского дневника в тексте первой части выделены курсивом. Читатель волен проверить выводы и, может быть, придёт к другим заключениям.

Читайте, сравнивайте, думайте…

I. Что было в начале

Мама – русская, папа – американец, дети… немцы.

Как ни странно, потребовалось время, чтобы понять: наши дети входят в язык по несколько необычной схеме. Есть семьи, где родители говорят на разных языках. Есть и другие – где в семье используется язык иной, чем язык окружения. В нашей семье случай свёл обе основные модели детского речевого развития.

Примерно до 2-х лет наши дети были погружены (практически) лишь в два языка, развивались по схеме «двуязычные дети в смешанной семье».

В детском саду им пришлось столкнуться с новым языком. Это значит: после двух лет им пришлось пережить те же стрессы, что и детям, которые попадают из одноязычной семьи в среду чужого языка.

Потому и пришлось в какой-то момент задуматься над нашими проблемами и «ревизовать» наши решения «на распутьях». Начиная с самых первых проблем. И с самых первых решений.

Многоязычное воспитание – зачем? почему?

Папа детей – филолог (германист и скандинавист). Правда, это его второе образование, поначалу он готовился делать фильмы или, по крайней мере, писать о них. Мама – тоже филолог, по специальности – литературовед. Не психолингвист, не социолингвист, не имеет отношения и к контактной лингвистике – короче, не представитель наук, в рамках которых традиционно изучается многоязычие.

Почему я подчёркиваю всё это? Многоязычие наших детей никогда не было частью исследования или эксперимента (как это нередко случается с лингвистами: родители продолжают свою научную работу в воспитании детей…). Оно также и не «династическое» (как в семьях потомственных музыкантов: ребёнок в 4 года получает в руки свою первую скрипку) – мы не ставили задачи растить с пелёнок филологов-мультилингвов.

Мы вообще не связывали с воспитанием детей каких-либо амбиций. Ведь как это бывает порой? Родители планируют судьбы отпрысков, пытаясь исправить собственные ошибки и осуществить неисполнившиеся желания. Чада должны знать и уметь больше родителей, добиться того, чего те не смогли достичь, сделать головокружительную карьеру и наслаждаться плодами жизненного успеха… Мы таких целей не ставили.

А как насчёт полного развёртывания потенциала маленького человечка? Звучит заманчиво. Прекрасная цель – если только при этом реального ребёнка в мечтах родителей не заслоняет умозрительный (с неисчерпаемыми возможностями). Тут опять-таки важно вовремя распознать СВОЮ потребность гордиться «звёздными» детьми… У нас, родителей, по счастью, такой потребности не было.

Короче, нам не хотелось, чтобы наши малыши оказались заложниками некоего идеального образа, неважно, питается он несбывшимися родительскими мечтаниями или завышенными – из-за переоценки детских возможностей – ожиданиями…

Перечитала – и подумалось: не надо бы иронизировать над иными, чем у нас, целями. Пусть даже неожиданными, если не экстравагантными. Один, переводчик, чувствует, что родился «не в той» стране, «не с тем» языком. Другой, кибернетик, видит жизненную задачу в том, чтобы бороться с гегемонией английского, с «англицистским засорением окружающей среды», – и потому говорит с дочерью на эсперанто… Кто упрекнёт родителей, поддавшихся сильной страсти? в конце концов, они своей цели, скорее всего, достигнут – и вовсе не обязательно за счёт детского счастья.

Речь должна идти только о том, что всё это – не наш случай.

Всё очень просто. Многоязычие наших сына и дочери оказалось для нашей семьи жизненной необходимостью.

Дело не в том, что мы недостаточно хорошо владеем языком страны проживания. Мы оба бегло говорим по-немецки. Отец детей – профессиональный переводчик, больше 20 лет работает на немецком телевидении и в киноиндустрии (переводит и адаптирует сценарии, субтитры…). Я написала по-немецки несколько работ, несколько лет занималась редакционной работой при вещающей за рубеж немецкой телерадиостанции…

Просто каждый из нас хотел говорить с детьми на родном языке. Здесь мы чувствуем себя в своей стихии – нам казалось, наше общение с детьми только на родном языке будет полноценным, по-настоящему свободным и глубоким.

На меня произвёл сильное впечатление набросанный Тове Скутнабб-Кангас сценарий отдаления взрослеющего ребёнка от родителей (Skutnabb-Kangas Т. Bilingualism or Not, 1980). Вот он вкратце: эффекты переходного возраста усугубляются трудностями общения на чужом для родителей языке. Неродной язык оказывается слишком грубым инструментом для разговора о сложных материях. Кроме того, подросток стыдится родительской неадекватности в их втором языке: стыдится несовершенного (поскольку неродного) второго языка родителей… Дочитав книгу, я подумала: мы сделали правильный выбор.

Да, собственно, был ли у нас выбор? Даже и знай мы уже в самом начале все аргументы «против», все ожидающие нас проблемы, всё равно стали бы пробовать. Потому что говорить с детьми на родном языке было для каждого из нас, родителей, просто-напросто естественно.

На каких языках говорить: когда и где…

Мы с самого начала строго следовали принципу «Один родитель – один язык». Его обычно ассоциируют с именем Жюля Ронжа? (Jules Ronjat). Французский лингвист и один из «пионеров» двуязычного воспитания вместе с женой-немкой вырастил двуязычного сына и рассказал о семейном опыте в книге-дневнике 1913 года.

Строго говоря, в основе педагогики Ронжа лежали идеи его коллеги Мориса Граммо (Maurice Grammont) о строгом разделении языков. Авторские права, таким образом, принадлежат Граммо, советы которого Ронжа опробовал, а позднее и пропагандировал. (Он воплощал их в жизнь настолько последовательно, что доводил иногда почти до абсурда или до курьёза: на вопрос четырёхлетнего сына: «Как сказать по-немецки тень?» – отвечал: «Спроси лучше у мамы, когда она вернётся»…)

Принципу, во всяком случае, уже около 100 лет, он проверен опытом многих двуязычных семей.

Он оправдал себя и в нашей практике.

Следовать идее, по первому впечатлению такой ясной и простой, нетрудно – пока дело не доходит до конкретных ситуаций; тут и возникают вопросы.

Например: на каком языке говорить друг с другом родителям?

Прямого ответа на этот вопрос в книге Жюля Ронжа нет. Правда, из описаний следует, что родители двуязычного мальчика Луи говорили между собой по-немецки. При том, что проживали во Франции. Позднейшие исследователи находят это решение вполне справедливым: таким образом обеспечивалась поддержка «слабого» языка.

Однако оба наших языка – «слабые» в Германии…

У нас поначалу в качестве общего языка родителей определился немецкий. Почему? К моменту рождения детей мой английский был скорее письменным: был изучен самостоятельно по грамматикам и «освежён» чтением литературоведческих книг и классической литературы прошлого и позапрошлого веков.

Над моим «викторианским» словарным запасом папа детей посмеивался – но и его русский почерпнут из классики. И, опять-таки, из грамматик. Наш папа непременно хочет не просто общаться по-русски, но и говорить правильно – и ужасается изобилию исключений из правил. Несмотря на многолетние усилия, интерес и талант к языкам, именно с русским этому филологу по призванию и полиглоту оказалось нелегко справиться.

Потому и выбрали мы (поначалу) такую стратегию: родители говорят с детьми на своих родных языках, а друг с другом – на языке страны, где живут.

Два языка для детей и третий – для родителей… Постепенно выяснялись неудобства такого решения. Как быть, если, скажем, мама посылает ребёнка к папе с поручением? если папа не может заняться проблемой и отсылает детей к маме (и т. д.)? Хорошо, если ребёнок знает достаточно слов, чтобы переводить с языка на язык; а если ещё нет? Иногда у нас разыгрывались сценки довольно нелепые…

Глупые ситуации с нашим немецким третьим. Сама не могу дать Алеку персик (занята с Аней) – предлагаю пойти к папе и попросить (и демонстрирую как; ошибка?). Алек бежит, просит по-русски, М. не понимает – я вынуждена кричать из другой комнаты по-немецки, что ребёнок хочет einen Pfirsisch. М., поняв, переспрашивает: «Do you want a peach?» Что за представление должно сложиться у ребёнка? языки, полностью непригодные для общения… (2+9)

Не вполне ясно, в какой мере дети воспринимают высказывания, не им адресованные. Усваивают ли они обособленный язык родителей? Одни авторы отрицают это, другие подтверждают (и объясняют интересом ко всему «тайному», не предназначенному для детского слуха). Первые два года нам казалось, что наш немецкий в речи детей никак не отразился. Потому мы и поторопились отвести их в немецкий садик: считали, малыши должны начать знакомиться с языком окружения.

Однако неожиданно для нас немецкий наших детей очень быстро усилился.