Остров призраков

– Ой, а чай какой вкусный! – без устали восторгалась всем Анка.

Сидели они на просторной кухне. Здесь стояла печка, одним боком уходящая в соседнюю комнату. Там у печки была лежанка. На кухне же помещалась широкая плита. Вдоль противоположной стены тянулся буфет с пристроенным длинным низким шкафчиком. В углу рукомойник. Места было столько, хоть на велосипеде езди. Зато соседняя комната была вся заставлена широкими кроватями с высокими железными спинками. В углу устроилось заваленное вещами трюмо, рядом стол, в другом углу шкаф. Окно смотрело на бодрый огород картошки. Ровные ряды ботвы и аккуратно окученные грядки.

Светик потянула печенье из пакета. Глеб не стал долго отказываться и налил полную ложку сгущенки.

Костян сопел. Демонстративно и возмущенно. Как обычно.

– Ничего, – миролюбиво произнес дядя Лёка. – Мой домовой хороший. Веселый.

– Чего у вас здесь так духов много? – спросила Светик. Она была очень занята своим делом – макала печенье в горячий чай, подлавливая момент, когда печенье водой пропитается, но еще не размокнет настолько, чтобы упасть. Получалось через раз. Глеб придвинул к себе банку сгущенки и ел уже из банки.

– Да разве это много? – отмахнулся дядя Лёка. – Все как везде. Людей мало, вот они никого и не боятся.

– Я их тоже не боюсь, – сообщил Костик, все же снисходя до чаепития. Без сахара, но зато с пятью печеньями сразу.

– А чего их бояться? Я тут как-то даже со змеями дружил, – сообщил дядя Лёка. – Прихожу домой, гляжу, змея ползет. Я ей говорю: «Куда торопишься?» Она за порог. Ладно, думаю. В другой раз нашел ее уже на столе, говорю ей: «Я тебя не трогаю, и ты меня не трогай». Так мы с ней месяца два прожили. Она приползала, уползала. А потом утром просыпаюсь, гляжу – она уже в кровати. Ну, тут уж ничего не оставалось. Я такую жену себе не заказывал. Вынес во двор и лопатой прибил. А потом змеи и вовсе пропали. В этом году, говорят, их всех кабаны сожрали.

– А жена у вас есть? – спросил Глеб, больше обращаясь к опустевшей консервной банке.

– Есть. – Дядя Лёка погрустнел. – Уехала. У меня тут электричества нет, телевизор не посмотришь. А ей сериалы хотелось по вечерам. Вот и уехала к детям на большую землю.

Всю дорогу к лагерю Светик пыталась представить, как же дядя Лёка тут живет зимой. Летом еще ладно, светло, люди на остров приезжают, охотники, финны заглядывают. А зимой? Когда долгие ночи, когда все засыпает снегом, когда волнуется Ладога и невозможно переправиться через пролив? Остается только сидеть в доме, топить печку и слушать вой ветра. А уж что этот ветер напоет? Что дядя Лёка в его песне услышит?

Небо было пасмурное, купаться не хотелось.

– Спать хочу! – сообщил Костик.

– Иди, – удивилась такому неожиданному желанию Анка.

Светик тоже зевнула:

– Я думаю, что нам надо всем сейчас отдохнуть, а ночью продержаться без сна.

– О! С удовольствием! – откликнулась Анка.

– Я ночью буду спать, – категорично заявил Костик из палатки.

– Если это и правда какие-то духи, то они, конечно, ночью объявятся, – задумчиво изрек Глеб, расхаживая вокруг костровища. Под ноги ему попадались кружки и вилки. Зазвенела одинокая миска. – Потому что спящим легче овладеть. Во время сна дух человека выходит из тела, и злыдни тогда могут в это тело забраться. Забыл, как называли человека, в которого вселялся злой дух.

– Оборотень? – отозвалась Анка.

– Как-то по-другому. – Глеб почесал нос.

– Упырь! – перебирала Анка.

– Не, упырь – это мертвый, а тут живой. Ну, как бы живой человек, но без души. А та, что есть, заставляет его делать гадости.

– Одержимый. Или бесноватый, – сыпала Анка.

– Одержимый… да… Обязательно чем-то одержимый… Идеей. Или местом.

– Это ты к чему? – зевнула Светик. Тянуло в сон. Неумолимо.

– Это я к ночи. Ночью лучше не спать.

Но они уснули. Сначала они спали днем. Все. Глеб уснул, прислонившись спиной к сосне около костровища. Анка долго бродила кругами, а потом вдруг нарвала травы, целую охапку, бросила ее на берегу, легла, закопавшись головой. Растолкать ее на закате было очень тяжело.

– Аня, – тянул Костик. – Ань! Вставай! Я есть хочу! Ань.

– Встаю, – сообщала Анка и закапывалась в траву глубже.

Глеб кипятил воду. Ужин был неизменен – заварные макароны.

Вечер выдался долгим. Вспоминали, кто что любит из еды. Костик затянул песню о том, что сейчас с удовольствием съел бы жареной картошки. А еще бы лепешку с сыром. Только все это надо обязательно прогреть на сковородке. Анка вспомнила, что неплохо делает печенье. Нужны масло, мука, яйца… Глеб вдруг сообщил, что однажды с друзьями делал шашлык. Сами замариновали мясо, сами сделали угли. Пожарили. Было вкусно.

Светик почувствовала, что от всех этих разговоров ей страшно хочется есть. Представлять шашлык и жареную картошку она себе запретила.

На тарелке с каемочкой… Такую хрустящую, горячую… Еще дымок поднимается. И шашлык. Крупные куски на шампуре. И все это щедро залито кетчупом…

Нет, ни о чем этом думать нельзя.

Она силой выкинула картинки из головы. Вместо них там почему-то оказались блины. Румяные. Высокой стопкой. Такие она напекла к Масленице. В школе проводили праздник, и она полночи простояла у плиты. Сколько их там было, не считала. Штук сто. Смели за пять минут. Но зато как вкусно было. Тонкие, ажурные, хрустящие. Со сметанкой. И вареньем. И сгущенкой. Такой же, как у дядя Лёки.

Это было невозможно!

– Ты чего? – удивился Глеб, когда Светик вскочила.

– Блины, – сообщила она. – Много. Масляные. Не могу больше. Пойду в палатке полежу.

Она забралась на спальники, подсунула побольше кофт под пузо и уставилась в темный угол. Главное, не закрывать глаза, тогда ничего такого представляться не будет.

Рот был полон слюны. Хотя бы бутерброд. С колбасой. Сырокопченой. Где жир крупный. Она особенно вкусная. Да хотя бы с вареной. Тоже подойдет. Но лучше с ветчиной. На свежий белый хлеб. Нежнейший. Такой, что берешь, и остаются следы от пальцев – вот какой он мягкий.

Светик настолько ярко представила себе этот бутерброд, что он появился. На хорошем куске хлеба. С ветчиной. Ломтик чуть свисает с боков. Она взяла бутерброд в руки – пальцы провалились в хлеб – мягкий, по-настоящему мягкий. Зубы с наслаждением разорвали колбасу. Как же это было вкусно. Хотелось затолкать весь бутерброд в рот и проглотить, не жуя. А потом сразу второй взять.

И она затолкала, но во рту уже было что-то не то, нежнейший вкус колбасы исчез, на зубах захрустел песок. Плюнула. Опилки какие-то. Затошнило. Светик плевала и плевала, пытаясь очистить рот, в горле застряло. И это было ужасно, потому что сразу стало нечем дышать. Она пыталась вдохнуть, но опилки совсем забили рот. Оставалось хрипеть и царапать пальцами землю, на которой лежала.

«Почему земля?»

От этой мысли проснулась.

Дышать было нечем, потому что лежала она лицом в спальники. Перевернулась. Рядом никого. Секунду полежала, приходя в себя и прислушиваясь.

Мимо палатки прошли. Задели тент. Позвала:

– Глеб?

Не сбавляя шага, идущий удалился.