В добрый час

– И не подумаю даже! – воскликнул Берков. – Что мне за охота рисковать своей жизнью? Нет никакого сомнения, что шахты крайне опасны в их теперешнем состоянии.

– И, несмотря на это, ты заставляешь сотни рабочих спускаться туда ежедневно?

– Уж не хочешь ли ты читать мне нравоучения, Артур? – сказал Берков, сердито нахмурив лоб. – Мне было бы очень странно слышать их от тебя. Ты, кажется, от скуки ударился в филантропию. Брось лучше! В сложившихся обстоятельствах это очень дорогая забава. А о том, чтобы не случилось несчастья, я и сам забочусь, потому что это причинило бы большие убытки, что было бы весьма некстати. Все, что необходимо, исправляется, а на капитальный ремонт у меня теперь нет денег, да и работы я не могу остановить даже на самый короткий срок, в чем ты же и виноват: припомни, как ты сорил деньгами перед свадьбой. Вообще я не понимаю, отчего ты вдруг стал заботиться о делах, на которые прежде не обращал никакого внимания. Думай лучше о зимних увеселениях и выездах в резиденции, а мне предоставь заботу о делах, в которых ты ровно ничего не смыслишь.

– Да, папа, абсолютно ничего! – подтвердил молодой человек с упреком. – Ты хорошо позаботился об этом.

– Ты, кажется, обвиняешь меня? – вскричал Берков. – Разве ты не пользовался всеми удовольствиями жизни? Разве я отступил перед какой-нибудь жертвой, чтобы ты мог наслаждаться жизнью? Разве я не оставлю тебе огромного состояния, тогда как сам начинал без гроша в кармане? Разве, женив тебя на баронессе Виндег, я не ввел тебя в дворянское общество, к которому со временем ты сам будешь принадлежать? Желал бы я видеть отца, который столько же сделал для своего сына, как я!

Во время этой речи Артур молча смотрел в окно, когда же Берков закончил, он повернулся к нему.

– Ты прав, папа! Я вижу, что тебе теперь некогда выслушать меня. Итак, поговорим после обеда! – сказал он и вышел из комнаты.

Берков смотрел ему вслед, покачивая головой. Последнее время он все чаще не понимал сына. В настоящую минуту ему действительно было очень некогда. Он быстро запер письменный стол, взял шляпу и отправился к ожидавшим его для совещания служащим; выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Около одной из шахт собралась толпа рудокопов, которые должны были спуститься на смену своим товарищам; они ждали оберштейгера, который еще не явился. Тут были люди разных возрастов, рабочие самых разных профессий, какие только существуют на рудниках, а также все штейгеры. В центре толпы, скрестив на груди руки и поставив ногу на ступеньку, стоял Ульрих Гартман, и, хотя в эту минуту он ничего не говорил, сразу было видно, что среди рабочих он пользовался огромным авторитетом.

Несмотря на не слишком подходящее для серьезного разговора время, рабочие живо обсуждали свои наболевшие проблемы.

– Будь уверен, Ульрих, что на других заводах не последуют нашему примеру, – сказал молодой рудокоп Лоренц, стоявший рядом с Гартманом. – Они полагают, что еще рано, что они не готовы, словом, они предлагают еще подождать.

Ульрих упрямо тряхнул головой.

– Ну, что ж? Начнем одни. Нечего терять время.

Толпа заволновалась, раздались возгласы:

– Одни?

– Без участия товарищей с других заводов?

– Как? Уже сейчас?

Последнюю фразу повторяли не без тревоги.

– Теперь же! – повелительно сказал Ульрих, окидывая толпу вызывающим взглядом. – Кто не согласен со мной, пусть скажет.

По-видимому, большая часть присутствующих не была согласна с ним, но никто не посмел противоречить ему, кроме Лоренца, который сказал нерешительно:

– Ты сам же говорил, что лучше, если на всех окрестных заводах одновременно прекратят работу.

– Разве я виноват, что они медлят и тянут, тогда как у нас кончилось терпение? – вспылил Ульрих. – Они предлагают подождать, а мы не можем ждать, и это им хорошо известно. Они хотят, чтобы мы начали, первые, а потом посмотреть, что у нас выйдет. Совсем по-товарищески! Ну, что ж! Справимся без них!

– Неужели ты в самом деле считаешь, что он уступит? – спросил Лоренц, бросая взгляд по направлению хозяйской виллы.

– Должен уступить, – решительно заявил Ульрих, – иначе он разорится. Недавно он потерпел неудачу в нескольких сделках; кроме того, ему надо было заплатить все долги сынка, да новый дом в резиденции обойдется тысяч в сто. Если теперь приостановить работу на заводах месяца на два, именно теперь, когда он только что заключил большие контракты, тогда придет конец всему его богатству. Года два тому назад он бы еще выдержал, а теперь ни за что не устоит. Мы добьемся своего, если пригрозим ему приостановкой работ.

– Дай-то Бог, чтобы это было так! – со вздохом сказал один из рудокопов, уже пожилой человек с бледным озабоченным лицом и впалыми щеками. – Ужасно, если мы зря проголодаем несколько недель с женами и детьми и в конце концов останемся ни с чем, лучше бы подождать, пока товарищи…

– Конечно, подождать бы других! – раздались в толпе голоса.

– Опять переливание из пустого в порожнее! – сердито вскричал Ульрих. – Я говорю вам, что теперь как раз пора начинать. Хотите вы или нет? Отвечайте!

– Да ты не горячись так! – уговаривал его Лоренц. – Ведь ты знаешь, что все пойдут за тобой, если потребуется. Пусть на других заводах делают, что хотят, а мы все согласны с тобой.

– Да я и не советовал бы никому оставаться в стороне, когда дело дойдет до серьезного, – сказал Ульрих, бросая грозный взгляд в ту сторону, откуда раздались возражения. – Трусить не годится, все должны действовать сплоченно, и горе тому, кто вздумает поступить иначе.

По-видимому, Ульрих считал подобную жесткую манеру обращения с товарищами самым верным средством подавить в зародыше всякое сопротивление. Немногие, преимущественно пожилые рудокопы, возражавшие ему, замолчали, а остальные, особенно молодежь, с выражением сочувствия окружили Гартмана, который продолжал уже гораздо спокойнее:

– Теперь не время обсуждать это дело. Сегодня вечером мы…

– Оберштейгер! – прервало вдруг его несколько голосов, и все обернулись к двери.

– По местам! – приказал Ульрих, и толпа беспрекословно повиновалась. Каждый взялся за свой фонарь, до сих пор стоявший в стороне.

Оберштейгер, появившийся довольно быстро и неожиданно, вероятно, заметил, как рудокопы отхлынули от Гартмана, а может быть, слышал даже его приказ, потому что окинул толпу внимательным взглядом.

– Вы, Гартман, кажется, держите товарищей в строгом повиновении? – сказал он холодно.

Для оберштейгера, вероятно, так же, как и для прочих служащих, замыслы рабочих не были тайной, но он предпочитал ничего не видеть и не слышать и потому продолжал равнодушно:

– Господин Берков хочет вместе с инженером осмотреть подъемную машину. Вы, Гартман, останетесь с Лоренцем здесь, в подъемной, до тех пор, пока они вернутся. Штейгер Вильмс отведет вместо вас людей на работу.

Ульрих молча повиновался приказу и остался наверху с Лоренцем, между тем как другие рудокопы вместе с оберштейгером спустились в шахту. Когда последний из товарищей скрылся из виду, Ульрих сердито проворчал:

Какие они все трусы! Разве с ними можно чего-нибудь добиться! Они так же хорошо, как и я, знают, что теперь самое время воспользоваться случаем, но не решаются, потому что другие не заодно с нами. Счастье еще, что мы имеем дело с Берковым, а не с кем-нибудь другим. Будь на его месте более ловкий человек, который сумел бы вовремя их припугнуть, а затем приласкать, тогда бы с ними и вовсе не поладить.

– А ты думаешь, что он этого не сделает? – недоверчиво спросил Лоренц.

– Нет! Он труслив, как все богачи. Он чванится и притесняет, пока все идет хорошо, а чуть дело коснется его шкуры или кошелька, сразу становится смирным. Его все ненавидят, и он доведет людей до крайности: все до единого человека поднимутся против него, и тогда он окажется в наших руках.

– А сын-то? Неужели ты думаешь, что он не вмешается, если дело зайдет так далеко?

– Его нечего брать в расчет! – ответил Ульрих с презрительной улыбкой. – Как только поднимется шум, он тотчас же удерет в город. Если бы мы имели дело с ним, нам не пришлось бы долго возиться: он согласился бы на все, стоило бы только пригрозить ему тем, что не дадим ему выспаться. С отцом будет побольше хлопот.

– Он хочет осмотреть подъемную машину, – задумчиво сказал Лоренц. – Может быть, он заглянет в шахты?

Ульрих усмехнулся.

– Что ты выдумал? Мы можем ежедневно рисковать своей жизнью, для того мы и созданы, а хозяин и шагу не ступит дальше подъемной, где он уверен в безопасности. Хотелось бы мне встретить его где-нибудь с глазу на глаз, научил бы я его дрожать за свою жизнь, как это часто приходится делать нам.

Во взгляде и тоне молодого человека было столько свирепости и жгучей ненависти, что его более сдержанный товарищ предпочел промолчать и прекратить разговор. Наступила продолжительная пауза. Ульрих отошел к окну и с явным нетерпением смотрел в него. Вдруг он почувствовал чью-то руку на своем плече и, обернувшись, увидел Лоренца.

– Я хочу кое-что спросить у тебя, Ульрих, – начал он, запинаясь. – Я очень прошу тебя сказать мне, в каких ты отношениях с Мартой?

Прошло несколько секунд, прежде чем Ульрих ответил.

– Я… с Мартой? А тебе это нужно знать?