В добрый час

– С некоторых пор я имею несчастье каждым словом и поступком навлекать на себя гнев господина инженера, – произнес Вильберг обиженно, но с полным сознанием собственного достоинства, что, по-видимому, еще больше раздосадовало его начальника.

– Потому что вы не говорите и не делаете ничего разумного! – сердито сказал он, поворачиваясь к нему спиной и присоединяясь к своим товарищам, наблюдавшим из окна за возраставшими волнениями.

– Дело принимает серьезный оборот, – с беспокойством заключил директор, – они уже у входных дверей, надо бы известить хозяина.

– Да оставьте его хоть на минуту в покое! – вмешался инженер. – Ведь он с самого рассвета на ногах, дайте ему отдохнуть и побыть хоть пять минут с женой. Необходимые меры приняты, а в случае опасности он быстро явится сюда, вы сами это знаете.

Инженер был прав. Артур с самого раннего утра отдавал приказания и лично следил за их выполнением, он почти не видел свою жену и потому удалился теперь к ней на несколько минут в одну из соседних комнат. Он, должно быть, сообщил ей, в каком положении дела, так как руки молодой женщины с волнением и страхом обвились вокруг его шеи.

– Ты не должен выходить к ним, Артур! Это было бы безумным, отчаянным риском. Что можешь ты сделать одни с бунтующей толпой? Вчера между ними случился разлад; сегодня же все они против тебя. Ты дорого поплатишься за свою отвагу, я не пущу тебя!

Артур тихо, но решительно освободился из ее объятий.

– Я должен идти, Евгения! Это – единственное средство на некоторое время сдержать бурю, да и не впервые мне выдерживать такие сцены. А как ты вчера попала сюда?

– Я ведь шла к тебе! – ответила Евгения таким тоном, будто это оправдывало любой риск. – А ты хочешь уйти от меня, чтобы пасть жертвой слепой ярости Гартмана. Вспомни его вчерашние угрозы. Если ты непременно должен идти, то позволь, по крайней мере, мне находиться рядом. Я не робка, я боюсь опасности только потому, что ты один подвергаешься ей.

Он с любовью наклонился к ней и сказал серьезно:

– Я знаю, что ты смела, моя Евгения, но я потерял бы присутствие духа из страха, что какой-нибудь камень, брошенный из толпы, может попасть в тебя. Сегодня мне необходимо все мое мужество, которого я лишусь, когда увижу, что тебе угрожает опасность, а я не в состоянии защитить тебя. Я знаю, почему ты хочешь сопровождать меня: ты надеешься уберечь меня от одной руки, если будешь рядом со мной. Не обольщайся. Bce кончилось после вчерашнего вечера, теперь и к тебе он питает такую же ненависть, как и ко мне. – Голос его потерял свою нежность и мягкость. – Но если даже и не так, я не хочу быть обязанным своей безопасностью чувству, оскорбительному как для тебя, так и для меня; одно это требует удаления этого человека, не говоря уже о его предыдущем поведении.

Молодая женщина, очевидно, почувствовав справедливость его слов, с безмолвной покорностью опустила голову.

– Опять поднялся шум! – воскликнул Артур. – Я должен идти. Мы сможем видеться сегодня только урывками, и те будут довольно тревожными для тебя, моя дорогая. Ты не могла выбрать более трудного времени для своего возвращения.

– Разве ты хотел бы пережить эту бурю один, без меня? – тихо спросила Евгения.

Выражение страстной нежности осветило омраченное заботами лицо молодого человека.

– Без тебя? До сих пор я выдерживал борьбу, как солдат, который отвоевывает потерянный пост. Только со вчерашнего дня я знаю, что стоит бороться, когда речь идет о счастье всей жизни и нашем будущем. Ты возвратила мне и то, и другое, и если бы мне теперь пришлось выдерживать нападки более сильного врага, я был бы уверен в победе, потому что ты опять со мной!

Взволнованные разговоры служащих при появлении Беркова с женой тотчас же прекратились, но движение, происшедшее при этом, выражало больше чем простое внимание к хозяину. Все взгляды – серьезные, озабоченные и боязливые, устремились на его лицо, как будто собравшиеся хотели прочитать на нем, нужно ли им надеяться или опасаться. Все теснились к нему, как к центру, где могли найти опору и защиту. Все вздохнули свободно, когда он вошел в комнату, как будто одним своим появлением он устранял часть опасности. Это совершенно невольное движение ясно показало Евгении, какое положение занял ее муж среди служащих, и по той твердости, с какой он держался, она поняла, как он умел пользоваться своим влиянием. Его лицо, которое Евгения видела несколько минут тому назад хмурым и озабоченным, выражало теперь, при виде стольких встревоженных лиц, только хладнокровие и ничего больше; он вел себя так уверенно, что это должно было вселить мужество в сердца самых робких людей.

– Ну, господа, кажется, дела принимают довольно угрожающий характер. Мы должны быть готовы выдержать осаду, а, возможно, и приступ. Что вы думаете по этому поводу?

– Они хотят, чтобы выпустили арестованных! – сказал директор, требуя взглядом поддержки Шеффера, который тотчас же подошел к ним.

– Да, господин Берков, боюсь, что мы будем не в состоянии сдержать здесь их натиск, единственным поводом к которому в настоящую минуту служит, разумеется, арест трех рудокопов; если устранить этот повод…

– Тогда они найдут другой, – обрезал его Артур, – а проявленная нами слабость окончательно развяжет им руки. Нам не следует теперь выказывать ни колебания, ни страха, иначе можно проиграть все дело. Приказав арестовать злоумышленников, я заранее предвидел все последствия, но против подобного надо было действовать с неумолимой строгостью, и они останутся под арестом до прихода солдат.

Директор отошел от него, а Шеффер пожал плечами; они слишком хорошо знали своего молодого хозяина и по его тону поняли, что всякие возражения напрасны.

– Я не вижу в толпе Гартмана! – обратился Артур к инженеру. – Обычно он тотчас появляется там, где шум и гвалт, а сегодня, кажется, только подзадорил рабочих и оставил одних, его нигде не видно.

– Я уже четверть часа как потерял его из виду, – задумчиво сказал инженер. – Не затевает ли он еще какой-нибудь новой каверзы? Это вы, господин Берков, велели снять караулы у машинного отделения?

– Да, в доме нам нужны люди, на которых можно положиться, а машины в полной безопасности с той самой минуты, как рабочие спустились в шахты. Бунтовщики не могут повредить их, не подвергнув при этом опасности своих же товарищей.

– Да разве такой человек, как Гартман, примет это в соображение? – с сомнением произнес инженер.

Артур нахмурился.

– Мне кажется, Гартман необузданный, даже свирепый человек, если его раздразнить, но не злодей, а то, что вы предполагаете, было бы злодейством. Он хотел испортить машины, чтобы помешать рабочим спуститься в шахты, а раз это не удалось, зачем же бессмысленно бросаться на машины? Не захочет же он погубить отца и товарищей. Он сам уже намеревался отменить свое приказание и, когда увидел, что мы его предупредили, выместил на нас всю ярость. Только спуск рабочих в шахты спас нам машины. Никто не коснется и пальцем, пока шихтмейстер и все остальные находятся внизу, но зато теперь они накинулись на дом. Я выйду и попробую уговорить их.

За последние недели служащие привыкли видеть, как их хозяин в решающие минуты с непостижимой смелостью, нисколько не заботясь о себе, появлялся среди бунтовщиков, но сегодня со всех сторон раздались уговоры не делать этого; даже инженер присоединился к остальным, а Шеффер, знавший, чьи увещания могут оказаться всего действеннее, обратился к Евгении, все еще стоявшей рядом с мужем.

– Не допускайте этого, госпожа Беркова! Сегодня это невозможно… сегодня самый опасный день. Люди страшно раздражены, и Гартман не остановится ни перед чем. Удержите вашего супруга!

Молодая женщина страшно побледнела, предостережение Шеффера подтверждало ее собственные опасения, но она быстро овладела собой, спокойствие Артура, по-видимому, передалось и ей.

– Мой муж считает, что ему необходимо сделать такую попытку, – твердо возразила она, – и я не хочу, чтобы потом он сказал, что я слезами и жалобами удержала его от того, что он считает своим долгом. Пусть идет!

Артур все еще крепко держал ее руку в своей; он только взглядом поблагодарил ее.

– Вот, господа, берите пример мужества с моей жены. Ведь ей следовало бы бояться больше всех. Повторяю вам, что необходимо попытаться. Велите отворить дверь!

– Мы все пойдем с вами! – вскричал инженер. – Не бойтесь, госпожа Беркова, я не отойду ни на шаг от вашего супруга.

Артур спокойно, но решительно отстранил его.

– Благодарю вас, но вы и все прочие останетесь здесь. Я должен идти один.

Увидев хозяина, державшегося с невозмутимым спокойствием и твердостью, рабочие, лишенные своего командира, растерялись и расступились, дав ему дорогу.

– Как видите, я вышел к вам один, без защиты, чтобы воззвать к вашему благоразумию, – обратился к ним Артур. – Вы ничего не добьетесь насилием и только погубите себя. Все справедливые ваши требования я готов удовлетворить, но не позволю портить машины. Подумайте о своих товарищах, которые останутся под землей, если вы сделаете это. Что касается арестованных, то они будут наказаны – тут я не уступлю.

Среди рудокопов произошло какое-то движение. В словах хозяина они почувствовали столько силы, напора и твердой решимости стоять на своем, что невольно сделали шаг назад. Через минуту они нехотя освободили террасу и побросали камни.

«Если бы только Господь удержал где-нибудь Гартмана, то опасность миновала бы», – сказал себе Артур.

Он не знал, конечно, с каким смертельным страхом Евгения повторила в душе его слова. До сих пор она еще не видала в толпе этой страшной фигуры, и потому мужество не покидало ее и она не боялась за Артура, но скоро настал конец ее спокойствию и надеждам. Внезапное ли прекращение шума, который он с намерением разжег, или предчувствие, что наступает решительная минута, привлекло сюда Гартмана, только он вдруг как из-под земли вырос у решетки парка. Бросив быстрый взгляд на толпу, он сразу понял положение дела.

– Ах, вы трусы! – загремел он на товарищей, прокладывая себе с помощью Лоренца и штейгера Вильмса дорогу. – Я так и чувствовал, что вы опять попались в его сети, пока мы разыскивали, куда они девали арестованных. Теперь мы знаем, что они в подвале правого флигеля, как раз под большим залом; туда и направимся! Бейте окна, чтобы не надо было ломать дверей!

Никто еще не слушался его приказания, но оно не осталось и без последствий. Нет ничего более непостоянного и лишенного воли, как возбужденная толпа, как правило, сразу подчиняющаяся воле и энергии одного человека. Первое наступление происходило без определенного плана и потому закончилось ничем, – им недоставало тогда вождя, теперь он явился, и, как только взял в свои руки поводья, волнение приняло определенное направление. Теперь стало известно, где находятся арестованные, узнали дорогу к ним, и миновавшая было угроза нависла с прежней неотвратимостью.

В данную минуту Ульриха не очень заботило, исполняют ли его приказания, – он пробился наконец сквозь толпу и с гордым и упрямым видом стоял у террасы, лицом к лицу с молодым хозяином; его колоссальная фигура на целую голову возвышалась над остальными рабочими. Он был прирожденным вожаком народных масс, неуемная энергия и железная воля которого требуют слепого повиновения. Несмотря на некоторую растерянность рабочих, в эту минуту его власть над толпой была безгранична. Победа, одержанная Артуром, становилась сомнительной, если не совсем сводилась на нет одним появлением этого человека, который действовал на толпу так же магически, как и он сам.

– Где наши товарищи? – с угрозой спросил Гартман, еще ближе подступая к Артуру. – Мы хотим, чтобы их немедленно освободили. Мы не потерпим никакого насилия над товарищами!

– А я не потерплю, чтобы портили мои машины! – с холодным спокойствием прервал его Артур. – Я велел арестовать этих людей, хотя они были только орудием в чужих руках. Кто отдал приказ испортить машины?

Глаза Ульриха страшно сверкали, но в них выражалось торжество. Он заранее предвидел, что Артур должен поступить именно так, и на этом построил весь план. Он действительно не нуждался в предлоге для нападения, если решил во что бы то ни стало выместить на ком-нибудь свою ненависть, но в нем нуждались его приверженцы, которые уже начали колебаться и готовы были покинуть его; надо было вновь подбодрить сомневающихся.

– Я не обязан давать вам отчет, – насмешливо ответил Гартман, – и вообще не позволю разговаривать с собой таким повелительным тоном. Повторяю вам, выпустите арестованных! Все рабочие требуют этого, а то…

И его взгляд дополнил угрозу.