Охотница за скальпами

– Ладно! А я тебе покажу, как дерутся в Чикаго, – хладнокровно ответил индеец.

– Ты изучал бокс в Чикаго? – удивился лорд. – Но ведь ты индеец?

– Ну, не совсем. Видишь ли, мой добрый белый брат: янки называют меня Сэнди Гук, прибавляя титул «грабителя железных дорог». Но для краснокожих я – Красный Мокасин. Не без выгоды в наше время, оказывается, быть рожденным от белого тигра и красной обезьяны, каковою была моя почтеннейшая мамаша. Но вы, милорд, кажется, обещали дать мне урок бокса?

– В Англии благородные лорды не дерутся с такими, как ты! – возразил Вильмор высокомерно. – А в случае нападения зовут ближайшего полисмена.

– Ну, у нас нравы демократичней, – с явной насмешкой ответил индеец. – Полисменов здесь нет, а я давно-таки не испытывал удовольствия своротить кому-нибудь скулу хорошим ударом и не прочь поразмять кости. Впрочем, может быть, вы струсили, мой высокорожденный белый брат?

Насмешка подействовала: лорд Вильмор, заревев, как раненый бык, ринулся на своего противника, нанося ему удар за ударом. Но он встретил достойного себе врага: индеец, хотя и вынужденный попятиться под градом ударов костлявого кулака Вильмора, тем не менее с большим искусством парировал и, в свою очередь, наносил удары.

Вот ему удалось ударить Вильмора в щеку с такой силой, что лорд едва не опрокинулся навзничь. Щека моментально вздулась, и лорд выплюнул в траву два выбитых зуба.

– Признает ли себя побежденным мой благородный белый брат? – осведомился злорадно Сэнди Гук.

– Глупости! Двумя зубами меньше или больше – разница невелика!

Лорд сполоснул рот глотком виски и снова стал в позицию. Минуту спустя ему удалось нанести противнику страшный удар головою в живот. Индеец, как пораженный громом, покатился на траву, но раньше, чем истекли даваемые по правилам бокса для оправки пять минут, снова стоял на ногах, хотя и нетвердо.

– Гук! – сказал он. – У моего белого брата лоб крепче, чем у бизона.

– У всех Вильморов черепа крепки! – согласился милорд. – Будем продолжать?

– Разумеется! Только я попросил бы поделиться со мною вашей водкой, милорд.

Англичанин рыцарски протянул противнику свою фляжку. Тот одним духом почти осушил ее и отдал со словами:

– Спасибо! В сущности, вы добрый парень, хотя и чудак. Слушайте, какого черта вы здесь?

– Я охочусь на бизонов. Эмоции охотничьей жизни излечивают от сплина.

– Не знаю, что это за штука. Но дело-то в том, что степь горит, и вы здесь изжаритесь, как гусь на вертеле. Бросим эту канитель! Конечно, я не могу отпустить вас, не очистивши ваших карманов. Но я тоже добрый парень: ручаюсь, что я вас не подстрелю, а доставлю в лагерь индейцев целехоньким и невредимым. Вам не представится затруднительным отделаться от бедняков краснокожих небольшим выкупом, и вы будете свободны. Тогда можете опять начать охотиться за бизонами, но, разумеется, в других местах. По рукам, что ли?

– О! Никогда не вхожу ни в какие сделки с жуликами, будут ли они белыми, красными или красно-белыми. Вы, мистер красно-белый бандит, получив удар моей головой в живот, кажется, струсили и не хотите больше драться?

– Я струсил?! – заревел Сэнди Гук. – Плохо же вы знаете единственного сына моей матери. Драться так драться! Начинайте!

И опять замелькали кулаки, опять послышались тяжкие удары.

А степь все больше и больше окутывалась дымом, огненные потоки заливали все большее пространство…

Довольно долго оставалось неясно, кто же победит. Неожиданные соперники оказались равными по силе и искусству, и их страшные удары, ложившиеся неумолимо на тела дерущихся, казалось, могли длиться без конца. Но вот лорд Вильмор, зрение которого несколько ослабло от выедавшего глаза дыма, сделал неверный выпад, оставив открытой свою грудь. Сэнди Гук не преминул воспользоваться благоприятным случаем, его кулак со страшной силой обрушился на левый бок англичанина, который опрокинулся навзничь и лежал с закрытыми глазами. Сэнди Гук вынул из кармана часы, обождал, покуда прошло пять минут.

– Ну, победа моя! – сказал он по прошествии пяти минут. – Парень дерется, право, молодцом, и жаль, если я ухлопаю его.

С этими словами степной рыцарь склонился над поверженным в прах врагом и с поразительной ловкостью, свидетельствовавшей о многолетней практике, очистил карманы своей жертвы.

– Мой лорд, оказывается, жив, только в обмороке, – бормотал Сэнди Гук. – Попробую дотащить его в лагерь индейцев, моих краснокожих братьев. Может быть, этот чудак пригодится им на что-нибудь. Не оставлять же его жариться тут?..

С этими словами метис взвалил казавшееся безжизненным длинное тело англичанина на спину своего мустанга, потом сам вскочил в седло и дал шпоры лошади. И было пора: степь пылала; и только на юге еще оставался незалитый огненным потоком уголок, по направлению к которому и ринулся Сэнди Гук, увозя побежденного врага.

Когда злополучный незадачливый охотник за бизонами очнулся и раскрыл глаза, он с удивлением увидел себя в странной обстановке: кругом не было и следа степного пожара. Воздух был свеж и чист, земля покрыта яркой и сочной зеленью, кругом стояли в живописном беспорядке шатры и палатки типа индейских вигвамов. Возле лежавшего на земле Вильмора находился пожилой индеец с бронзовыми чертами лица и малиновым носом, явно свидетельствовавшим о пристрастии «краснокожего брата» к продукции водочных заводов белой расы. Тут же находился и Сэнди Гук. Бандит хлопотал о том, чтобы привести в чувство своего противника, и поэтому, раздобыв где-то фляжку тафии – водки, специально сбываемой белыми торговцами индейцам, вливал в рот Вильмору это огненное питье.

Машинально англичанин проглотил несколько глотков ядовитой жидкости, в состав которой входят, как известно, купорос и серная кислота, добавляемые «для крепости». Как ни привычен он был к спиртным напиткам, но и его нутро не выдержало испытания тафией: он поперхнулся, раскашлялся, расчихался.

– Дьяволы! Вы хотите меня отравить! – закричал он.

– Ничего подобного, мой дорогой белый брат, – злорадно ухмыляясь, отозвался Сэнди Гук. – Это, видите ли, в некотором роде ликер, изготовляемый янки для краснокожих. Правда, мухи, нализавшись этой штуки, дохнут. Но люди пьют и… и тоже дохнут, хотя не всегда. У вас удивительно крепкая натура, милорд, так что вам несколько глотков тафии отнюдь не повредят. Поднимайтесь.

– Где я, мистер бандит?

– У моих краснокожих братьев, милорд. Сейчас я познакомлю вас с одной милой женщиной, которую называют охотницей за скальпами. Приободритесь, оправьтесь. Очень может быть, что ваша оригинальная шевелюра понравится этой мисс.

В словах бандита явно звучала насмешка, но англичанин на это не обратил внимания. Он, казалось, о чем-то думал.

– Кажется, вы свалили меня с ног ударом в грудь, мистер красно-белый жулик? – осведомился он.

– Если быть точным, милорд, мой кулак попал вам ниже левой ключицы. А что?

– Удар был не совсем правильный. Во-первых, дым выедал мне глаза. Во-вторых…

– Что вы этим хотите сказать, милорд?

– А то, что я не признаю победу за вами!

– Вот как? – удивился Сэнди Гук.

– Разумеется. И если вы не струсили, то я не прочь доказать вам это. Мы можем начать хоть сейчас. Дайте только мне хлебнуть еще этого вашего ликера для истребления мух.

И оригинал, выпив несколько глотков ядовитой жидкости, приподнялся на ноги и стал оглядываться вокруг, выискивая удобное для нового боя местечко.

Но возобновить поединок на кулаках не пришлось. Из ближайшей большой палатки вышел какой-то молодой индеец и заявил Сэнди Гуку, что сахем Миннегага ожидает его и его пленника.

– Если любезная и кроткая Миннегага, – сказал Сэнди Гук, обращаясь к англичанину, – не прикажет, милорд, снять с вас шкуру и перерезать вам для краткости горло, – я не прочь доставить вам это удовольствие и показать, что в Чикаго умеют драться не хуже, чем в Лондоне. Но теперь не до того. С Миннегагой не шутят. Идемте к ней, да молите вашего Бога, чтобы мы застали эту мисс в добром расположении духа.

Англичанин, насколько мог, привел в порядок свой костюм, очистил от пыли пробковый шлем, обтянутый белым полотном, аккуратно расправил и перевязал заново голубую вуаль, пригладил длинные шелковистые баки и затем последовал за Сэнди Гуком, не высказывая ни малейшего признака смущения или робости, словно отправляясь выпить чашку чаю в приятной компании, устроившей где-то в поле пикник. В его душе жила непоколебимая уверенность, что ему не грозит никакая опасность. Разве он не был сыном Альбиона? Разве Англия не величайшая держава мира? И разве она не умеет защищать своих детей, в каком бы глухом углу земного шара они ни находились?

Лорд Вильмор вошел в палатку женщины-сахема, мстительной и кровожадной Миннегаги, твердыми шагами и с высоко поднятой головой, увидев же Миннегагу, одетую в живописный полумужской костюм воинов сиу, отвесил ей поклон, словно перед ним стояла не индианка, а фрейлина двора ее величества, королевы Англии, императрицы Индии, всемилостивейшей Виктории.

Странный вид чудака-англичанина заметно удивил Миннегагу, которой до этих пор не приходилось сталкиваться с людьми этого рода. Но в глазах девушки по-прежнему горел злой огонек, выдававший ее ненависть ко всей белой расе.

Наши читатели, расставшиеся с дочерью неукротимой Яллы на берегах Занд-Крика во время знаменитого «кровавого дня» 1864 года, едва ли бы узнали свою старую знакомую, спутницу индейского агента Джона и его товарищей, Гарри и Джорджа, в их путешествиях по прериям в дни первого великого восстания пяти индейских племен – маленькую Миннегагу: за истекшие годы Миннегага удивительно выросла и похорошела, превратившись в красавицу-женщину. Она была так стройна, что любой скульптор пожелал бы иметь ее своей моделью для изображения в мраморе или в бронзе символа молодости, силы, грации, здоровья и красоты. Только несколько красноватый оттенок кожи да что-то в чертах лица выдавало индейское происхождение сахема. Но живописный костюм из оленьей кожи, расшитый разноцветными нитками, удивительно шел девушке, подчеркивая красоту ее юного и стройного тела со стальными мускулами и бархатной кожей. И как-то не бросалось в глаза, что за поясом, обвивавшим мягкими складками стройный стан Миннегаги, красовался целый арсенал разнообразного оружия, а ее мокасины были украшены коллекцией скальпов, в числе которых были скальпы белых женщин и детей, безжалостно убитых этим вампиром в образе красавицы-девушки.

Рядом с Миннегагой, сидевшей около разложенного прямо на полу небольшого костра, наполнявшего шатер едким смолистым дымом, на таком же самом сиденье, то есть попросту на выбеленном лучами солнца прерии огромном черепе бизона, словно не живое существо, а странная фантастическая статуя, сидел теперь неподвижно тот самый краснолицый индеец с малиновым носом, которого мы уже видели, когда Сэнди Гук приводил в чувство лорда Вильмора. Это был родной отец неукротимой Миннегаги, наш старый знакомый, вождь «воронов», лжегамбузино, он же Красное Облако, муж свирепой Яллы, овдовевший в тот памятный день, когда цвет воинов пяти племен и все выдающиеся вожди их, включая и Яллу, легли под штыками американских солдат по берегам Занд-Крика. Истекшие годы не прошли бесследно для Красного Облака: правда, его стан был по-прежнему прям, а мускулы крепки, словно стальные канаты, но в черных, прямых и жестких, ложащихся плоскими прядями волосах уже просвечивали серебристые нити, глаза были мутны, а лицо с грубыми и резкими чертами изрезано сетью глубоких морщин.

Восседая рядом с дочерью, Красное Облако не выпускал изо рта длинного чубука своего неразлучного калюмета, наполняя свои легкие едким дымом «морики», табачного зелья, смоченного водкой. Ко всему окружающему Красное Облако относился с каким-то каменным равнодушием и, казалось, не обратил ни малейшего внимания на появление в палатке лорда Вильмора, фигура которого вызвала известное любопытство Миннегаги.

– Это тот человек, которого ты нашел в прерии? – спросила Миннегага у стоявшего в выжидательной позе метиса. – А где же другие?