Исцеляющая сила чувств

Но чудо ли это? Доктор медицины Бернард С. Сигел так не считает. «С пациентами, которым без всяких видимых причин стало лучше, не происходило никаких счастливых случаев, или чудес, или спонтанных ремиссий, – говорит он. – С ними произошло самовнушенное выздоровление».

Однако то, что кто-то уровня д-ра Сигела называет самовнушенным выздоровлением, многие действительно могут счесть чудом. Практикующий хирург в Йеле, больнице Нью-Хейвена и больнице Святого Рафаэля, клинический ассистент хирургии в Йельской медицинской школе, он не только связан с одной из ведущих медицинских школ страны, но и работает в сфере, которая расценивается в качестве, вероятно, наиболее механистической и наименее человечной из всех врачебных специальностей.

Но д-р Сигел именно такой необычный хирург, какого вы наверняка бы предпочли любому другому. Он крепко обнимает своих пациентов и настаивает, чтобы они звали его Берни. Его диагностический инструментарий включает в себя коробку цветных мелков, с помощью которых он просит пациентов нарисовать картинки их болезней. Его операционная наполнена успокаивающей музыкой, либо предварительно выбранной пациентом перед погружением в анестезию, либо любимыми композициями самого хирурга, вроде соло гобоя из «Эмейзинг Грейс».

В основе этой практики лежит философия естественного исцеления, свободная от ограничений традиционной медицины. Д-р Сигел верит, к примеру, что самый лучший врачебный уход эффективен лишь настолько, насколько позволяет бессознательное желание пациента, и что сочетание снижения напряжения, разрешения конфликта и позитивного подкрепления (в виде визуализаций и позитивных эмоций, таких как надежда и любовь) может стимулировать иммунную систему и включить процесс выздоровления. Масштабная работа с раковыми пациентами, которую он проводит, это подтверждает.

Впервые мы встретились с Берни Сигелом на семинаре, именуемом «Психология болезни и искусство исцеления неординарных пациентов», который он проводил в Институте холистических исследований «Омега» в Ринбеке, Нью-Йорк. Позже мы обсудили с ним его клинический опыт лечения рака – какие психологические и эмоциональные факторы влияют на нашу уязвимость и как мы можем кардинально улучшить наши шансы на выздоровление.

Вопрос. Когда вы впервые пришли к осознанию того, что исцеление рака находится во власти разума?

Бернард Сигел, доктор медицины. Мое прозрение выросло из боли, которую я испытал в собственной жизни. Будучи хирургом, я постоянно был угнетен и расстроен. Справиться со своими чувствами мне было сложно, хотя мне говорили, что врачи так себя не ведут. Они не прикасаются к людям. Они не сжимают их в объятиях. Они не взваливают на себя личные проблемы своих пациентов. В общем, пытаясь стать более счастливым врачом, я отправился на семинары – сначала на тот, который проводили Карл и Стефани Саймонтон в Саймонтон-центре онкологических консультаций, затем в Даллас, штат Техас. Там я встретил некоторых моих пациентов. Они сказали мне: «Слушайте, вот вы хороший доктор. Вы прислушиваетесь к нам и поддерживаете нас. Но что нам делать между посещениями вашего кабинета? Нам нужна помощь, чтобы научиться жить с нашей болезнью».

Тогда я организовал групповую терапию для таких больных. И произошло вот что: я увидел, что одновременно с тем, как люди овладевали умением жить со своей болезнью, у них невероятно повышалась способность управлять общим состоянием своей жизни. Я видел людей, справлявшихся со своими конфликтами, а затем вдруг их опухоль уменьшалась или исчезала.

Это были явления, с которыми я никогда прежде не сталкивался. Я был изумлен. И как врач я чувствовал себя при этом некомфортно. Им становилось лучше, а я не пошевелил и пальцем.

Но они сказали мне: «Будьте терпеливее, доктор. Вы научитесь. Вы даете нам надежду. Вы даете нам способность управлять. Мы начинаем чувствовать себя лучше. Нам становится лучше».

Вопрос. Почему вы принимали это с таким трудом?

Д-р Сигел. Вам следует вспомнить, что медицина ориентирована на неудачников. Мы имеем дело только с теми пациентами, которым не становится лучше. Те же, кому становится лучше, несмотря на плохие прогнозы, к нам не возвращаются. И именно этих пациентов мы на самом деле должны изучать.

Однажды, когда я произносил речь, ко мне подошел мужчина и протянул мне карточку. На ней было написано: «Десять лет назад ваш коллега оперировал моего отца. Мне сказали, что у него был рак поджелудочной железы и он должен был умереть через шесть месяцев. Мне нужно было пойти домой и подготовить семью к его смерти. Я этого не сделал. Я никому не сказал. Мой отец только что отпраздновал свой 85-й день рождения. Моя мать сияла, глядя на него».

Я вернулся в отделение и извлек из нашего архива карточку этого мужчины. Моей первой реакцией была мысль: возможно, в то время могла быть какая-то ошибка в диагнозе. Но нет, по всем показателям он должен был умереть десять лет назад. Я говорил всему отделению: «Вы только посмотрите! Разве это не чудо? Мистер Джонс жив! А мы-то считали, что он умер, потому что он так и не вернулся больше в отделение». Понимаете, никому из нас и в голову не пришло, что можно прийти в дом мистера Джонса, постучаться в дверь и спросить его: «Мистер Джонс, мы предполагали, что вы скончались десять лет назад. Почему вы не умерли? Что вы сделали, чтобы излечиться от рака?» Никто до этого не додумался.

Когда рак исчезает

Вопрос. Так как же медицинская профессия объясняет подобные случаи?

Д-р Сигел. Они трактуют их как медицинские аномалии. Еще был случай, когда я получил записку от онколога. В ней говорилось: «С Роуз все поразительно хорошо. Ее опухоль пропала».

Я знаю Роуз. Я знаю, почему исчез ее рак. Роуз привезли в дом престарелых умирать. Ей там было очень плохо. Там не прислушивались к ее нуждам. И тогда вместо того, чтобы пассивно смириться со своим положением, она восстала и устроила в доме престарелых революцию. Она вернулась домой, и ее рак исчез.

Я приведу вам другой пример: я знаю женщину, у которой была опухоль с метастазами в брюшной полости. Ее подвергали всевозможным видам лечения – химиотерапии, лучевой терапии, хирургическому вмешательству, но рак невозможно было остановить. Она покинула больницу и уехала в дом своей дочери – опять-таки в ожидании смерти. Несколько месяцев спустя она вернулась в наше отделение, чтобы проверить состояние здоровья. Мой коллега обследовал ее и обнаружил, что опухоли нет. Он позвал меня. Он сказал: «Эй, тебя подобные штуки интересуют». Я пришел и попросил ее: «Айрин, скажите ему, что вы сделали». И Айрин сказала: «Я поехала домой, решила жить до ста лет, а моими проблемами пусть занимается Господь».

Вопрос. Разве это так легко?

Д-р Сигел. Это вовсе не легко. Если бы я сказал пациентам: «Если вы хотите поправиться, то у вас два варианта – вы можете изменить ваш образ жизни или сделать операцию» – большинство ответило бы: «Оперируйте. Это не так болезненно».

Когда я впервые начал сеансы групповой терапии, я разослал сто писем раковым больным, приглашая их на встречу и предлагая научить чувствовать себя лучше и жить дольше. Я искренне рассчитывал, что приедет множество народу. Появились всего двенадцать человек. Всего двенадцать из ста захотели принять участие в собственном выздоровлении. Видите, насколько это на самом деле трудно.

Неординарный пациент

Вопрос. Это были именно те люди, которых вы называете «неординарными пациентами»?

Д-р Сигел. Да. В общей сложности я выяснил, что из числа всех людей, страдающих хроническими или тяжелыми заболеваниями, примерно 12–15 процентов – это те самые неординарные, или выживающие, пациенты. Это те люди, которые, сталкиваясь с болезнью, по собственной воле берут ответственность на себя и соответственно переориентируют свою жизнь. Они также хотят участвовать в собственном выздоровлении, то есть объединиться с доктором, составить лечащую команду и привлечь все доступные ресурсы (медицинские, психологические, духовные и т. д.), чтобы увеличить свои шансы на исцеление. Это люди, которые действительно хотят бороться за свою жизнь.

Однако большая часть людей – от 50 до 60 процентов – довольствуются тем, что снимают с себя ответственность и полностью отдаются на волю врача. Их позиция такова: «Вы врач. Это ваша профессия. Вот вы обо мне и заботьтесь».

Затем идут еще 20 процентов, которые счастливы умереть, потому что их жизнь разрушена. Для них рак – это самый легкий выход из положения. Конечно, они не собираются признаваться в этом друзям или родственникам. Если вы спросите их, как они поживают, они, естественно, не скажут: «Спасибо, очень стараюсь помереть». Но я смотрел им в лицо и спрашивал напрямую: «Вы пытаетесь умереть?» И многие из них отвечали честно, потому что они знали, что мне известна правда. А известна она была мне потому, что они уклонялись от лечения или сторонились людей, которые предлагали им помощь.

Вопрос. Вы говорите, что шанс выжить при заболевании раком зависит в той же мере от нашей установки, как и от степени серьезности болезни?

Д-р Сигел. Да, абсолютно верно. Я обычно могу определить, какую позицию человек занимает по отношению к своей болезни, задав ему четыре простых вопроса: вы хотите прожить до ста лет? Что означает для вас ваша болезнь? Зачем вам нужна ваша болезнь? Что произошло за год или два до того, как вы заболели?

Первый вопрос – «Хотите ли вы прожить до ста лет?» – дает мне представление о том, насколько человек чувствует, что управляет своей жизнью, и заглядывает ли он далеко в будущее. Второй вопрос – «Что означает для вас ваша болезнь?» – говорит мне о том, видит ли человек свое заболевание как испытание, через которое надо пройти, или как непреодолимую преграду – смертный приговор.

Иногда я также могу выяснить, связана ли эта болезнь с какими-то значительными событиями в прошлом пациента. Например, у меня был пациент, у которого рак развился в возрасте шестидесяти лет, всего через несколько месяцев после того, как от рака умерла его сестра. В процессе моего с ним разговора он признался, что знал заранее о своей будущей болезни. Вероятно, в детстве он слышал от матери, что он вечно перенимает все от своей сестры. Он сказал, что его сестра, бывшая двумя годами старше его, постоянно заражала его простудой и детскими болезнями, которые она подхватывала в школе. Но слова его матери «ты вечно перенимаешь все от сестры» запечатлелись в его подсознании и остались с ним во взрослой жизни.

Третий вопрос – «Зачем вам понадобилась эта болезнь?» – говорит мне, служит ли заболевание какой– то психологической или эмоциональной цели. Может быть, это отчаянная мольба о любви и заботе? Или это сигнал организма, что вам нужно немного отдохнуть от работы или от обязанностей? Вы знаете, что мы даем людям «отпуск по болезни» и таким образом приучаем их болеть. Подсознание быстро усваивает, что оно может удовлетворить свои потребности, создавая болезнь.

Мой последний вопрос – «Что произошло за год или два до того, как вы заболели?» – позволяет пациенту понять, каким образом он мог способствовать собственному заболеванию. Примерно 90 процентов раковых больных, с которыми я встречался, как можно было удостовериться из их истории болезни, пережили какую-либо значительную перемену в предыдущие год или два своей жизни. Это мог быть такой сокрушительный удар, как смерть ребенка или супруга – новая область медицины, психонейроиммунология, показывает, что такие события подавляюще действуют на иммунную систему. Но это также может быть и позитивная перемена, вроде переезда в новый дом, появления ребенка или смены работы. То есть это такие перемены, по поводу которых вы бы сказали либо «Какое чудо!», либо «Какой ужас!».

Жизненные перемены и рак

Вопрос. Это очень сильно напоминает известную шкалу измерения стресса («Жизненные события») Холмса – Рея, в которой различным жизненным переменам (как негативным, так равно и позитивным) приписывается рейтинг с учетом вероятности того, что за ними последует заболевание. Как по-вашему, эта шкала обоснована?

Д-р Сигел. Абсолютно. Это не только мое ощущение, я знаю это по личному опыту. Вскоре после того, как я начал мою практику и переехал в новый дом, я слег в больницу с тяжелым инфекционным заболеванием. Лежа там, отгороженный от мира, я начал раздумывать, не было ли какой-либо корреляции между этими изменениями в моей жизни и неспособностью моей иммунной системы отразить инфекцию.

Когда я вернулся в отделение, то решил немножко поиграться с этим. Пациенты приходили ко мне с проблемой, а я говорил им: «О'кей, вы получили новую работу?» или «Вы переехали в новый дом?» – а они смотрели на меня и говорили: «Как вы узнали?» Они думали, что я гений.

Вопрос. Но ведь многие люди меняют работу и переезжают в новые дома и не заболевают. Чем отличается поведение этих людей, что защищает их от болезни?

Д-р Сигел. Отличие в целом таково: очень важно уметь осознавать и удовлетворять свои потребности, выражать ваши чувства, научиться говорить «нет», не испытывая чувства вины. Если вас слишком сильно беспокоит ваша новая роль, если она вас мучает, вы заболеете. Я думаю, это особенно верно для таких болезней, как рак – тех, которые связаны с состоянием иммунной системы.

Вопрос. Однако, если мы будем внушать человеку, что он сам навлек на себя заболевание, не рискуем ли мы еще усилить его депрессию и тем самым подвергнуть опасности его выздоровление?

Д-р Сигел. Я не упрекал себя за то, что подхватил инфекцию. Я извлек из этого урок. Я думаю, что раковым пациентам нужно взглянуть на это с той же точки зрения – не восклицать: «О Господи, это ужасно! Что я с собой сотворил?» – а скорее увидеть болезнь как послание, которое гласит, что нужно соответственно перенаправить свою жизнь – разрешить конфликты с другими людьми, выразить гнев, обиду и другие негативные эмоции, которые они носили закупоренными внутри себя, начать осознавать собственные потребности. Такое поведение стимулирует иммунную систему, и тогда наступает исцеление.

Стимулирование «механизмов жизни»

Вопрос. Можете объяснить подробнее, как эти изменения способствуют выздоровлению?

Д-р Сигел. Научиться освобождаться от негативных эмоций – вот в чем секрет. Тот, кто улыбается снаружи и мучается внутри, убивает себя. Он не справляется ни с собой, ни с жизнью. И всем его «механизмам жизни» отдается приказ перестать действовать. Под «механизмами жизни» я подразумеваю эндорфины, иммуноглобулины, белые кровяные тельца и т. д.

Врачи ежедневно видят тому подтверждения. Вы обходите больничные палаты и спрашиваете пациентку, как ее дела, и она отвечает: «Прекрасно». Но вы знаете, что ее дела вовсе не прекрасны. Ее муж сбежал к другой женщине. Ее ребенок – наркоман. Ее дом только что сгорел. А она больна раком. Но она упорно продолжает твердить: «Прекрасно».

Когда я встречаю человека, который отвечает мне: «Скверно», я говорю: «Вот и замечательно! Вы хотите, чтоб вам стало лучше, значит, вы имеете дело с реальностью. Если ваш разум и ваше тело чувствуют себя скверно, и вы понимаете это, вы будете просить помощи. Ваши «механизмы жизни» будут работать на вас».

Неспособность выразить гнев – характерная черта раковых пациентов. Если вы не показываете гнев, он переходит в злобу и ненависть. Если вы испытываете ненависть по отношению к кому-то, они не страдают в физическом смысле из-за этого. А вы страдаете.

Потому я и говорю моим пациентам: выражайте свой гнев, страх и чувство вины. Это я считаю значительным этапом процесса выздоровления. В наших сеансах групповой терапии мы даем людям озвучивать свои эмоции, прорабатывать свои конфликты, чтобы достичь душевного спокойствия, или очистить совесть, или назовите это как угодно. Девяноста процентам, прежде чем достичь наконец душевного спокойствия, приходится плакать и кричать. Я говорю – делайте, что делается. Выгоните эти эмоции из себя.

Связь между телом и разумом

Вопрос. Какие еще шаги мы можем предпринять, чтобы помочь нашим «механизмам жизни» работать на нас?