Праздник, который всегда с тобой

– Мы трое вечно обо всем спорили, но всегда о чем-то конкретном и подтрунивали друг над другом. Я помню все, что мы делали и о чем говорили в той поездке, – сказала Хэдли. – Правда. Все помню. Когда вы с Чинком разговаривали, я тоже участвовала. Не то что в роли жены у мисс Стайн.

– Хотел бы я вспомнить тот рассказ о лозах глицинии.

– Это было не важно, Тэти. Там дело было в лозах.

– Помнишь, я принес вино из Эгля в шале. Нам продали его в трактире. Сказали, что оно пойдет к форели. Мы завернули бутылку, кажется, в «Газетт де Лозанн».

– Вино сион было еще лучше. Помнишь, когда мы вернулись в шале, фрау Гангесвиш приготовила ее au bleu[11 - Во французской кухне – способ приготовления свежей рыбы в соленой воде с уксусом и специями (с уксусом – чтобы подчеркнуть голубой цвет ее кожи).]? Чудесная была форель, Тэти. Мы пили сион, ели на террасе над склоном горы и смотрели на озеро, на хребет Дандю-Миди за ним, наполовину под снегом, и на деревья в устье Роны, где она впадает в озеро.

– Зимой и весной нам всегда не хватает Чинка.

– Всегда. А мне и сейчас не хватает, хотя весна прошла.

Чинк был кадровый военный и прибыл в Монс из Сандхерста. Познакомился я с ним в Италии, и он был моим лучшим другом, а потом долгое время – нашим лучшим другом. В ту пору он проводил отпуска с нами.

– Он постарается получить отпуск будущей весной. Он написал из Кельна на прошлой неделе.

– Знаю. Надо жить сейчас и пользоваться каждой минутой.

– Сейчас мы смотрим, как вода бьется в этот устой. Интересно, что мы увидим, когда посмотрим вдоль реки.

Мы посмотрели, и вот что было перед нами: наша река, и наш город, и остров в нашем городе.

– Нам очень везет, – сказала она. – Надеюсь, Чинк приедет. Он о нас заботится.

– Он так не думает.

– Конечно, нет.

– Он думает, мы вместе исследуем.

– Так оно и есть. Но важно, что исследуешь. Мы прошли по мосту и очутились на нашем берегу реки.

– Ты опять проголодалась? – спросил я. – А то ходим, болтаем.

– Конечно, Тэти. А ты?

– Пойдем в какое-нибудь прекрасное место и закажем по-настоящему роскошный ужин.

– Куда?

– «Мишо»?

– Замечательно – и близко.

По улице Сен-Пер мы дошли до угла улицы Жакоб, остановились и посмотрели через окно на картины и мебель. Мы стояли перед рестораном «Мишо» и читали меню на щите. Ресторан был полон, мы ждали, когда посетители выйдут, наблюдали за столами, где уже пили кофе.

Мы успели проголодаться, пока гуляли, а «Мишо» для нас был привлекательный и дорогой ресторан. В то время там обедал Джойс с семьей – он и жена у стены; Джойс, подняв в одной руке меню, смотрит на него через толстые очки; рядом – Нора, ест изящно, но с аппетитом; Джорджо, худой, франтоватый, с прилизанным затылком; Лючия с густыми кудрявыми волосами, не совсем еще взрослая девушка; все разговаривают по-итальянски.

Стоя перед рестораном, я задумался о том, только ли голод чувствовали мы на мосту. Спросил жену, и она сказала:

– Не знаю, Тэти. Голод бывает разных видов. Весной их больше. Но это прошло. Память – тоже голод.

Я был глуп и, глядя через окно, как там подают два tournedos[12 - Говяжья вырезка, нарезанная круглыми кусочками, тушеная или жареная.], понял, что голод испытываю самый обыкновенный.

– Ты сказала, что сегодня нам везло. Конечно, повезло. Но нам дали очень ценный совет и информацию.

Она рассмеялась:

– Я не скачки имела в виду. Ты так буквально все понимаешь. Я имела в виду, что везет в других отношениях.

– Не думаю, что Чинка интересуют скачки, – сказал я, подтвердив свою глупость.

– Да. Интересовали бы, если бы сам скакал.

– А ты хочешь еще ходить на скачки?

– Конечно. И теперь мы можем пойти, когда захотим.

– Ты правда хочешь?

– Конечно. А ты разве нет?

Попав наконец в ресторан, мы чудесно поужинали, но когда закончили, и вопрос голода уже не стоял, и сели в автобус до дома, похожее на голод чувство, которое мы испытывали на мосту, нас не отпускало. Не отпускало, когда поднялись в комнату, легли в постель и сошлись в темноте. Когда я проснулся и через открытое окно смотрел на залитые лунным светом крыши, оно по-прежнему не отпускало. Я убрал лицо из лунного света в тень, но уснуть не мог, лежал без сна и думал об этом. Мы дважды просыпались в эту ночь, и теперь жена сладко спала в лунном свете. Мне надо было это обдумать, но голова не работала. Еще утром, когда я встал, увидел весну-изменницу, услышал свирель пастуха с козьим стадом и спустился за программой скачек, жизнь казалась совсем простой.

Но Париж был очень старый город, а мы – молоды, и все было не просто – ни бедность, ни свалившиеся деньги, ни лунный свет, ни различие между правильным и неправильным, ни дыхание той, что лежала с тобой в лунном свете.

6

Конец одной страсти

В тот год и в последующие мы часто ходили на скачки, когда я успевал поработать рано утром; Хэдли ходила с удовольствием, а иногда и с энтузиазмом. Но скачки совсем не то, что подниматься по горным лугам выше границы леса, или поздно вечером возвращаться в шале, или с нашим лучшим другом Чиком через высокий перевал спускаться в другую страну. Мы в скачках не были участниками. Мы играли на деньги. А говорили: сегодня у нас скачки.

Скачки никогда не вставали между на ми – это было под силу только людям, – но долгое время присутствовали в нашей жизни как близкий требовательный друг. Это если выразиться деликатно: я, такой моралист в том, что касалось людей и их разрушительных способностей, терпел существо, самое неверное, самое красивое, самое волнующее, порочное и требовательное, потому что оно могло приносить доход. Чтобы сделать его доходным, полного рабочего дня было мало, а у меня для этого не было времени. Я оправдывал себя тем, что пишу о нем. Но в конце концов все написанное мною пропало, и сохранился только один рассказ – тот, что я отправил почтой.

Теперь я чаще ходил на скачки один, я пристрастился, меня засосало. При всякой возможности в течение сезона я посещал два ипподрома – в Отейе и в Энгиене. Чтобы толково ставить, надо было посвящать этому все время, а расчеты по прежним результатам выручки не приносили. Гладко получалось на бумаге. Для такой игры хватило бы и газет.