Цитадели

Документов, благодаря стараниям Виктора Витальевича, у меня было много. Просмотрев, прочитав и, кажется, обнюхав «верительные» грамоты, среди которых было письмо от областной администрации с просьбой оказывать содействие участнику эксперимента, участковый подобрел:

– Ну, что же, ученый… Профессор кислых щей… Ха… Пить будешь?

Не спрашивая согласия, мент вытащил из «командирской» сумки бутылку водки. Я дернулся соорудить закуску, но участковый гордо повел рукой:

– У меня, как в Греции, все есть! А тебе тут еще долго куковать.

В волшебной сумке оказались бутерброды с салом и пара луковиц. Мне только и оставалось, как достать кружки. Мент, четко разлив (можно не проверять), скомандовал:

– Ну, за знакомство!

Выпив и аппетитно захрустев луковицей, соизволил представиться:

– Капитан Зотов, участковый. Можно – Славик. Так что, будем знакомы…

Выпив вторую, Славик потянулся за бутербродом, откусил половину и с набитым ртом сказал:

– Извини, Васильич, служба. Должен был проверить – что тут за человек у меня завелся. Бумажки я твои посмотрел. Про конкурс – читал. Ну, сам понимаю, что конкурс этот и бумажки твои – полнейшая хрень. Да и проверил, кое-что, по своим каналам. Ты уж нас совсем-то здесь за дураков, не считай. После того, что тут летом было – полный аут. И ты такой же кандидат наук, как я балерина.

– Славик, – возмутился я. – Зайди в библиотеку. Там книжка моя, с моей фотографией.

– Хм, – скептически ухмыльнулся Славик. – Может быть, может быть. В детстве я книжки любил читать про Ленина. Как щас помню автора – Зоя Воскресенская. А как-то по телику смотрю передачу. Писательница эта – подполковник ГРУ. Так что, может быть и ты, какой-нибудь майор госбезопасности.

– Вообще-то, когда-то я тоже в ментовке работал.

– А чего ушел? – подозрительно прищурился Славик. Не иначе, заподозрил во мне «оборотня в погонах».

– Сдуру, – честно признался я. – А когда возвращаться надумал, так вроде бы и поздно уже. Мои сверстники уже – кто подполковник, кто на пенсии.

Заслышав о званиях, Славик загрустил.

– Два года в капитанах перехаживаю. А месяц назад «строгача» получил. Опять майора год ждать… Да еще без премий и надбавок. Думаешь, за что выговор? Вот за эту долбанную поляну, которую я не обеспечил должным контролем.

Славик грустно и длинно выматерился. Мне стало жаль парня, который был ни в чем не виноват. Просто, как всегда, нужно найти стрелочника. Помнится, пришлось выезжать на «огнестрел». Дело оказалось не криминальным, а попыткой суицида. Наш же, милицейский майор, напился в «зюзю», поехал в деревню и принялся стрелять по курам. Добро бы по чужим, а то по тёщиным… Утром выслушав от тещи все, что о нем думают, устыдился и стрельнул себе в висок… Правда, промазал. Отделался пулей, засевшей в мозгах, и слегка оглох. Он теперь инвалид на всю голову, а при чём тут начальник, который «не смог наладить воспитательную работу с личным составом» и поэтому получивший «неполное служебное соответствии»? Тем более, что ни одна кура не пострадала?

– Вот, схлопотал я «выговорешник», ни за что, ни про что, – продолжал жаловаться Славик. – И опёр за компанию со мной – почему, мол, нет агентуры? Он что, белку завербует?

Услышав про белку, я поднял глаза и увидел рыжую подружку. Барышня, выглядывая из-за еловой лапы, недовольно морщила носик. Ну, прям как моя жена, если ко мне приходили гости… Вон, помотала головой и исчезла из вида.

Я тоже помотал головой. Вроде, не так уж много мы и выпили…

– А про меня как узнал, – поинтересовался я у Славика, хотя заранее знал ответ. Хотя я и пытался не светиться, когда добирался сюда, но все равно – кто-нибудь да видел.

– Бабки у магазина болтали – мол, на про?клятой поляне человек живет. По уму, то зимой в лес бомжи не полезут. Значит, что-то такое, «жареное». А ты оказывается экспериментатор…

– А почему поляна «про?клятая»? – заинтересовался я.

Славик не спешил с ответом. Подумал, разлил остатки водки. После того, как выпил и разделался с остатками луковицы, закурил:

– Я, сам-то, не местный, – пояснил он. – После школы милиции нужно было куда-то определяться. А тут, как раз и работу и жилье предложили. Уже лет десять здесь торчу. Зарплату повысили, чем не жизнь? Взяток не беру, да и не даст никто. Когда участок принимал, прежний участковый говорил: «Смотри мол, есть тут одно местечко. Во время войны взвод «энкавэдэшников» пропал. Они сюда беглых зэков ловить пошли. И потом, в пятидесятые и шестидесятые годы бывали случаи». Послушать-то я его послушал, но мне-то что? Пропадали когда-то, при царе Горохе, ну и хрен с ним. Мне бы с пьяницами местными разобраться, да с кражами. Так, что, Василич, больше я ничего не знаю. Об этом я уже и рапорт писал и твоим коллегам рассказывал.

Похоже, парень не поверил моим словам и бумагам.

Славик грустно посмотрел на пустую посудину. Размахнулся и выбросил ее подальше. Вот, паразит, а мне теперь эту стеклотару идти искать… Ладно, не развалюсь.

– Еще будем? – сделал я недвусмысленный жест в сторону моего барахлишка. – У меня есть…

– Нельзя, – с сожалением развел руками капитан. – Вечером на «сутки» заступаю. Еще приму, то точно – засекут! А если дежурный засечет, то «вложит». Он у нас такой… Принципиальный. И тогда уже не «строгач», а «неполное служебное» влепят. Как-нибудь потом. Недельки через две загляну. Раньше-то все равно не соберусь. Посмотрю – как там твоя школа выживания! Только сам пропасть или помереть не вздумай! Иначе меня точно уволят.

Славик встал на лыжи, а я остался. Стало немножко грустно. Чтобы не поддаваться депресняку, стал обустраивать бивак – рубил деревья, таскал дрова.

Ночью ударил морозец. Как я хвалил себя за то, что нарубил не только сухостоя, сгоравшего в один миг, а более основательных дров. А когда неподалеку послышался вой (волчий или собачий?) порадовался, что додумался срубить несколько деревьев и смастерить заборчик. Заборчик – не преграда для волков. Но если его обложить сухим хворостом и поджечь, то до утра хватит. Вой, возможно, собачий (и не возможно – а точно!). Но ночью, в лесу, одному, требуется время, чтобы перестать бояться…

Знающие люди, что проводили инструктаж, говорили, что ночью нужно спать: волк – скотина умная и в палатку не полезет (если, разумеется, не оставлять вход открытым). И брезент прокусить не сможет. Ну, по крайней мере, прокусит не сразу. Когда же начнет грызть – то следует его (то есть волка) бить по зубам саперной лопаткой! Ну, утешили, отцы-командиры… А главное, когда я был в городе и слушал их наставления, то принимал все за чистую монету! Прям, как моя знакомая почтальонша, уверовавшая, что от бродячих собак лучше всего помогает соль. Если ее на хвост насыпать… Два года таскала в кармане коробок с солью, но на собак так и не наткнулась. Зато однажды соль спасла ее от грабителя. Нет уж, нет уж! Не стоит проверять – прогрызут ли волки брезент (а на палатке и не брезент вовсе, а что-то пластиковое). Лучше посижу на воле, спиной к дереву, что бы сзади не напали, а с трех сторон будет костер!

Костер настраивает на философский лад и сами собой складываются стихи:

Небо зазвездилося,
Звездами опрятными
Елки распушились,
Лапами занятными.
Мне в лесу не холодно,

Только, очень грустно.
Воют волки рядышком,
Что б им было пусто!

Стихи, с точки зрения литературоведения – абсолютно неправильные. Кто же рифмует прилагательное с прилагательным, а существительное с существительным? Как не умел писать – так и не научился! Ну да ладно, я в поэты не собираюсь. Но мне бы время скоротать.

Надменные звезды,
Устало моргают,
А ели уныло,
Глаза протирают,
Хотел приключений?
Набрал – выше крыши!
Зато – вдохновенье,
Не хочешь, а пишешь!
Голодные волки,
Костер оцепили,
Скорее бы утро,
Глядишь – и свалили б!
И спорить с волками,
Безумное дело.
Не проще ли камень,
В них бросить умело?
Глядишь, разбегутся,
Лесные бродяги,
А мне станет легче,
Без этой бодяги.