Убойный репортаж

Сегодня на телевидении, да и вообще в журналистике, много случайных людей, которых и на пушечный выстрел нельзя допускать к работе в СМИ. Ведь СМИ для журналиста – это своеобразная трибуна, с которой он информирует массы о том или ином событии, причем не без собственного отношения к этим самым событиям. Грубо говоря, журналист неосознанно или осмысленно навязывает свои, личные взгляды относительно определенных событий, явлений, конкретных личностей читателям его статей и зрителям его репортажей и передач. Это значит, что он формирует определенное общественное мнение. А для этого он должен хотя бы иметь какое-то собственное мнение. Лучше – профессиональное, которое у людей случайных либо отсутствует вовсе, либо искажено в силу субъективности. Вот и получается, что никакой идеологии у нашего общества сегодня нет. Конечно, виной этому не только случайные люди в СМИ, но и вообще случайные, которые не на своем месте. Просто отрабатывают нехилые бабки, показывая в сочных картинках творящийся на улице хаос. К тому же здоровски помелькать по ящику, чтобы услышать потом лестный комплимент от знакомых! Но ведь цель и идея должны быть совершенно иными: как двигаться вперед и, главное, куда двигаться.

Я не хотел, чтобы меня причисляли к случайным людям в журналистике, да, собственно, и не считал себя таковым, поэтому на мероприятия всегда старался приходить подготовленным и знающим хотя бы его тему и общее содержание. Так же обстояли дела и с интервью. Ибо просто задать вопросы интервьюируемому человеку – этого мало. Надо еще знать, почему такие вопросы задаются именно ему, разбираться в теме, о которой пойдет речь, и быть готовым к содержательному разговору. Так что и без напоминаний шефа я бы готовился к конференции и возможным интервью по максимуму. Тем более ни о самом институте неврологии имени Божевникова при МГУ, ни о том, чем он занимается, я не знал.

Начал я с того, чьим именем был назван НИИ неврологии. Об Алексее Яковлевиче Божевникове я узнал из Интернета. Родился он в Рязани в 1836 году. Умер в Москве в 1902-м. Это был человек, преданный своему делу до самого последнего дня. Он окончил медицинский факультет Московского Императорского университета, защитил докторскую диссертацию, изучал деятельность мозга за границей. Был доцентом МГУ и заведующим одной из его кафедр. Он – создатель неврологической клиники при МГУ и неврологического музея. Именно профессор Божевников выделил невропатологию в самостоятельную клиническую дисциплину. А его работы, посвященные деятельности отдельных участков мозга, являются актуальными и по сей день…

Затем я изучил материал о самом НИИ неврологии имени А. Я. Божевникова. Возник институт на базе межфакультетской лаборатории МГУ в девяностые годы прошлого века. Его бессменным директором был ныне семидесятидвухлетний доктор биологических наук, академик Российской Академии наук, профессор Леонтий Янович Раскин, ученик видного советского невролога Лазаря Соломоновича Минога, который, в свою очередь, был учеником Алексея Яковлевича Божевникова. Так что научная преемственность налицо.

Отделом исследований мозга руководил доктор медицинских наук профессор Борис Георгиевич Базизян, пятидесяти двух лет, а руководителем экспериментальной лаборатории отдела являлся доктор биологических наук Рудольф Михайлович Фокин, тридцати восьми лет от роду. Он же должен быть главным докладчиком на предстоящей конференции. Его лаборатория занималась воздействием магнитного поля и электромагнитных излучений на отдельные участки мозга, отвечающие за различные функции человеческой души и тела, и, кажется, была на грани мирового открытия, если уже его не совершила. По крайней мере, публикации в специальных медицинских журналах явно намекали на это. Предстоящая конференция грозила сенсацией, что и нужно было нашему телеканалу, впрочем, как и любому другому.

Два дня я только тем и занимался, что изучал человеческий мозг. А когда к исходу вторых суток голова начинала распухать от полученных знаний, ко мне пришла шальная мысль, что я его постиг не хуже самого Бехтерева.

Разумеется, я и раньше знал, что нашим телом всецело командует это серое вещество, которое зовется мозгом. Оно подает сигнал – и мы поднимаем ногу, оно подает еще сигнал – и мы хотим откушать селедки с лучком, порезанным аппетитными кружочками. Оно выдает некий импульс – и мы вдруг вспоминаем, что на небе есть звезды. И начинаем задаваться вопросами, ответов на которые не существует. Ну или, по крайней мере, эти ответы нам никто не скажет… И сколько нового я узнал о строении и функциях мозга, вы даже не представляете! Таламус, гипоталамус, вентромедиальная префронтальная кора, лимбическая зона, базальные ганглии… Про все эти вещи, если данные участки мозга можно так назвать, я узнал впервые. А о базальных ганглиях, что приводят к согласию наши мысли, чувства и движения, я вообще впервые услышал… Одним словом, на конференцию я пришел достаточно подготовленным, чтобы понимать, о чем пойдет речь, и уметь сделать выводы.

Мы со Степой, моим молчаливым оператором, который походил как минимум на заслуженного доцента, прошли в актовый зал института (сам НИИ неврологии имени А. Я. Божевникова располагался недалеко от биофака МГУ) и заняли место в проходе, совсем недалеко от кафедры.

Людей было много…

Первые ряды занимались, как издавна повелось, руководством. Ведь оно должно все видеть и слышать, и все должны видеть их.

Вот пришел и сел, отдуваясь, профессор Борис Георгиевич Базизян, крупный и тучный мужчина с прической Эйнштейна, какая у того была, когда он показывал язык журналистам. Я узнал Базизяна по фотографии, размещенной в Интернете.

А вот пришел и сам академик Леонтий Янович Раскин, суховатый горделивый старикан, которого под руку держала некая юная особа, то ли его дочь (она тоже работала в НИИ неврологии имени А. Я. Божевникова), то ли его секретарша. Остальные места первого и второго ряда заняли такие же степенные и немолодые личности, имеющие научные регалии и оттого наполненные бросающейся в глаза важностью и неизбывным достоинством.

Рассаживались и остальные, кто пришел послушать главного докладчика, а возможно, и поспорить с ним. Ибо в научной среде споры – вещь частая и, наверное, необходимая.

Рядом с нами присела на краешек стула женщина в деловом костюме, которая, как мне показалось, волновалась и все время оглядывалась, словно выискивала в зале знакомых. В руках у нее была бутылочка с минеральной водой, и она время от времени прикладывалась к ее горлышку. Не будь я занят – а впрочем, когда мне это мешало? – я бы непременно обратил на нее больше внимания, поскольку эта женщина явно была из разряда «роковых», то есть умных, знающих, чего они хотят от жизни, красивых не кукольной красотой (таких предостаточно за прилавком в каждом супермаркете), а притягательно женской и, несомненно, обладающих обаянием и шармом. И, конечно, загадкой, которую хотелось разрешить более всего на свете, но чаще всего – безуспешно… Просто те мужчины, кто уже обжегся на подобного рода женщинах и испытал нешуточную сердечную муку, стараются обходить их стороной. И правильно делают! Поскольку знакомство с такими женщинами, помимо настоящих минут счастья, несет еще и погибель. Причем в самом прямом смысле этого слова.

Вот и я, побывавший в шкуре этих мужчин, старался больше не наступать на брошенные грабли…

Ее звали Наташа…

Короткая прическа, умные карие глаза с темными точечками и небольшим прищуром, который можно было принять и за внимание к тебе, и за затаенный смех (а возможно, и намек на насмешку). Я так и не смог точно определить, что означает выражение ее лисичьих глаз. Это было ее тайной… Несколько неярких веснушек вокруг небольшого прямого носика придавали ей нежность и женственность до такой степени, что их хотелось немедленно поцеловать. И вообще при виде ее все мои чувства невероятно обострялись и я начинал испытывать нешуточный восторг. Она была, несомненно, из породы роковых женщин. Море обаяния, шарм, как у Мата Хари, ум, как у Софьи Ковалевской, тайна, как у египетского сфинкса… В жестах и движениях грация, как у балерины Павловой. И я, конечно же, попался. Иначе – влюбился. По уши! Правда, не сразу, некоторое время еще пытался противостоять прямо-таки нечеловеческим чарам, но, признаюсь откровенно, надолго меня не хватило.

Тогда у меня не было еще большого опыта «общения» с женщинами, но интуитивно я уже понимал, что если не заставить женщину печалиться и переживать по поводу имеющихся чувств к тебе, то печалиться и переживать будешь ты сам. В жизни не бывает так, чтобы оба любили друг друга одинаково. Любить с «открытым забралом» – счастливо, без хитроумных уловок и борьбы – почему-то не получается. По крайней мере долго. Обязательно начнется какое-то противостояние. И еще я отметил одну такую закономерность: в любви двоих всегда выявляется кто-то главный, и чтобы быть счастливым, этим главным должен быть непременно я. А так называемая демократия отношений – вещь вообще крайне неблагодарная и невероятно скользкая.

– Женщина в любви не должна быть главной, – сказал как-то мне, шестнадцатилетнему пацану, мудрые слова один мой двадцатисемилетний друг. Разговор состоялся в коротком интервале между вторым разводом и третьим браком. – Часто она и сама не хочет быть главной. Женщина хочет быть мягкой, нежной и беззащитной, чтобы мужчина защищал ее, охранял и заботился о ней. Что вполне нормально. Это, брат, сегодня пришло такое время, когда бабы стали загребастее мужиков, а мужики предпочитают быть ведомыми, но не главенствующими, ибо им так проще и беззаботнее. А счастье и любовь зиждутся на вещах банальных и простых. Надо, чтобы мужик просто добывал деньги на житье и еду, а женщина хранила дом, рожала детей и ждала его возвращения, желательно с добычей. Что, звучит примитивно?

– Ну… – протянул я, не зная, что сказать, но мой старший товарищ ответил за меня:

– Может, и примитивно. Но с пещерного времени мало что изменилось, по большому счету… Все отклонения от этих простых правил чреваты несчастьем. И разрушением отношений. Хотя бы посмотри на мои браки… каждая из них так и норовит протиснуться в лидеры. Дело мужчины – подчинять женщину. Дело женщины – подчиняться мужчине. Запомни это, пацан…

В принципе я поначалу действовал именно так, как учил меня мой старший товарищ. И Наташа вскоре всецело оказалась под моей властью, несмотря на ее ум, обаяние, шарм и еще бог знает чего, что было в ней заложено! Схема, предложенная мне в давнем разговоре дважды разведенным другом, работала! И еще как работала! Она молча сносила мою независимость и стремление распоряжаться собой в своих личных интересах. Мои уходы и приходы были для нее непредсказуемы, что заставляло ее постоянно ждать меня. И, как бы это ни звучало странно, смирившаяся с моими отлучками и показной независимостью, она была по-настоящему счастлива, когда я оказывался рядом. А я? Я по уши влюбился. Наперекор советам и всему прочему, включая здравый смысл, то есть рассудок. И меня, не оперившегося еще молодого мужчину, понесло. Как щепку по волнам океана. Который зовется любовью…

И сразу же наши отношения пошли как-то наперекосяк! Ради нее я был согласен на многое, если не на все. Я распахнул перед ней все двери своего сердца, сорвав с них последние замки… Я словно сорвался с цепи и просто утопил ее в море собственных чувств.

Ради нее я был готов на все, но ей уже нечего было желать: только скажи – и я опрометью бежал исполнять женскую волю со щенячьим повизгиванием.

Я видел все ее недостатки, но они лишь умиляли меня. Мы сходили с ума друг по другу, растворяясь в объятиях. Как искренне я радовался! Как ликовал, что люблю и сделался наконец любим! Меня просто переполняло долгожданное счастье, и я забыл о том, что это когда-нибудь может закончиться, и как-то незаметно отдал ей власть над нашей общей судьбой.

Наташа опомнилась первой.

Как был, оказывается, недальновиден король Лир, когда, отказавшись от власти, полагал, что будет окружен почетом и станет поживать по-королевски и далее. После обрушившегося на нас с Наташей счастья наступило горькое похмелье, и вскоре действительность швырнула меня на загаженный пол.

Отказавшись от власти над женщиной, я стал потакать всем ее желаниям, не понимая, что это была одежда с чужого плеча, не подходившая мне.

Моя любовь к ней вытеснила все прочие интересы. Мир перевернулся с ног на голову. Я жил только ею, а у нее, кроме меня, отыскалась вдруг масса других привязанностей. Теперь уже мне приходилось ее дожидаться и радоваться тем счастливым минутам, когда она окажется рядом. А этих минут становилось все меньше, и наши встречи происходили все реже. В ее глазах не было прежней страсти, размылись душевные переживания, а любовь как-то помельчала.

Открылись глаза у меня слишком поздно. И началась раздирающая душу боль, бесконечные сомнения. Разумеется, попытки порвать окутавшие меня сети были, но как только Наташа начинала замечать, что ее власть надо мной слабеет, она снова становилась внимательной, ласковой, покорной и уступчивой, как бы добровольно отдавая бразды правления нашей общей судьбой в мои руки. Конечно, на время… Я успокаивался, после чего все начиналось сызнова. Потом Наташа перестала замечать все, что связано со мной, ее это просто уже не интересовало. А я, как рыба, ухватившая заманчивую наживку, заглатывал крючок все глубже. Наступил момент, когда я уже не мог с него сорваться, и любое движение причиняло мне невыносимую боль. Попытки как-то поговорить с Наташей о наших отношениях ни к чему не приводили. Она просто не желала меня слушать. Я продолжал безумно ее любить, а она охладела окончательно…

Это был самый край в наших отношениях, после которого наступил конец. Наташа ушла окончательно. Я был вынужден выдавливать из себя любовь вместе с кровью и слезами. Вырывать ее с мясом, долго и мучительно. Долгих два месяца я провел в добровольном заточении. Сидел в четырех стенах и пялился неподвижным взором в потолок, вспоминая все самое светлое, что связывало меня с Натальей. Никуда не выходил, никому не звонил… Потом как-то выбрался. Город продолжал жить прежней обычной жизнью. В его ритме ровным счетом ничего не изменилось, и он даже не заметил моих страданий. Это поразило меня более всего. Мир рухнул, раскололся на крупные обломки, а все идет так, как будто бы ничего не произошло.

Я машинально брел по улице и вдруг увидел ее… Она шла на несколько шагов впереди меня, и ее, как мадонну, окутывало сияние. А может, это тусклое осеннее солнце отдало ей весь запас своего света.

Я догнал ее и тронул за плечо. Она обернулась и сделала удивленное лицо.

– Простите, – произнес я, увидев незнакомую девушку. – Обознался…

– А че сразу трогать-то? – прозвучал хрипловатый вульгарный голос. – Чуть что, так сразу трогать…

– Простите, – повторил я, отнял руку и пошел дальше, не глядя по сторонам.

А когда неожиданно остановился и поднял голову, оказалось, что я стою перед ее домом. Было уже темно, и в ее квартире горело несколько окон. И окно спальни тоже. Я стал смотреть на него, надеясь увидеть хотя бы ее силуэт, пусть даже мельком, и понимая, что это ровным счетом ничего не изменит.

В тот раз мне не повезло… Я простоял около трех часов, а потом отправился в обратную сторону.

С того дня прошло два года нестерпимой боли, а мне все никак не удавалось успокоиться: Наталья являлась ко мне в снах, я разговаривал с нею в мыслях, мне приходилось что-то доказывать, упрекать, но все тщетно, она меня не слышала!

Наверное, у этой болезни есть диагноз, и называется она «несчастная любовь». Ею надо обязательно переболеть.

Чтобы выздороветь…

Зал постепенно заполнялся. До меня доносились обрывки фраз, по которым можно было сделать заключение, что конференция обещает в самом деле быть сенсационной.

– Великолепные результаты… Он просто молодец! – говорил чей-то восхищенный голос.

– Великолепные – не то слово… Фантастические!

– Какой умница! Наша надежда. Знаете, он даже внешне похож на Бехтерева.

– Базизян и Фокин заткнули за пояс и немцев, и американцев…

– Это точно! Теперь ребятам из Массачусетского технологического института со своими опытами остается только облизнуться…

– А что вы хотите, это же Рудольф Фокин! После его работы остается выжженная земля! Он ничего не пропускает. Невероятный педант.

– А что Рудольф? Идея-то принадлежит профессору Базизяну, – произнес какой-то злопыхатель.

– Да-а… Базизян – это настоящее светило… – уважительно отозвался в ответ тихий голос. – Он умеет найти великое даже в простых вещах. А какой великолепный организатор!