Я украл Мону Лизу

– Хорошо, я берусь за ваш заказ, тем более что в настоящее время я ничем серьезным не занят. – И, широко улыбнувшись, добавил: – Теперь я знаю, как занять себя и своих помощников. Но мне нужно отдельное помещение для мастерской.

– Мы предоставим вам в обители большую комнату, где вы можете трудиться со своими помощниками, – оживленно продолжал монах.

– Что именно должно быть на картине?

– Мы бы хотели, чтобы на ней была Мадонна с Младенцем и своей матерью, святой Анной.

– А какой сюжет вас интересует?

Монах выглядел слегка смущенным.

– Мы полагали, что вы сами подберете подходящий сюжет. Тем более что у вас уже есть опыт в таких картинах.

К образам Мадонны, святой Анны и Христа маэстро обращался задолго до разговора с монахом-сервитом и даже сделал несколько набросков на картоне, которые теперь стояли в углу его комнаты, будто бы давно позабытые, но, как оказалось, дожидавшиеся своего часа.

Леонардо отошел в угол комнаты, где у него лежали эскизы и наброски для картин, и, выбрав нужный картон, разложил его перед монахом.

– Это мать и дочь, – произнес Леонардо да Винчи, заметив некоторое недоумение, едва промелькнувшее на беспристрастном лице монаха. – Анна держит на коленях Марию, а Мадонна сжимает в объятиях Христа. Рядом можно нарисовать Иоанна Крестителя.

На картоне были запечатлены две взрослые женщины, обе невероятно красивые. Их природное изящество впечатляло, выглядело сказочным. Рука мастера, почти стерев возрастные границы, не позволяла понять, кто же из них старше, и только у одной из них, что держала на коленях другую, лицо было с более резкими чертами, находящееся слегка в тени, как бы тем самым делая ее несколько старше. Это была мать, святая Анна.

Возможно, что в обыденной жизни сцена, когда одна женщина держит на коленях другую, вызвала бы недоумение, выглядела бы странной, а то и смешной до крайности. Но на рисунке Леонардо две женщины, озаренные мягким утренним светом, смотрелись невероятно органично и не вызывали ничего, кроме восхищения.

– Боже мой, как они прекрасны! – невольно выдохнул монах слегка подсевшим голосом.

– Если вы не возражаете, я бы хотел нарисовать именно такую картину, – предложил Леонардо.

– Какие же у меня могут быть возражения? – воскликнул монах. Поднявшись, добавил: – Леонардо, я немедленно отправляюсь в дорогу, чтобы сообщить братьям о вашем согласии. Ну а вас мы ждем в самое ближайшее время.

* * *

Уже на следующий день в сопровождении трех помощников Леонардо да Винчи отправился в монастырь Благовещения. Встречал его сам настоятель монастыря – сухонький старик с гладко выбритым, потемневшим от старости и изрезанным глубокими морщинами лицом, отчего его кожа напоминала кору древнего дерева. В небольших серых глазах, запавших глубоко в глазницы, пряталась вековая мудрость и откровенный интерес, не растраченный даже в преклонном возрасте. Улыбнувшись беззубым ртом, монах просто произнес:

– Меня зовут отец Бернард, я настоятель этого монастыря. Для нашей убогой обители большая честь, что картину нам будет рисовать такой великий мастер.

Леонардо да Винчи, едва улыбнувшись, отвечал:

– Вы преувеличиваете мои способности, отец Бернард.

– Скорее всего, я не в полной мере их даже осознаю, – понизив голос, заметил игумен. – Рассказывают, что в любом деле, за которое вы бы ни брались, вы всюду достигаете совершенства. Признаюсь откровенно, мне бы хотелось убедиться в этом лично. Прошу вас, проходите. – Монах повел за собой гостей, слегка растерявшихся от столь приветливого приема. – Вы, наверное, устали с дороги, я скажу братьям, чтобы они вас покормили.

– Нам бы хотелось сначала увидеть стену, которую следует разрисовать, – настоял Леонардо.

– Вы бы немного потерпели, маэстро, – но, поймав взгляд Леонардо, поспешил поправиться: – Впрочем, как вам будет угодно. Пойдемте за мной к алтарю.

Через небольшой монастырский двор, выложенный диабазовыми плитами, прошли в помещение собора, поразившее своим великолепным убранством. У входа гостей встречала скорбящая Мадонна. Невольно попридержав шаг, Леонардо всмотрелся в лицо, застывшее в камне. В груди защемило – на него смотрела Цецилия Галлерани, которую он полюбил, когда служил при дворе герцога Сфорца. Впоследствии Цецилия вышла замуж за престарелого графа и родила четверых детей. Злые языки судачили о том, что к графу они не имеют никакого отношения в силу его полнейшей немощности. После смерти престарелого супруга Цецилия Галлерани открыла салон, куда приглашала модных художников и писателей, и в кругу знати пользовалась немалым уважением.

Обернувшийся игумен заметил перемену, произошедшую в лице маэстро, но сделал вид, что ничего не заметил, – он прожил долгую жизнь и умел скрывать удивление, – кто знает, какие мысли потревожили Леонардо, взиравшего на прекрасный лик, запечатленный в камне.

– Вот здесь, – показал Бернард на небольшой прямоугольник белой стены высотою около двух с половиной метров и длиной не более трех.

Леонардо подошел к шероховатой стене, провел широкой ладонью по отштукатуренной белой глади и удовлетворенно кивнул:

– Стена ровная, не хуже холста. И штукатурку нанесли хорошо.

– Братья постарались, – сдержанно ответил игумен.

Тщательно промерив стену, Леонардо наметил контуры будущей экспозиции, делая при этом на небольших листках зарисовки фигур. Незаметно сгустились сумерки, при свете колыхающейся свечи в самом центре стены он начертил лицо Младенца.

– Сначала мы сделаем эскизы. Я их вам покажу, возможно, у вас появятся какие-то пожелания, а после можно будет расписывать стену.

– Буду ждать с нетерпением ваших рисунков. А теперь прошу в трапезную.

После ужина настоятель выделил для мастерской просторную и хорошо освещенную комнату, где в праздничные дни проходили торжества. Леонардо приступил к рисованию эскизов.

Написание картины давалось ему легко. Очевидно, подобное состояние и называется вдохновением. Тщательно продуманные образы как будто бы сами просились на картон и благодаря умелой руке мастера выглядели одухотворенными, как будто бы отмеченными Божией благодатью. От работы Леонардо да Винчи отрывался лишь только для того, чтобы наскоро перекусить, глотнуть в монастырском дворе вольного воздуха и вновь с прежним воодушевлением взяться за работу.

Через две недели состоялся показ эскиза. В комнату для празднеств, ставшей для Леонардо на время мастерской, потянулись прихожане, рассчитывая увидеть нечто особенное. И когда они перешагнули комнату, то сполна были вознаграждены за ожидание. На картоне цветными карандашами были запечатлены две женщины. Одна – совсем юная Мадонна и вторая, пребывающая в расцвете своей красоты, – святая Анна. Мадонна потянула руки к Младенцу Иисусу, который крепко держал небольшого ягненка, лежавшего у его ног. Мальчик в ожидании посматривал на улыбающуюся мать, взгляд которой был наполнен родительской любовью…

Анна, приобняв дочь за плечи, подняла вверх указательный палец правой руки, как если бы хотела поведать ей нечто важное. Женские фигуры были нарисованы в натуральную величину, и у каждого, кто взирал на эскиз, невольно возникало ощущение их присутствия.

– Вот это чудо! – произнес старик с широкой седой бородой. – Сколько живу на свете, но никогда не видел ничего подобного. – Понизив голос, добавил: – Так может нарисовать только Бог, – и, посмотрев на Леонардо, стоявшего немного в стороне, слегка смутившегося от сказанных слов, добавил: – Или тот человек, чьей рукой водит сам Господь.

Равнодушных не оставалось. Люди подолгу стояли перед эскизом, поражаясь точности линий и совершенству созданных образов. С окрестностей, услышав о невероятном рисунке, прибывал народ. Каждому хотелось лицезреть нарисованный эскиз.

Мастерская обезлюдела лишь поздним вечером, когда монастырские ворота скрипуче отсекли ходоков, желающих взглянуть на шедевр. Некоторое время посадские стояли перед воротами, уповая на милость вратников, но, натолкнувшись на несговорчивость, уныло потопали от крепостных стен, чтобы утром вернуться в монастырь.

Поздно вечером в келью к игумену вошел Павло.

– Посадских нет, святой отец, они ушли.

– Сами? – удивился игумен.

– Им ничего не оставалось делать, потому что мы закрыли монастырские ворота. Но даже после этого они не желали расходиться и упрашивали вратников, хотя бы на час продлить посещение.

– Вратники не уступили?

– Вы же знаете отца Николая, его невозможно уговорить. Он не сделал исключения даже для магистра, прибывшего из города, чтобы взглянуть на рисунок.

Губы игумена растянулись в довольной улыбке.

– Соглашусь. Легче уговорить камень, чем отца Николая. Картина действительно так хороша, как о ней говорят? – осторожно спросил игумен.

– О да, святой отец! – восторженно воскликнул монах. – Я в жизни не видел ничего более совершенного, чем этот рисунок.

– Что ж, мне не терпится взглянуть на него, – поднялся со стула настоятель. – Проводи меня, Павло.

Открыв перед настоятелем дверь, брат Павло факелом осветил дорогу.