Лошадиная доза

– Это ваше полное право, – с некоторым вызовом ответил Леонид Лаврентьевич.

– Ладно, продолжайте, – махнул рукой Иван Николаевич, и этот жест скорее всего означал: «Лучше бы ты помолчал со своими высказываниями».

– Нахождение в нескольких мешках овсяных зерен плюс узлы, которые вяжут извозчики, позволяют выдвинуть версию, что убийца либо торгует фуражом для лошадей, либо он конюх или извозчик. То, что он извозчик, будет вернее, поскольку нахождение трупов в мешках в разных частях города свидетельствует о наличии у убийцы транспортного средства. Такова, Иван Николаевич, наша основная версия.

– Это уже кое-что, – отозвался на слова старшего инспектора Бахматова Николаев. – И что вы намерены предпринять?

– Будем искать убийцу среди извозчиков, – ответил Леонид Лаврентьевич.

Обязанности по розыску убийцы были распределены следующим образом: старший инспектор Бахматов вместе с группой Дмитрия Горшкова, занимающейся убийствами, разбоями, грабежами и прочими уголовными преступлениями по Московской губернии, ищут для опознания родственников или знакомых убитых.

Субинспектор уголовного розыска Коля Осипов занимается лошадниками и лабазниками, а агент уголовного розыска Жора Стрельцов – московскими извозчиками, коих в столице, как оказалось, было почти пять с половиной тысяч.

– Как же мне переговорить с несколькими тысячами! На это полгода уйдет, – посетовал Жора.

– Разве это много? – усмехнулся Николай.

– Очень много. А потом ведь каждого из них еще отыскать нужно, они ведь все время в разъездах.

– Это не много, – не согласился со Стрельцовым Осипов. – И за это скажи спасибо Гучкову.

– С какой это стати мне говорить спасибо октябристу и монархисту Гучкову? – удивился Стрельцов.

– Да не тому Гучкову, что звался Александром и был военно-морским министром Временного правительства, – засмеялся Николай, – а его брату, Николаю Гучкову, московскому городскому голове. Это благодаря его стараниям в Первопрестольной появились трамваи. Если бы трамваев в Москве не было, Георгий, то извозчиков было бы тысяч пятнадцать, а может, и все двадцать. Вот это действительно очень много… Так что, дерзай!

Извозчичьих бирж на Москве было несколько десятков. Крупные биржи легковых извозчиков находились на Дмитровке, на Страстной площади через дорогу от памятника Пушкину, у Гостиного Двора, на Театральной и Лубянской площадях, у Троицких ворот, на многолюдной и торговой Ильинке, у театров, банков, вокзалов и гостиниц, а более мелкие извозчичьи биржи – у перекрестков и на въездах на шоссе и тракты.

Ломовые извозчики группировались преимущественно у вокзалов, стояли поодаль от легковых на Ильинке, у Гостиного двора и, конечно, на Лубянской площади. Словом, можно было бы сносить не одну пару сапог, хаживая по биржам извозчиков, ежели бы начальник МУРа не распорядился выделить на бригаду Бахматова извозчика с пролеткой. И каждый день то Жора, то Коля Осипов, расположившись на заднем сиденье пролетки, как большие начальники, вылетали на улицу со двора дома Еропкиной, где находилось Московское управление уголовного розыска, и старорежимный кучер в поношенной атласной поддевке зычно кричал на всю ивановскую:

– По-береги-и-ись!

Поездки по извозчичьим биржам результата не дали. Да и о чем было спрашивать извозчиков? Не ведают ли они о своем коллеге, который высматривает клиентов побогаче, затем сажает их в свою пролетку, везет к себе домой, где забивает бедолаг до смерти заготовленным топориком?

Разумеется, многие извозчики предпочитают состоятельных седоков, однако в отличие от преступника они везут их не к себе домой, а по названному адресу. В общем, после нескольких дней розыска стало понятно, что извозчичьи биржи ничего не дадут. К тому же по закоренелой традиции извозчики никогда не были откровенны с сотрудниками правопорядка, из некоторых кучеров приходилось вытаскивать слова едва ли не клещами, а другие возницы просто съезжали со стоянки, узнав, о чем идет разговор. Словом, извозчичьи биржи оказались полной «пустышкой».

Больше повезло Коле Осипову. Но здесь большую роль сыграли служба в милиции и оперативный опыт – Николай успел полгода поработать районным уполномоченным, в двадцать первом году стать агентом МУРа, раскрыть два убийства, более сорока краж и разбоев, пройти за полтора года три ступени, начиная от агента уголовного розыска третьей категории до субинспектора, и попасть в первую «убойную» бригаду Леонида Лаврентьевича Бахматова.

В известном на всю Москву Гусенковском извозчичьем трактире Николай на четвертый день своих поисков подсел к двум пожилым кучерам, неспешно распивавшим чай с мягкими рогаликами. Слово за слово и Стрельцову удалось узнать, что оба возчика бывают время от времени на Конной площади, которая, по выражению одного из них, уже «не та после постройки Морозовской детской больницы, но лошадок и по сей день на ней продают и покупают». Еще этот извозчик рассказал о том, что часто там бывают барышники и приезжие, желающие купить лошадь. И что на лошадином рынке он дважды в прошлом году видел мужика, приезжающего на пролетке и желающего вроде бы как продать свою кобылу.

– Первый раз я его увидал, кажись, в апреле. Кобылка его мне уж шибко приглянулась, потому я его и запомнил. А второй раз уже в сентябре, кажись, было. Он ценами на лошадок интересовался…

– А как он выглядел? – быстро спросил Коля. – Ну, рост там, возраст…

– Так я, стало быть, больше лошадь запомнил, нежели его, – почесав заросший подбородок, ответил извозчик. – Он баба, что ли, чтобы его так шибко разглядывать? Могу точно сказать одно: не молоденький. Степенный такой дядька.

– Ага, не молоденький, – подтвердил второй извозчик. – Нашего где-то возрасту.

– А вам по сколько? – посмотрел на мужиков внимательным взглядом Коля.

– Мне сорок пять годков, – отчего-то с некоторой грустью ответил первый извозчик. – А Антип Маркелыч, – кивнул он в сторону второго, – почти на пять годков старше меня будет.

– Значит, возраст того мужика, что вы видели на конном базаре, сорок пять – пятьдесят лет, – скорее констатировал, нежели спросил Осипов.

– Ага, ему точно больше сорока, но, кажись, поменее пятидесяти будет, – ответил второй извозчик. – Мне его хорошо удалось разглядеть. Жилистый он такой… Крепкий. С физической работой знаком.

– Вы что, разговаривали с ним?

– Не то чтобы говорил, – замялся извозчик. – Когда он с другим мужиком объяснялся, то я рядом стоял. Ну и слышал все.

– А что «все»? – Каким-то внутренним чувством, какое вырабатывается только в оперативной работе, Николай понял, что набрел на верный след.

Извозчик степенно отпил чаю, посмотрел на Колю весьма снисходительно и поведал вот такую историю…

– Пришел я, значица, на базар на Конную площадь к лошадушкам прицениться, узнать, что почем. Хожу по базару, приглядываюсь… Лошадей мало нынче торгуют, больше все клячи захудалые, шкура да кости, смотреть не на что! Либо старые донельзя. Ежели их покупать, так только для того, чтобы сразу на живодерню вести. И тут вижу: кобылку под уздцы какой-то мужик ведет. Кобылка вся такая ладная, ухоженная, явно чистых кровей. Подошел он к одному мужику, что старого мерина продавал, поговорил с ним малость. Верно, о том, что мерина таво аккурат на живодерню пора вести, а не торговать им. Да-а…

Извозчик снова отхлебнул чаю, пожевал рогалик.

– Ну а дальше… А дальше-то что, – нетерпеливо проговорил Коля.

– А дальше к нему, стало быть, мужик подошел годов этак тридцати. По виду приезжий. Сапоги еще на ём были юфтяные с набором и поддевка суконная. Сразу видно, что при деньгах паря. Спросил, значица, продает ли он свою кобылу. Жилистый и отвечает: продаю, мол.

«А почем»? – вопрошает тот, что в юфтяных сапогах.

«Это смотря чем расплачиваться будешь», – ответствует жилистый.

Отошли они в сторонку от глаз чужих и ушей. А я, значит, тихонько за ними побрел.

– И они тебя не заметили?

– Не заметили, я за их спины зашел, сделал вид, что базар будто бы оглядываю, интересное что-то выискиваю. А сам уши навострил. Шибко мне интересно стало, сколь за такую славную кобылку жилистый денег запросит. Ну, мужик в юфтяных сапогах и говорит: дескать, деньги у меня есть какие хошь, хоть старые, хоть новые. Жилистый же ему: «керенки» и совзнаки-де мне ни к чему. А вот ежели ты червонцами за кобылу заплатишь, так будет в самый раз. На что приезжий ему: дескать, как скажешь, согласен заплатить червонцами. Лошадь, мол, в хозяйстве шибко надобна.

Извозчик снова откусил от макового рогалика и запил его чаем. Он никуда не торопился, в трактире ему нравилось, и был он здесь частым гостем. Зато Николай спешил: то, что он уже узнал, было крайне важно. А извозчик, похоже, еще кое-что знал про этого человека, столь интересующего уголовный розыск.

И Коля снова нетерпеливо произнес:

– Дальше-то что было, дядя?

Извозчик покосился на Колю, как смотрят порой взрослые на надоедливых шаловливых детей. Взгляд его можно было прочитать так: вечно вы, молодые, куда-то торопитесь. Уважить нужно старость, почтение проявить, а потом и лезть с разными расспросами. Наконец он снизошел и ответил:

– А дальше они, значица, про войну говорить стали. Воевали обои, как оказалось, вместе, чуть ли не в одном полку.

– Получается, этот мужик жилистый, что кобылу продавал, воевал? – Николай впился взглядом в извозчика: – А за красных или за белых?

– Сказал, что за красных, – ответил тот и, видя нетерпение собеседника, продолжил: – Потом жилистый выпить предложил за встречу. Угощаю, говорит, как своего брата-фронтовика. Мол, вместе кровь проливали за Советскую власть. Приезжий супротив этого ничего не имел. Да и кто выпивки дармовой противиться станет? – усмехнулся он.

– Это точно! – охотно поддакнул первый извозчик.

– Ну а потом жилистый предложил к нему домой пойти, чтоб, значица, чин по чину купчую совершить да обмыть покупку-продажу. И оне пошли.