Мое условие судьбе

Вход у него с паролем. Его знала только Дина. Она тогда отказалась сказать его ментам, закрыла ладонью и набрала сама. А пароль до смешного простой, детский. Наверное, его подобрал бы школьник. Просто они придумали его вместе. Когда все у них было вместе. Он набирал, она сидела у него на коленях, они целовались. Dinettasan555. Вот такой пароль они придумали. Пятерки, потому что она всегда была отличницей. И когда она хотела тогда войти, чтобы стереть все материалы, ее просто скрутила острая физическая боль. Болело неизвестно что и все. Дыхание перехватывало. Это нельзя, поняла она. Это кошмар. Компьютер – это жизнь человека, его дела, мысли и тайны. Когда человека нет, это разъяренный монстр, защищающий то, что нужно теперь только мертвому, с яростью преданного пса. Так тогда ей показалось.

А сейчас она спокойно и сосредоточенно села за стол и начала разбираться в электронном рисунке оборванной жизни. Раз ее так тянет, значит, это возможно и есть путь к правде. Нужна ли ей эта правда? Она что, убивать пойдет врагов Вадима, если чудом вычислит? Она, которая сжимается от страха, если чувствует запах алкоголя от соседа с первого этажа, когда он что-то ей говорит, пьяно улыбаясь в лицо?.. Да, она думает, что кто-то, кто на нее особенно зол, однажды может кинуть этому деградировавшему существу небольшую сумму, и он, который ей улыбается, не задумываясь, пробьет голову Дины лопатой или ломом. Это ведь обычно так и бывает, и нет другой версии, и отсидит он к своему удовольствию на всем готовом. Нормальному человеку тюрьма хуже смерти, а такому – его среда.

Пьяный сосед – это одно. Ее дело, миссия – другое. Да. Если нужно, она убьет. Ее нерв скажет, нужно или нет. Главное, дойти до разгадки.

Глава 14

Анна открыла глаза. Она, одетая, лежала на удобном и забавном сооружении, которое наверняка было сделано под японскую кровать, какую-то национальную лежанку. В комнате, нежной, яркой и женственной, значит, такими бывают просто комнаты – для женского покоя и радости – у этих японцев, горел мягкий, как будто теплый свет, а у окна, распахнутого настежь, стояла Людмила.

Она смотрела, как поднимается вверх, пробивая ночную тьму, дым от ее очень крепкой сигареты. Анна удивленно и завороженно слушала, как эта Людмила, у которой, казалось, не было ничего в жизни, кроме железного порядка, – как она негромко, но очень точно, выразительно и страстно поет своим низким голосом:

– «Он – капитан, и родина его Марсель. Он обожает спор, и шум, и драки. Он курит трубку, пьет крепчайший эль. И любит девушку из Нагасаки»[2 - Песня Владимира Высоцкого «Девушка из Нагасаки».].

Анна дослушала до конца. До того конца, который в детстве заставил ее рыдать. Когда «джентльмен во фраке, однажды накурившись гашиша, зарезал девушку из Нагасаки». Дальше «уходит капитан в далекий путь и любит девушку из Нагасаки… И вспоминает карие глаза и бредит девушкой из Нагасаки».

– Люда, – позвала она. – Как красиво ты поешь, я не знала. А я долго спала?

Людмила медленно повернулась к ней и внимательно посмотрела, улыбаясь дружелюбно и немного насмешливо.

– Ты вообще не спала, Аня. За кого ты меня принимаешь. Думаешь, тебе на самом деле принесли ведро водки, как ты просила? И ты вырубилась, как пьяный извозчик?.. Нет, дорогая. Я дала тебе не так много настоящего саке, самого дорогого, чистого, как слеза японского ребенка. И ты перестала мычать, как больная корова. Это ты как раз пела о девушке из Нагасаки, я просто заразилась. И ты не просто пела, ты, как она, танцевала джигу «в кабаках». Я смотрела как спектакль. И даже подумала вот о чем. Чем ты занимаешься?.. Какую мерзость ты людям впариваешь по телику! Ты похожа на японку, у тебя есть артистический талант. Сгноит ведь тебя твой козел Никита. Я, пожалуй, найму пару нормальных людей, они поставят тебе настоящее шоу, под японский саксофон.

– Ой! Да? Артем…

– Без всяких Артемов. Мне это самой окупится.

– Но я спала, Люда! Я ничего не помню.

– Ты спала ровно пять минут. И выспалась. Цвет лица как у человека, глаза не похожи на дырки, которые слезоточат. Знаешь, я этого не выношу. Не жалко, а именно терпеть не могу.

– Ты никогда не плачешь?

– Нет!

Анна встала, подошла к небольшому круглому зеркалу на стене.

– Слушай, да… Вроде бы я действительно так никогда не выглядела. Спасибо. Ты сказала, что саке – это дорого, у меня…

– Это в принципе дорого. Тебе бонус, как я и обещала. А что у тебя в сумке, ты показывала. Сначала пела про кораллы, алые, как кровь, и шелковую блузку цвета хаки, а потом трясла пачкой, которой с тобой расплатился за ночь Артем. Хотела выбросить ее в окно. Я не дала. Мы можем разобрать твоего Артема сейчас на косточки, не найти в нем ни одного чистого кусочка, из-за которого стоило бы так убиваться, потом плюнуть и растереть… Но деньги есть деньги. Ими не бросаются. Как заработала, так заработала. А что хотела не денег, а любви, так это твои проблемы. К сожалению. Ты проголодалась?

– Ты знаешь, да.

– Сейчас принесу что-нибудь легкое и в то же время питательное. Ты утром будешь как новая. Пойдешь жить и все принимать, как есть.

Людмила вернулась с небольшим бамбуковым подносом. Они ели какое-то блаженство, запивали какой-то радостью. Это однозначно было время отдыха от всего, даже от себя.

– Он вообще приглашает тебя только на ночь? – спросила Людмила.

– Он вообще меня не приглашает. Он просто мне не отказывает, когда я звоню и приезжаю. Но вчера я ждала его целый рабочий день. Он работал, а я сидела, как истукан, меня никто там не видел, хотя я торчала посреди его кабинета. Спасибо, что не натыкались, не наступали.

– А ты кого там видела? – вдруг спросила Людмила.

– Да всех, наверное. Говорю же, практически с утра ждала Артема. Дину его видела, бывшую жену, звезду эфира, супер-пупер…

– И как она?

– Бледная до синевы. На лбу морщина, под глазами чернота. Косметики – ноль. А куртка на ней… Я бы в такой мусор не вынесла. – Анна выпалила все это с облегчением. Это и есть та минута, для которой она запоминала Дину в подробностях. Это даже лучше, чем она думала: не одна вспоминает в свой плохой час, а рассказывает подруге. Теперь-то Людмила ей точно единственная подруга.

– Плохо, говоришь, выглядела? – Глаза Людмилы сузились, как будто она рассматривала едкий дым своей сигареты, но сейчас она не курила. – Ну что же. За все в жизни надо платить. Несладко, видно, быть вдовой.

– Ты ее знаешь? В смысле не только по телевизору?

– Она отобрала у меня мужа. Еще до того, как он к ней ушел и на ней женился. Вадим – взрослый и умный мужик – полюбил картинку на экране. Я видела, но всерьез не принимала. Мы нормально жили, как все. Но он вдруг стал невыносимым, только потом я поняла: он меня провоцировал на скандалы, хотел, чтобы первой бросила. Не вышло. Тогда он просто взял и ушел. И с работы хорошей ушел, нашим общим знакомым соврал, что его уволили с канала. С тех пор у меня нет больше знакомых. Всем он это врал. Потому что перешел к твоему Артему на гораздо меньшие деньги. А теперь его нет… Вот и скажи мне: виновата Дина или нет в том, что он убит, а моя жизнь – каторга?

– Виновата, – с ненавистью выдохнула Анна.

Глава 15

Людмила уехала из своей лавки, когда Анна уже крепко и сладко спала. Было уже за полночь. Когда-то Людмила вводила круглосуточный режим работы. Это было выгодно по деньгам, несмотря на то что требовало большего количества сотрудников и оплату ночных смен. Вскоре она этот режим отменила. После первой драки клиентов с поножовщиной. Ей не нужны такие проблемы. Не шалман открывала. Так поналезет все ночное отребье, пойдут наркотики в ход. За этим не уследишь. Тем более сама она никогда не оставалась на ночь. Это было железное правило: спать в своей кровати и со своим мужем. Даже тогда, когда это стало чистой условностью. Она ложилась, а Вадим садился за письменный стол. Ничего необычного в этом она не видела: у него действительно было столько дел, суток не хватало, – ничего особенного, кроме регулярности. Она – не Барби, хлопающая вставными глазами, она и не большой психолог, конечно, просто женщина с хорошо работающей сигнализацией. И сигнализация выла так, что лопались барабанные перепонки: «Он тебя не хочет, не хочет, не хочет». Людмила не делала из этого трагедию: все бывает у жены с мужем. Месяц не хочет, потом опять захочет. Вадим мужик порядочный, по бабам не бегает. Так оно и случалось. Вадим к ней приходил… Но сигнализация! Люда видела, как он скачивал все передачи с Диной в свой компьютер. И как-то было понятно, что не для работы. Хотя ей сказал, что эта журналистка собирает хороший и самый свежий материал.

Но однажды, когда он, скажем так, выполнял свой супружеский долг, Людмила взглянула на его лицо с плотно закрытыми глазами… Ей страшно захотелось их выцарапать, эти глаза, и то, что они сейчас видят. Ничего подобного она, конечно, не сделала. Она поступила иначе.

– Ох, – вдруг сказала Люда. – Пусти на минутку. Извини, что так… Но до смерти захотелось покурить.

Вадим отстранился и посмотрел на нее удивленно. Она спокойно достала из тумбочки сигарету и зажигалку, откинулась на подушку, глубоко затянулась и с наслаждением выпустила колечки дыма практически ему в лицо. Она никогда не курила в спальне при нем. Держала сигареты как заправский курильщик, чтобы покурить на балконе, когда будет невтерпеж. Обычно когда мужа не было дома. Он хотел что-то сказать, но, взглянув ей в глаза, все понял и просто кивнул, повернулся спиной.

Так они объяснились. После этой ночи Вадим прекратил ненатурально заводиться из-за немытой тарелки или неубранной квартиры. Вызывать жену на скандал было уже бессмысленно. Вадим предложил ей развестись. Никак не объяснял, то есть сказал: «Так будет честнее». Людмила сразу согласилась. Он собрал небольшой рюкзак и однажды утром уехал совсем. Квартиру при разводе, который ускорил по своим каналам, оставил ей, у него была однокомнатная квартира бабушки.

В первые дни или даже месяцы Людмила в прямом смысле рвала на себе волосы, билась головой о стенку. По ночам ей было вроде ясно, что виновата она. Что придумала несусветную блажь с этой влюбленностью мужа в женщину на экране телевизора. Да если бы все бабы были такими сумасшедшими, ни одной семьи бы на свете не осталось. Она ведь сама его отталкивала, как могла… Из-за такого бреда.

А потом узнала, что он женился на Дине. Он получил свою игрушку. Людмиле осталась ее отличная сигнализация. Людмила жива, как это ни тяжко иногда или всегда. А он…

Дома Людмила сразу упала на кровать, сбросив на коврик одежду. Теперь ясно, что все легче, чем борьба с враждебной ночью. Легче провести на ногах двенадцать часов, легче взобраться на высокую вершину, легче соревнования по борьбе, стрельба в тире и… наверное, на настоящей войне. Там, где видишь того, кого побеждаешь или убиваешь. А своих поражений она не боялась. Собственную смерть никто не видит. Но истязание темной мукой, которую ни достать, ни развеять, ни выгнать в окно, ни отскрести с пола, стен и потолка… Разве что спалить вместе с собой. И тут внезапно Людмила уснула. Провалилась в сон без видений, открыла глаза, когда луч солнца лежал на полу, как светло-рыжий котенок. Людмила подошла к окну: солнце совсем раннее, далекое-высокое.

Она успела умыться, одеться, когда раздался звонок в дверь. Людмила открыла, уверенная в том, что это кто-то из соседей. Больше некому. И застыла в изумлении. На площадке стояла Дина.

– Доброе утро, Людмила. Извините, что так рано. Боялась вас не застать. Мы можем поговорить немного? Ой, я не представилась.

– Этого и не нужно, – улыбнулась Людмила. – Я смотрю телевизор. Заходите, Дина. Не ждала, честно. И, еще честнее, обошлась бы. Не люблю ничего ворошить. Но раз пришли… Милости прошу.

Глава 16

Анна выспалась, как королева. Если, конечно, все королевы хорошо спят. Утром сквозь Людмилины бамбук, веточки, скромные и ослепительные по красоте цветы, каких вроде не бывает, в ее мансарду прорывалось совсем весеннее, яркое солнышко. Анна смотрела на окно и вспоминала свой предутренний сон. Может, это был не сон. Она просто видела, как танцует на небольшом подиуме в зале этой японской лавки. Она видела свой костюм, высокую прическу с гребнями и заколками-палочками в густых волосах, слышала томный стон японского саксофона. Ей было хорошо, как никогда в жизни. За все время отношений с Артемом она впервые столько часов о нем не думала. Она не была прикована мыслями к нему, будто к позорному или не позорному столбу. Танцевала и отдавалась музыке. Свободная и прекрасная как цветок…