Иресиона. Аттические сказки

Когда я ее окончил, в России уже шла революция, и выйти из печати смогли только несколько сказок, проиллюстрированных моей ученицей Наталией Энман. А после моего переезда в Варшаву, переведенные на польский дружеской рукой, они появились в разных журналах и газетах – все кроме двух: «Мудрости Дедала» и «У Матери-Земли». Эти две были переведены специально для настоящего издания нашим известным поэтом Вл. Слободником.

Знаю, что «профессорская беллетристика» не пользуется особым успехом у читателей и особенно у критиков. Поэтому постарался указать в этом послесловии те черты, которые сближают мою книгу с наукой. Однако было бы несправедливо по отношению к Музе умолчать и о ее вкладе. Работа над книгой доставляла мне большое наслаждение, и хотелось бы, чтобы хоть часть его передалась моим читателям!»

Другим прояснением авторского замысла может послужить относящийся к 1927 году анонс книг Зелинского, в котором после указания на первые 3 тома «Религий античного мира» помещено такое сообщение:

Иллюстрацией к «Древнегреческой религии» может стать работа автора под заглавием

ИРЕСИОНА. АТТИЧЕСКИЕ СКАЗКИ

представляющая эту религию как живую силу в жизни греческого народа на основе мифической истории Аттики вплоть до Троянской войны.

Первая серия (1922): 1) Кубок Обиды (о культе Диониса); 2) Заклятый двор (о культе Деметры и героев); 3) Терем Зари (миф о Кефале и Прокриде); 4) Царица Вьюг, пролог (о культе Геры); 5) Тайна Долгих скал (о культе Аполлона и дельфийских оракулах).

Вторая серия (1922): 6) Соловьиные песни (об орфических мистериях); 7) Печать Персефоны (о празднике Панафинеи); 8) Царица Вьюг, ч. 1: Пещера Гарпий (об эллинах и скифах).

Процитированный анонс нуждается в комментарии. Не следует делать ошибочный вывод, что все содержание сказок сводится к изображению древних божественных обрядов.

К примеру, в «Печати Персефоны» описание красочного праздника Панафиней занимает не более одной десятой объема, а девять десятых это увлекательное остросюжетное повествование с неожиданной развязкой. То же можно сказать и об остальных сказках цикла.

Внутренний сюжет и единство его определяются выстроенной хронологически цепочкой легендарных афинских царей – от Пандиона I до Тесея, наличием общих персонажей, главное же – сквозной идеей. Это идея бессмертия человеческой души и ее свершений. Она берет исток в первой сказке, где бессмертие обещано избраннику Диониса, и находит окончательное воплощение в последней: ее герою суждено погибнуть на Троянской войне, но оставить потомкам песнь, которая станет основой гениальной поэмы Гомера.

А что же означает слово «иресиона»?

Вот один из ответов, содержащийся в сказке «Печать Персефоны»:

«…Появляется красивый мальчик в длинной одежде с большой ветвью маслины, обвязанной шерстяными лентами, в руке. Она увешана смоквами, булками, кувшинчиками с оливковым маслом и вином и много еще чем: все дары аттической земли должны получить благословение богини. Это так называемая иресиона».

Итак, иресионой называют ветвь маслины с разнообразными плодами – это символ богатого урожая нынешнего года и залог урожая будущего. Этим словом Зелинский назвал не только цикл из 13 сказок, но и трехтомник своих избранных научных работ; правда, собрать и издать з-й том ему не позволила война.

Проследим теперь хронологическую канву публикации «Иресионы» в Польше. Не случайно по отношению к периодике я употребил слово «вал». Судите сами.

Пионером становится лодзинская общественно-политическая и литературная газета «Глос Польски», где с 20 по 28 августа 1922 года печатается (№ II) «Заклятый двор». С 26 августа подключается варшавский общественно-политический еженедельник «Тыджень Польски», выходящий по субботам, с (№ VI) «Соловьиными песнями» и завершает их 23 сентября.

Тем временем 17 сентября уже знакомый нам «Глос Польски» возвращается на один пункт назад, к (№ V) «Тайне Долгих скал», и заканчивает публикацию 26-го того же месяца.

А тремя днями раньше, 23 сентября, в гонку включается «Тыгодник Иллюстрованы», представляющий читателю (№ з) «Терем Зари», наименьшую по объему вещь цикла (о,7 печатного листа), растянувшуюся тем не менее в журнальном пространстве на 4 недели, по 21 октября.

Затем следует недельная пауза, но уже 30 октября за дело берется старейшая (102-й год издания!) польская газета «Курьер Варшавски», берется основательно, т. е. за (№ I) «Кубок Обиды», – и ежевечерне, с перерывом лишь 4 и 5 ноября, выдает очередную порцию текста, заканчивая 15-го указанного месяца. Не дожидаясь этой даты, мы снова встречаем «Глос Польски», который в выпусках от 11-го, 12-го и 13 ноября знакомит читателей с (№ IV) «Царицей Вьюг», ограничивая, впрочем, знакомство лишь Прологом…

Прервем этот феерический список кораблей… пардон, печатных органов, чтобы отвлечься на несколько замечаний по поводу «Царицы Вьюг» как выделяющейся из общего ряда вещи. Выделяющейся прежде всего объемом (два и три четверти печатного листа, тогда как средний объем остальных 12-ти – лист с четвертью) и внутренней рубрикацией: помимо Пролога это части первая и вторая, носящие соответственно заголовки «Пещера Гарпий» и «Аргонавты». Здесь не место подробно анализировать эту сказочную повесть с аллегорическими выпадами в сторону захвативших власть в России большевиков («За успех в борьбе с красными нетопырями!» и т. п.). Отметим лишь, что ее Пролог был впервые опубликован на Пасху 1918 года, 4 мая, в газете «Наш век» (последний псевдоним многострадальной «Речи», которая как ни меняла вывески, а от карающей длани Ленина не спаслась), рядом со стихами Ахматовой и Бунина. Имеются также свидетельства о публичном чтении Зелинским этой сказки (по всей вероятности, тоже именно Пролога – на всю повесть потребовалось бы слишком много времени) осенью 1921 года в Петрограде на заседании Вольного философского общества (так называемой Вольфилы)…

Единым же целым «Царица Вьюг» так и не явится польским читателям: ее вторая часть «Аргонавты» найдет себе место лишь в конце третьей серии, т. е. в 1936 году.

Зато в периодике публикация «Аргонавтов» вольется в общий поток, и, таким образом, мы благополучно возвращаемся к нашему списку.

После 15 ноября возникает 10-дневная пауза, а 25-го «Тыджень Польски» приступает к публикации (№ VII) «Печати Персефоны», которая продлится вплоть до последнего номера года (23 декабря). В тот же день завершится и параллельная публикация «Тирренского пленника» (№ X) в «Газете Варшавской».

Рождественские вакации автор проведет с группой студентов в экскурсии по Италии, а по окончании празднеств конвейер периодики снова будет запущен.

Уже 6 января знакомый нам «Тыгодник Иллюстрованы» начинает печатать последнюю сказку цикла (№ XIII) «Дочь Немезиды»; заканчивается публикация 24 февраля.

Далее – месячная передышка, после которой приступает к делу новый для Зелинского печатный орган – столичный «Курьер Польски» – и ставит на полосы семи номеров (за 11-е, 13-е, 15-е, 20-е, 21-е, 24-е и 31-е марта) уже упоминавшихся нами «Аргонавтов». Причем с пространной редакторской врезкой и, разумеется, в жанре панегирика. Процитирую лишь несколько строк:

Знаменитый автор «Цицерона», «Соперников христианства», «Возрожденцев» и других выдающихся трудов в сфере античности, сменив заступ сурового исследователя на крылья свободного творца, создал цветной, искрящийся жизнью образ давно исчезнувших доисторических времен, воскресив один из древнейших мифов эллинского мира – легенду о чудесном походе Аргонавтов за золотым руном…

С 13 по 22 апреля (№ XII) «Каменную Ниву» представил своим читателям «Роботник Варшавский». А спустя 5 месяцев такой экзотический для сказок печатный орган, как «Газета государственной администрации и полиции» (даю название в русской огласовке), поместила в номерах от 15-го, 22-го, 29 сентября и 6 октября (№ IX) «Дом на юру» под заглавием «Стрыга» – слово, которым в польском языке называют вампиров, вурдалаков и прочих упырей.

И на этом феерия закончилась. По неведомым причинам не приняли в ней участия (№ VIII) «Мудрость Дедала» и (№ XI) «У Матери-Земли». И если о № VIII можно предположить, что он тогда еще не был написан, то № XI, как мы знаем, был уже издан в Петрограде. Помимо этих двух сказок, не попала на газетно-журнальные страницы и часть первая номера IV «Пещера Гарпий». А вот часть вторая «Аргонавты» после известной нам публикации в периодике 1923 года появится в 3-й книжной серии, которая, как и 4-я, выйдет в свет аж в 1936 году.

Из всего вышесказанного следует очевидный вывод: по сей день полного сборника аттических сказок Зелинского нет ни на польском, ни на русском языках.

Чтобы исправить эту несправедливость, я перевел обратно с польского на русский язык шесть известных лишь полякам сказок, объединил их с семью, существующими на языке оригинала, и получил на выходе тот самый полный свод, который был задуман Ф. Ф. Зелинским.

Именно этот полный сборник впервые предлагается вниманию читателей.

Олег Лукьянченко

I. Кубок обиды

I

У северного подножья Пентеликона – там, где речка Эразин, сбежав с горы, прорывается меж двумя склонами к Марафонской равнине, лежал хутор бедного крестьянина Икария. Даров Деметры земля ему не родила, однако его предкам удалось упорным трудом построить террасы по обоим склонам. Южный усажен был маслинами, из их плодов верный заветам Паллады Икарий давил душистое масло, которое сбывал затем в Марафоне и других городах Четырехградия[1 - Четырехградие — местность к северу от Афин, где находились 4 города: Эноя, Марафон, Пробалинф и Трикориф.]. Северный зеленел вязами; к ним со всех сторон тянулись гибкие ветки ягодных кустов, дающих плоды необыкновенной сладости. Гроздья этих ягод Икарий сушил и употреблял в пищу вместо меда, а излишки продавал.

Жену он потерял еще в молодости, оставшись с единственной дочерью Эригоной. Как и отец, она целыми днями работала. Главным ее делом было – пасти коз на южном склоне, следить, чтобы они не переплыли через Эразин и не повредили нежных веток ягодника. Помогала ей в этом верная собака Мера: лежа под деревьями, она стерегла дом и одновременно бдительно следила, чтобы ни одна из коз, приходящих пить к ручью, не пересекала его русло.

Ближайшая деревня находилась довольно далеко от хутора, поэтому свои дни Эригона проводила почти в полном одиночестве. В играх и плясках ровесниц в честь Артемиды участия не принимала: не могла надолго оставить хозяйство – и ограничивалась тем, что в дни весеннего ее праздника приносила в жертву кровь козленка, а также пела песни, которым научила ее бравронская жрица, иногда гостившая в хуторе.

Общество девушки составлял только ее отец; но и с ним говорила она не часто. Икарий после смерти жены стал чересчур молчаливым; дочь не считал себе ровней; девушка чувствовала, что ее собака Мера, а также любая из коз и даже ручная галка, прыгающая по брусьям стены, были ей ближе, чем родной отец. Мысль эта наполняла ее грустью, казалось, что и его тоже, но такое положение не менялось к лучшему. Оба работали не покладая рук, хотя толком не знали – ради чего. Радость как будто позабыла дорогу к хутору Икария под Пентеликоном.

II

Стоял жаркий летний день. Сорванные недавно янтарные гроздья устилали крышу и увешивали все обращенные к солнцу стены дома; немало их лежало и на столе перед очагом. Икарий и Эригона сидели за столом. Точнее, сидела только Эригона, Икарий же, согласно обычаю, который уже укоренился в те времена, лежал, опираясь на левый локоть. Они изредка обменивались короткими фразами, но думали каждый о своем.

Вдруг за дверями послышался лай Меры, который тут же сменился протяжным испуганным воем. Затем двери отворились, и вошел путник, человек почтенный, но вида необычного, похоже, прибывший из дальних стран. На нем был длинный плащ восточного покроя с фалдами, свободно спадающий с плеч на его дородную фигуру; длинная и широкая борода также как бы стекала душистыми янтарными волнами на грудь. Длинные волосы были заколоты и покрыты венком из плюща.

– Здравствуй, гость, – сказал Икарий. – Утоли с нами голод и жажду, а потом расскажешь, кто ты такой и что тебя к нам привело.

Тот приблизился к столу и занял место на складном табурете, который подвинула ему Эригона, покрытом, в знак уважения к гостю, козьей шкурой. Попробовал хлеба, отпил козьего молока, но, видно, больше для того, чтобы не обидеть хозяина; он не выглядел ни голодным, ни страдающим от жажды. Зато рассказам его не было конца – о чужих странах, их жизни и обычаях, о богах и героях, о мудрости предков, о сотворении мира и загробной жизни. Заслушавшись, Икарий и Эригона и сами забыли о еде и питье; оба были очарованы рассказами гостя.

– А теперь, – сказал тот, как бы подводя разговор к завершению, – я хотел бы отблагодарить вас за гостеприимство. Икарий, нет ли у тебя какого-нибудь желания?

Лицо Икария стало печальным.

– Есть. Но исполнить его невозможно.

– Что же это за желание?

– Я хотел бы, – тихо сказал Икарий, – чтобы вернулась моя жена, которую боги забрали у меня в молодости, а за что забрали, так и не знаю.