Моя еврейская бабушка (сборник)

У меня даже колени задрожали, и сердце застучало. Видимо, прошлые стрессы сказывались, неотмщенные обиды взыграли.

– Теща купила, – еще больше ощерился мужчина. – Представляешь, встретил ее с поезда, мосты уже развели, я привез ее сюда. Она переночевала на твоем диване, а утром говорит мне, дескать, подари диван, а я ни в какую. Тогда она пристала с ножом к горлу, мол, продай, раз подарить не хочешь. Вот, продал. За триста баксов.

– Так это ты родной теще продал мой диван за триста баксов? – изумилась я. Сердце почти стучать перестало от такой наглости.

– Так она прямо влюбилась в него! Говорит, и сны ей сладкие снились, и бока не намяла, и отдохнула, будто морскими водорослями обертывалась. А такая процедура стоит в салонах больше ста баксов. Я прикинул, сколько она сэкономит, и предложил ей купить за триста, она обрадовалась, и побежала за грузчиками. Уже прийти должны, она давненько убежала.

– Продай за триста!

Я подступила к мужчине и встала на цыпочки, пытаясь заглянуть в его глаза, но глаз у него не было. Одни набрякшие веки, как у Вия. Страшно, аж жуть!

– Пятьсот! – Мужчина подался назад всем туловищем, пошатнулся, но удержался. – Пятьсот. И забирай. Надоела ты мне со своим диваном. Тоже мне, Жорж Санд нашлась на мою голову. Местного розлива.

И что тут началось! В дворницкой вдруг образовался настоящий торг с упоминанием имен матерей всех абсолютно национальностей и народов, с перечислением заслуг и подвигов каждого из оппонентов, с упоминанием связей и родственников, разных мастей, могущественных и с уголовным уклоном, при этом в атмосфере витал пряный аромат легкого шантажа и провокации. Звенящая трель разорвала кипучий торг в самом разгаре. Звонил телефон. Это была теща. Мы узнали ее, не сговариваясь.

– Я согласна. За пятьсот, – прошептала я, словно меня мог кто-то услышать.

И диван несказанно обрадовался, он мгновенно переместился на три этажа выше и встал на прежнее место. Будто хозяин вернулся. А в моей голове мигом наступила ясность. Звенящая пустота заполнилась мыслями. В квартире стало меньше пустого пространства. А на следующий день я приступила к работе над новым романом под названием «Хайтек по-русски».

    Санкт-Петербург, Россия, май 2006 года

Дамские шалости

Салон головных уборов. Полдень. Жарко. На улице оттепель, слякоть, в магазине тихо и душно. Кондиционеры натужно подвывают, разгоняя по стенам струи горячего воздуха, отчего кажется, что весь мир погрузился в мертвый сон. За барьером скучают продавщицы, они смотрят пустыми глазами в шляпное пространство, в глазах невыносимая тоска. В кружочках зрачков отражается страшная драма.

Две дамы примеряют шляпки. Они незнакомы, в магазине вместе оказались случайно. Наманикюренные пальчики ловко перебирают коварный товар. Женщины исподволь бросают жгучие взгляды одна на другую, но прямо не смотрят, каждая делает вид, что в магазине только одна покупательница. Брезгливо поджатые губы говорят сами за себя, безмолвно, но страстно: «А вам, женщина, шляпы вообще не к лицу, и нечего в рабочее время по бутикам болтаться».

В салоне много зеркал, но дамы-упрямицы выбрали одно и толкутся возле него уже битый час. С манекенов и болванок сдернуты все головные уборы, остался всего один, но он сидит высоко, на самой верхотуре, не достать. Дамы подпрыгивают, подскакивают, но за помощью к продавцам не обращаются, ведь тогда уловка раскроется, выяснится, что в магазине две дамы, а каждой хочется быть штучной, индивидуальностью, до смертных судорог хочется. Шляпка сидит высоко и в руки не дается, двадцать пальцев беспомощно вибрируют в воздухе. Молчание достигает высшего пика напряженности, комар пролетит, не пискнет, но будет слышно, как у него дрожат крылья. Наконец, решение найдено. Рядом стоит специально приспособленный для подобных манипуляций шест с крючком, женщины хватают его в четыре руки – и шляпка падает прямо в растопыренные пальцы, все двадцать коготков в один миг превращаются в капкан. Мертвая хватка, вот куда попала злополучная шляпка.

Женщинам уже не разжать пальцы, они переминаются на крохотном пятачке у зеркала, пыхтят, сопят, но шляпку на свободу выпустить не могут – силы иссякли.

Продавщицы еще больше скучнеют, но взглядов не отводят, наоборот, стараются не упустить лишний мазок в шляпной феерии, ведь картина с каждым движением становится живее и образнее, а спектакль разгорается. Драма явно набирает обороты.

Дамы сошлись в кровавом поединке, они еще крепче сжимают пальцы, а безучастная ко всему шляпка предательски трещит от зверского с ней обращения. Хрясь-хрясь, и на пол упали две половинки былого вожделения. Шляпка не упала, скорее, она опала на мозаичный пол, как последний осенний лист с дряхлого дерева, сорванный бешеным северным ветром, прилетевшим к людям прямо из ледникового периода. Наступила последняя фаза в звуковой напряженности. Маломощные кондиционеры виновато крякнули и затихли. Казалось, вот-вот будет нанесен еще один штрих в драматической картине, уже последний, завершающий. Но, увы, картина осталась незаконченной.

– Дамы-дамы, не ссорьтесь! – фальшиво-радостно восклицает хозяйка салона и подлетает к разъяренным женщинам.

Она возникла из ничего, из ниоткуда, опытным жестом развела развоевавшихся женщин по разным зеркалам, всучив каждой по диковинной шапке и бестолково затараторила, разряжая наэлектризованную атмосферу.

– Генеральный директор должен ходить в шляпе с перьями, а депутату муниципального округа нужна кокарда в виде брошки!

Тишина нерешительно потопталась возле манекенов и покинула насиженное место. В магазине стало шумно. Но страусиные перья и блестящая кокарда не радовали душу, не возбуждали вялые эмоции, бушующие страсти уже покинули тела. Покупательницы, как по команде, взглянули на часы.

– У меня же совещание через пятнадцать минут, – сказала одна, словно бы обращаясь к себе.

– А у меня ведь заседание! – ахнула другая, будто бы напоминая самой себе о не сданных в ремонт сапожках.

Дамы встряхнулись, встрепенулись, одернули юбки, поцокали каблучками и плавно выплыли из салона, пытаясь сохранять чувство собственного достоинства.

Хозяйка вздохнула, вытащила иголку и сшила две половинки разодранной шляпки. Спрятав иголку, посмотрела на свою работу, покачала головой, прогоняя сомнения, и с помощью шеста водрузила шляпку на самую высокую витрину, почти у потолка. От греха подальше. Головной убор ехидно прищурился одним стразом, он сиял наверху всеми бликами, привлекая к себе внимание смятенных женских чувств. Хозяйка погрозила пальцем ему и продавщицам и удалилась в подсобное помещение. Недовольно взвыли кондиционеры, они словно очнулись после недолгого обеденного сна, продавщицы скучали. И вдруг все оживились.

В салон, словно заранее сговорившись, вошли две женщины, друг за дружкой, они явно были не знакомы между собой, бестолково потоптавшись в зеркальном пространстве, обе столкнулись на боевом пятачке. Жадные глаза забегали по сторонам и невольно выхватили огненный блеск, злополучная шляпка будто посылала вниз воинственные флюиды.

Начинался второй раунд. Продавщицы переглянулись, едва заметно усмехнулись, тоска сменилась любопытством. Сквозь шум кондиционеров послышался шелестящий шепот:

– Член правозащитной организации, член международной ассамблеи…

Но женщины ничего не слышали и никого не видели, они смотрели наверх, пожирая четырьмя глазами предмет раздора. И каждой хотелось быть единственной покупательницей. Первой и последней на планете. И неплохо бы во всей Вселенной. А головной убор мерзко ухмылялся им сверху.

В салоне сгустился воздух, он стал плотным и осязаемым. Ленивые кондиционеры выли и гудели изо всех сил, пытаясь разрезать душную атмосферу на части. Но все было тщетно, шляпный салон превратился в пустыню. Женщины огляделись по сторонам и увидели шест. Ненасытные глаза вспыхнули фосфоресцирующим блеском.

Камера! Дубль два! На-ча-ли!

    Санкт-Петербург, Россия, 15 декабря 2007 года

Золотое колечко

Давно это было, в пору моего студенчества. Однажды перед Рождеством вышла из общежития – в этот день был очередной экзамен, – и вдруг передо мной метнулось что-то огромное и мрачное. На мгновение заслонив собой свет, это «что-то» затем бесследно скрылось. Страшное видение было похоже на огромную черную кошку. Меня даже передернуло от отвращения. Это был мой однокурсник, ненавистный и мерзкий, наши отношения не заладились с первого взгляда. Я смачно поплевала в левую сторону и, отмахнувшись от привидения, побежала на экзамен.

Шла сессия – тяжелая страдная пора для студента. Зато потом мы вволю отыгрывались за пережитые страхи. После экзаменов собирали по кругу монетки, покупали вина и сыра и оглушали местную округу куплетами из «Гаудеамус игитур». И вот очередной экзамен благополучно сдан. Я птицей полетела в общежитие в предвкушении праздника, но в комнате почему-то стояла тишина. Какой-то кладбищенский покой, пляшущие на стенах тени, на столе горят свечи. Пряно и остро пахнет сгоревшим воском. Моя соседка по комнате Наташка Пискунова сидит перед зеркалом и что-то тихо нашептывает.

Зловещая обстановка встревожила меня. На мой вопрос, а где вино, сыр, народ и все остальное, Наташка сердито фыркнула, дескать, никаких глупостей, а затем молча кивнула, приглашая сесть рядом и не задавать лишних вопросов.

Я плюхнулась перед зеркалом и стала рассматривать мрачный натюрморт, привыкая к экстремальной обстановке. Перед зеркалом стояла миска с водой, на дне сверкало золотое колечко. На самом деле оно никакое не золотое, обычная бижутерия, но блестело, как настоящее. Мы по очереди надевали его, бегая по многочисленным свиданиям.

– Повторяй за мной, – прошептала Наташка, – суженый-ряженый, приди ко мне наряженный.

– Ты что? – прошипела я в ответ. – Я экзамен сдала, где народ, вино и сыр? И зачем все это?..

– Как зачем? – в свою очередь удивилась Наташка. – Хочешь увидеть своего жениха, вот и повторяй за мной заклинание.

И мне очень-очень захотелось увидеть собственного жениха, то есть, того самого суженого и ряженого. И я послушно стала повторять за Наташкой дурацкие слова. То ли от запаха сгоревшего воска, то ли от темноты и экзаменационного стресса, то ли от отсутствия вина и студенческого братства, в общем, не знаю, отчего, но у меня слегка закружилась голова.

– У меня глаза слезятся, ничего не вижу!

Я попыталась дотянуться до выключателя, но Наташка с силой хлопнула меня по рукам. Выключатель уныло пискнул и вновь погрузил двух образованных подружек в средневековый мрак.

– А ты прикрой глаза, только в колечко смотри, в самую середину, а суженый покажется тебе в зеркале, – сердито прошипела новоявленная колдунья Пискунова. Я покорно подчинилась чужой воле. Прикрыла глаза и зашептала:

– Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный…

И вот по зеркалу пробежала легкая рябь, в миске появилась незримая зыбь, будто откуда-то повеяло сквозняком, хотя окна были закрыты. В то время зима еще оставалась зимой, потепления климата никто не предрекал, и нашей планете ничто не угрожало, ни с небес, не из преисподней. И вдруг внутри зеркала скользнула тень, сначала, как на фотопленке проявился неясный силуэт, и он медленно стал набирать вес и габариты. Мне стало страшно, но я тщательно вглядывалась в призрак – суженый все-таки. Лицо из колечка медленно приблизилось ко мне, наши взгляды встретились – и я вмиг узнала его. Тот самый ненавистный однокурсник, ненавидимый мной всеми фибрами моей юной души! Он не мог быть моим суженым по определению. И я благополучно хлопнулась в обморок.

Очнулась я только к середине ночи. Видимо, мерзкий однокурсник нечаянно напугал меня ранним зимним утром, страх глубоко засел во мне, а во время гадания ненавистный образ вылез из моего подсознания прямо на поверхность зеркала. Но это я сейчас такая умная и многое могу объяснить, а тогда, в юные годы, никто мне не подсказал, что нельзя вмешиваться в потусторонний мир. Людям нельзя посещать его даже изредка, пытаясь скоротать время. Нельзя этого делать и в тот момент, когда в комнате нет вина и сыра.

После этого случая я никогда не гадала. И теперь не гадаю. А очень хочется. Вдруг на закате жизни еще встречу прекрасного принца?

    Санкт-Петербург, Россия, январь 2007 года