Клеопатра

VIII

Последний ужин Клеопатры. – Песня Хармионы. – Клеопатра пьет напиток смерти. – Гармахис вызывает духов. – Смерть Клеопатры

На другой день Клеопатра, порешив избавиться от цезаря, посетила гробницу Антония и плакала, крича, что боги Египта покинули ее, затем поцеловала гроб, покрыла его цветами лотоса, вернулась обратно, омылась, надушилась благовонными мазями, надела богатейшую одежду и вместе со мной, Ирой и Хармионой села ужинать. Во время ужина ее гордая душа оживилась, загорелась пламенем, как небеса при закате солнца. Клеопатра смеялась, болтала, как в былые годы, рассказывала о пирах, которые устраивала вместе с Антонием. Никогда не видел я ее прекраснее и обольстительнее, чем в эту роковую ночь мщения. Она вспомнила ужин в Тарсе, когда выпила в уксусе жемчужину.

– Странно, – произнесла она, – странно, что, умирая, Антоний вспомнил только ту ночь и слова Гармахиса. Хармиона, помнишь ты Гармахиса-египтянина?

– Конечно, царица! – отвечала тихо Хармиона.

– А кто был этот Гармахис? – спросил я, ибо хотелось знать, сожалеет ли она обо мне.

– Я скажу тебе. Это странная история; теперь все это покончено и можно рассказать об этом. Этот Гармахис происходил из древнего рода фараонов, тайно короновался в Абуфисе и был послан сюда, в Александрию, выполнить большой заговор, составленный против нашей династии Лагидов. Он сумел войти во дворец в качестве моего астролога, так как был посвящен во все тайны магии – больше тебя, Олимп, – и был он удивительно красив. Заговор состоял в том, чтобы убить меня и стать фараоном Египта. На его стороне было больше преимуществ – он имел много друзей в Египте, а я – никого. В ту самую ночь, когда он задумал осуществить свое намерение, ко мне пришла Хармиона и открыла заговор, уверяя, что ей удалось найти оброненное письмо. Но потом (хотя я не сказала тебе этого, Хармиона) я усомнилась в твоей сказке и – клянусь богами! – в эту минуту уверилась, что ты любишь Гармахиса и выдала его за то, что он насмеялся над тобой! По этой причине ты осталась девушкой, что мне кажется совсем неестественным. Скажи, Хармиона, откровенно, скажи нам, все идет к концу теперь!

Хармиона вздрогнула.

– Это правда, царица, я участвовала в заговоре и выдала Гармахиса, потому что он смеялся надо мной, и в силу моей великой любви к нему не вышла замуж!

Она быстро взглянула на меня и опустила свои длинные ресницы.

– Да, я так и думала. Как странно сердце женщины! Было бы все иначе, если бы Гармахис ответил на твою любовь! Что скажешь ты, Олимп? Значит, и ты изменила мне, Хармиона? Как опасны пути царей! Но я забываю это; ведь с того часу ты верно и преданно служила мне. Но продолжаю мой рассказ. Я не решилась убить Гармахиса, так как его партия могла восстать и сбросить меня с трона. Затем дальше! Хотя Гармахис должен был убить меня, но втайне он любил меня, и я угадывала это, а потому решилась привязать его к себе – он был так красив и умен. Клеопатре никогда не приходилось напрасно добиваться любви мужчины! Когда он пришел, спрятав кинжал под платье, чтобы убить меня, я пустила в ход все свои женские чары, и нужно ли говорить, как быстро я выиграла победу? Никогда не забуду я взгляда этого падшего князя, этого клятвопреступного жреца, этого низверженного фараона, когда, выпив подмешанного вина, он погрузился в постыдный сон, от которого должен был проснуться опозоренным. Затем я немного привыкла к нему и заботилась о нем, хотя не любила его. Он же страстно любил меня и тянулся ко мне, как пьяница к кубку, который губит его! Надеясь, что я повенчаюсь с ним, он выдал мне тайну скрытых сокровищ пирамиды Гер; я нуждалась в деньгах, и вместе с ним мы видели все ужасы гробницы и вытащили сокровище из мертвой груди фараона. Смотри, этот изумруд взят оттуда! – Она указала на большого скарабея, взятого из груди священного Менкау-ра. – Эти письмена в гробнице, чудовище, которое мы видели там – чума их возьми! – все это преследует меня теперь и днем и ночью!

Из боязни всех этих ужасов, а также в силу политических расчетов, желая заслужить любовь Египта, я задумала обвенчаться с Гармахисом, объявить его царем-супругом и с его помощью спасти Египет от римлян. Потому, когда Деллий явился звать меня к Антонию, я после долгих размышлений решила отослать его обратно с резким ответом. Но в то самое утро, пока я одевалась к выходу, пришла Хармиона, и я сказала ей все, желая узнать ее мнение. Заметь, Олимп! Сила ревности – это маленький сучок, от которого может засохнуть целое дерево империи, тайный меч, имеющий силу устраивать судьбу царей! Она не могла вынести – попробуй отрекаться от этого, Хармиона, теперь все это ясно для меня, – что человек, которого она любила, сделается моим супругом – он, который был ее единственной любовью! С большим искусством, очень умно, она успела убедить меня, что мне нужно бросить всякую мысль о Гармахисе и ехать к Антонию. За это, Хармиона, благодарю тебя даже теперь, когда все это прошло и кончено! Слова ее поколебали мое решение повенчаться с Гармахисом, и я уехала к Антонию! Все это случилось благодаря ревности прекрасной Хармионы и страсти ко мне человека, на душе которого я играла, как на лире. Поэтому Октавий будет царем Александрии. Антоний развенчан и умер, и я должна умереть сегодня! О Хармиона, Хармиона! Ты должна ответить за все это, ведь ты изменила судьбы мира! Но даже теперь, я повторяю, не хотела бы, чтобы все случилось иначе!

Она умолкла на минуту, прикрыв глаза рукой. По щекам Хармионы текли слезы.

– А Гармахис? – спросил я. – Где теперь Гармахис, царица?

– Где Гармахис? В Аменти и примирился с Изидой, быть может! В Тарсе я увидела Антония и полюбила его. С этой минуты мне противен был вид египтянина, и я поклялась покончить с ним! Терзаемый ревностью, он сказал мне несколько зловещих слов во время пира. В ту же самую ночь я хотела убить его, но он бежал!

– Куда?

– Не знаю. Бренн, стоявший на страже – он в прошлом году отплыл на свой север, – уверял, что видел, как он улетел на небо, но я не поверила Бренну – он любил Гармахиса. Нет, он направился в Кипр и утонул. Быть может, Хармиона знает что-нибудь о нем?

– Я ничего не знаю, царица. Гармахис погиб!

– Хорошо, что он погиб, Хармиона, – с ним плохо было шутить! Он служил моим целям, но я не любила его и даже теперь боюсь его. Мне часто кажется, что я слышу его голос, приказывающий мне бежать, как во время боя при Акциуме. Благодарение богам, если он погиб и не найдется!

Слушая ее, я собрал всю силу и, благодаря моему искусству, набросил тень моего духа на дух Клеопатры, так что она почувствовала присутствие погибшего Гармахиса.

– Что это такое? – произнесла она. – Клянусь Сераписом, мой страх возрастает. Мне кажется, я чувствую Гармахиса! Воспоминание о нем окружает меня, как поток воды, хотя он умер десять лет тому назад. И теперь даже, в такие часы!

– Нет, царица, – ответил я, – если он умер, то он повсюду, и теперь, когда близится час твоей смерти, его дух приблизился и приветствует тебя на пороге смерти!

– Не говори этого, Олимп! Я не хотела бы увидеть Гармахиса, счеты наши очень тяжелы, и за пределами земли, в другом мире, мы, может быть, сочтемся! Ах, мой страх пропал! Просто я расстроена! Эта глупая история помогла нам скоротать тяжелые часы, часы перед смертью. Спой мне, Хармиона, спой, у тебя такой нежный голос, он смягчит мою душу перед вечным сном! Воспоминание об этом Гармахисе расстроило меня! Спой мне, Хармиона, спой последнюю песню, которую я услышу из твоих уст, последнюю песню на земле!

– Печальный час для пения, царица! – возразила Хармиона, но послушно взяла арфу и запела.

«Я проливаю горькие слезу по моей усопшей госпоже, – пела Хармиона низким, приятным голосом, – жгучие слезы и тихие жалобы шлю я в гробницу за ней, во мрак и тишину могилы! Эти слезы и рыдания – память горячей любви к моей госпоже и подруге! Пусть мои песни, пусть мои слезы будут нетленным даром моим дорогой усопшей! Моя любовь, ты ушла от меня и обратилась в прах! О мать, земля сырая! На груди своей ты успокой мятежный дух усопшей! Усыпи ее вековечным сном!»

Ее нежный голос тихо замер, с последней нотой песни и Ира начала горько рыдать, светлые слезы стояли в потемневших глазах Клеопатры. Только я не плакал. Мои слезы иссякли.

– Печальная песня, Хармиона! – произнесла царица. – Ты сказала, что теперь печальный час для пения! Спой надо мной, прошу тебя, когда я буду лежать мертвая! Теперь довольно музыки! Пора кончать! Олимп, возьми тот пергамент и пиши, что я буду говорить.

Я взял пергамент, трость и написал по-римски:

«Клеопатра – Октавию привет!

Такова участь жизни. Наступает час, когда мы, не в силах переносить несчастий, подавляющих нас, сбрасываем телесную оболочку и летим в вечный мрак забвения! Цезарь, ты победил! Возьми трофеи победы! Но Клеопатра не пойдет в твоем триумфе. Когда все потеряно, мы должны идти за погибшими. Такое решение принимает смелое сердце, затерявшись в пустыне отчаяния! Клеопатра была славна и велика! Рабы живут и терпят горе, великие мира сего идут твердой стопой и, покидая ворота скорби, вступают в обители смерти! Одного только просит египтянка у цезаря – позволить ей лечь в могилу рядом с Антонием! Прощай!»

Я кончил. Приложив печать, Клеопатра велела мне найти посла, отослать письмо цезарю и вернуться. У дверей гробницы я позвал солдата и, дав ему монету, велел снести письмо цезарю, а вернувшись, нашел всех трех женщин, стоявших молча. Клеопатра была в объятиях Иры; Хармиона в стороне наблюдала за ними.

– Если ты решила умереть, царица, – сказал я, – то времени осталось немного, так как цезарь верно пошлет к тебе своих слуг в ответ на письмо! – Я поставил на стол фиал с прозрачным и смертельным ядом. Клеопатра взяла его и долго смотрела на фиал.

– Каким невинным он выглядит, этот яд! – сказала она. – А в нем моя смерть! Это странно!

– Да, царица, и смерть еще десяти человек! Не нужно пить его много!

– Боюсь, – прошептала она, – кто знает, умру ли я сейчас? Я видела столько людей, умиравших от яда, и почти ни один из них не умер сразу. А некоторые… Я не могу даже вспомнить о нем!

– Не бойся, – сказал я, – я – мастер своего дела. Если ты боишься, брось этот яд и живи! Может быть, ты найдешь счастье в Риме? Ты пойдешь в Рим за колесницей цезаря, и жестокосердные римлянки будут смеяться под музыку твоих золотых цепей!

– Нет, я хочу умереть, Олимп! О, если бы кто-нибудь указал мне дорогу! – произнесла Клеопатра.

Тогда Ира подошла ко мне и протянула руку.

– Дай мне яду, врач, – сказала она, – я хочу приготовить путь для моей царицы!

– Хорошо, – отвечал я, – да падет это на твою голову!

Я отлил яд из фиала в маленький золотой кубок. Ира встала, низко присела перед Клеопатрой, поцеловала в лоб ее и Хармиону, затем, не помолившись – она была гречанка, – выпила яд, схватилась руками за голову, упала и умерла.

– Ты видишь, – сказал я, – это скоро!

– Да, Олимп, твой яд хорош! Дай мне, я хочу пить! Наполни кубок, чтобы Ира недолго ждала меня у ворот смерти!

Я исполнил ее желание, но, делая вид, что мою кубок, подмешал немного воды в яд, не желая, чтобы она умерла, не узнав меня.

Тогда царственная Клеопатра; держа кубок в руке, подняла свои чудные глаза к небу.

– О вы, боги Египта, покинувшие меня! – вскричала она. – Я не буду больше молиться вам, ведь ваши уши глухи к моим воплям, ваши глаза закрыты на мои несчастия! Я обращаюсь к последнему другу, которого боги даровали несчастному человеку! Спеши ко мне, смерть, чьи шумящие, мрачные крылья покрывают тенью весь мир, услышь меня! Иди ко мне, царь царей! Ты равняешь всех, счастливых и несчастных, рабов и царей, и своим ядовитым дыханием губишь нашу жизнь, унося нас далеко от этого земного ада! Скрой меня, о смерть, там, где не слышно ни порывов ветра, ни журчанья воды, там, где не бывает войн, где не настигнут меня легионы цезаря! Возьми меня в новое царство и венчай царицей мира! Ты мой властелин, о смерть, с последним поцелуем я отдаюсь тебе! Дух мой страдает – смотри, новорожденный стоит на пороге времени! Уходи теперь, жизнь! Приди же, вечный сон! Приди, Антоний!

Взглянув на небо, она выпила яд и бросила кубок на пол. Наконец наступил час моего мщения, мщения оскорбленных египетских богов, час исполнения проклятия Менкау-ра!

– Что же это? – вскричала Клеопатра. – Я холодею, но не умираю! Ты, черный врач, обманул меня!

– Молчи, Клеопатра! Сейчас ты умрешь и узнаешь гнев богов! Час исполнения проклятия Менкау-ра настал! Все кончено! Посмотри на меня, женщина! Посмотри на мое изможденное лицо, на мои ослабевшие члены, на это живое воплощение горя! Смотри, смотри! Кто я?

Она дико уставилась на меня.