Внук Персея. Сын хромого Алкея

– Никогда, – говорит ванакт. – Никогда не оскорбляй при мне старшего брата.

Сфенел умолкает.

– Никогда, – повторяет ванакт.

И гонит ссору прочь резким взмахом руки:

– Без нас Птерелаю не бросить якорь у берегов Пелопоннеса. В Орее он уже пытался… – Электрион хохочет, вспугнув куропатку в траве. – Наш племянник выщипал Крылу Народа перышки!

Сфенел кривится. Слава племянника ему – кость в горле. Электриону хорошо: тронос делить не с кем. Хозяин Микен еще при жизни отца хлебнул из чаши самовластья. А в Тиринфе тронос один.

– Надо послать доверенного гонца к Птерелаю, – требует младший Персеид. – Назначить встречу заново. В безлюдном месте! И чтоб никто не прознал. Особенно твой возлюбленный племянник. Вояка! Схватится за меч – поди удержи…

Сорвав лист лопуха, Электрион плюет на ладонь.

– Не любишь ты Алкеева сына, братец, – ванакт оттирает руки от крови. – И скажу тебе: зря. Амфитрион – парень с головой. Поймет выгоду, оценит. Как дело сладится, я ему растолкую: что да зачем. У меня от будущего зятя секретов нет! Мы с ним душа в душу!

При виде мрачного Сфенела он вновь разражается хохотом.

– Ладно, идем, – отсмеявшись, говорит ванакт. – Нам еще Пелопидов очищать, будь они неладны…

Горелый прах ягненка братья, вернувшись к святилищу, зарыли в землю. Сфенел полил холмик вином; Электрион – кровью жертвы, оставшейся в чаше. Так всегда поступали, совершая приношения подземным богам, героям и покойникам.

О да, героям и покойникам.

4

Оливковое масло бормотало и пузырилось.

Молоденькая стряпуха царила над котлом, как Персефона над «рекой скорби»[28 - Персефона – жена Аида, богиня преисподней. Река скорби – Ахерон, через который переправлялись тени умерших.]. Улучив момент, она высыпала в масло лук, нарезанный кольцами, и «вонючую розу»[29 - Чеснок.]. Если раньше в котле жило кубло змеенышей – детки превратились в матерых гадюк. Шипенье встало – хоть уши затыкай! Соблазнительный дымок потянулся по двору, заставляя людей принюхиваться, а собак – оглушительно лаять. Дождавшись, когда лук зарумянится стыдливой девой, стряпуха открыла крышку корзины, где ждала своего часа рыба. Разделанная заранее, натертая солью и сбрызнутая уксусом, кефаль плюхалась в масляную бухточку кусок за куском. Сверху – дождь над морем – пролилось вино. Вослед упала мелко порубленная зелень.

И крышка опустилась на котел.

Мужчины страдали. Они слонялись поодаль, стоически делая вид, что рыба их не интересует. Пища истинного героя – мясо. Хребтина вепря, полная жира. Нога оленя. Копченый окорок. Дрозд, наконец! Пестрый дрозд, которым так радостно похрустеть! Рыбу же пусть едят слабые женщины, чья участь – прялка и веретено. Вот пусть и едят! Они пусть едят, а мы, сцепив зубы, с мучительным презрением…

Стряпуха заглянула под крышку, хмыкнула с удовлетворением – и добавила ломтики сладкого перца, а также дольки агуроса[30 - Огурец (греч. «агурос»: зеленый, недозрелый).]. Выждав, пока овощи дойдут, она деревянной ложкой, способной оглушить циклопа, принялась таскать лакомство из котла в особую корзинку. Масло текло на землю, привлекая псов. Мальчик палкой отгонял свору от ковриг ячменного хлеба. Ребенок, и тот знал: вкушая пищу без хлеба – навлекаешь на себя гнев богов.

Собравшись вокруг, женщины с любовью глядели на мальчика, и с обожанием – на стряпуху. Злость мужчин – изысканная пряность – придавала ожиданию остроты.

– У меня в отряде, – задумчиво сказал Амфитрион, вслушиваясь в бурчание предателя-живота, – дрался один лаконец. Помнится, он зашел в харчевню, дал хозяину рыбу, которую выклянчил в рыбачьем поселке, и велел состряпать ужин. Хозяин возразил, что рыба так просто не готовится. Нужно масло, хлеб… «Тупой чурбан! – вскричал лаконец. – Будь у меня хлеб и масло, стал бы я связываться с этой рыбой!»

Хохот дюжих глоток был ему ответом.

– Заслужил, – кивнула стряпуха. – Держи!

Не успел сын Алкея опомниться, как в руки ему ткнулась миска. Запах тушеной кефали ударил в ноздри. На краю миски, словно волей богов, возникла черствая корочка. Миг, и корка с успехом заменила ложку. Остальные, в чьем отряде не сражался языкатый лаконец, с завистью следили, как Амфитрион уплетает за обе щеки. Позор, читалось на мрачных лицах. Еда героя – мясо. Лишь предатель согласится променять геройство на рыбную похлебку. Вот ты бы променял? – взглядом обращался сосед к соседу, и с ужасом замечал: «Ага, и сразу же…»

– Так готовила моя кормилица, – стряпуха улыбнулась. – Ее привезли с Крита. Ты не боишься, что тебя сочтут бабой?

Нет, мотнул головой Амфитрион. Рот был слишком занят для ответа.

– Напрасно. Я бы, например, сочла.

«Из-за рыбы?» – спросил Амфитрион одними глазами.

– При чем тут рыба? Тот карасик, что растет у тебя… – стряпуха ткнула ложкой, разъясняя, где у сына Алкея растет карасик. – Ему рановато в плаванье.

Прикончив угощение, Амфитрион вернул миску.

– Твои братья называли карасика прыщом, – сказал он. – Копьем муравьишки.

– Чем еще?

– Заячьим хвостом. Карасик мне нравится больше. Полагаю, это у вас семейное.

– Талант аэда? – спросила Алкмена.

– Интерес вот к этому, – ответил Амфитрион.

И показал.

Табун фракийских жеребцов бросился бы в пропасть, услыхав ржание микенцев. Холм, на котором стоял дворец, содрогнулся. Облака в небе кинулись врассыпную. Из рыбоеда Амфитрион превратился в богоравного мстителя, отплатившего за попранную мужскую честь. Фыркали женщины. Брехали собаки. Утирал слезы малыш-хлебодар. И лишь Алкмена, дочь ванакта, сохраняла спокойствие.

– Неплохо, – согласилась она, когда шум стих. – Сегодня уже лучше. Полагаю, ночью у тебя просто съежился от страха. Еще кефали? Ты должен любить кефаль.

– Почему? – не понял Амфитрион.

– Я слышала, у тебя есть друг Кефал. Кефал Деионид, зять басилея Афин. Кто любит Кефала, тот любит и кефаль[31 - Игра слов. Кефал и кефаль происходят от единого корня «??????» – «голова».]. Пригласи своего друга к нам в Микены. Я угощу его рыбой-тезкой.

Не говоря ни слова, Амфитрион смотрел на девушку. Лицо его сделалось строгим, как на похоронах. Мало-помалу смолкли все вокруг. В тишине людям чудился странный звук: треск глиняных свистулек. Казалось, десятки игрушек выстроились в ряд с единственной целью – разлететься от ядра, пущенного из пращи. Кое-кто из микенцев даже завертел головой, ища пращника-невидимку.

– Ты не хочешь звать Кефала в гости? – удивилась Алкмена.

– Хочу. Очень хочу.

– Так в чем дело?

– Не могу. Мой друг Кефал похищен.

– Пиратами? Его продали в рабство?!

– Богиней, – вздохнул Амфитрион. – Его любят и холят. Но в гости…

Затаив дыхание, Алкмена ждала.

– Нет, – прозвучал ответ. – В гости его не отпустят.

* * *