Герой должен быть один

На этот раз тот, кого называли Пустышкой и кто сам любил неожиданно появляться и бесследно исчезать, был вынужден признать, что честно проморгал момент появления шумных близнецов. Мальчишки выросли перед ним словно из-под земли, совершенно незаметно промчавшись по Дромосу, и тут же наперебой затараторили об одном и том же – каждый хотел обязательно первым сообщить потрясающие новости, и Пустышка, рассеянно улыбаясь, слушал обоих вполуха, не особенно вникая в смысл слов, сыплющихся как горох.

«Не зря я все-таки их учу, – думал Гермий, глядя на взлохмаченных и исцарапанных мальчишек с облупившимися от солнца носами. – И с Дромосом освоились (с закрытыми глазами пройдут!), и подобрались так, что даже я не заметил…»

Юноша встряхнул головой, как бы освобождаясь на время от владевших им мыслей, и попытался вслушаться в галдеж близнецов.

– Басилей Эврит уехал! Ночью! Никого не предупредив! – подпрыгивая от нетерпения и распиравших его новостей, вопил Алкид (или Ификл? Нет, похоже, что все-таки Алкид, хотя…).

– А сын его остался! – вторил брату, отчаянно размахивая руками и зачем-то поминутно приседая на корточки, другой мальчишка (скорее всего Ификл, впрочем…).

– А еще учитель Миртил куда-то пропал! И никто не знает куда! Даже Тиресий – и тот молчит!

– И все его ищут – и папа, и Кастор с Автоликом, и все-все…

– Поэтому и занятия в палестре отменили!

– Вот здорово!

– А мы сразу к тебе побежали…

– К тебе!

– Только лучше пусть Миртила все-таки найдут, – на два тона ниже сказал вдруг один из мальчуганов, шмыгнув носом. – Пускай уж занятия, лишь бы нашли…

И Пустышка сразу понял, что это Ификл.

– Конечно, пускай найдут, – тут же понизил голос и Алкид. – Слушай, Пустышка, ты здесь все знаешь, везде ходишь – найди Миртила, а? Представляешь – все его ищут, с ног сбились, плачут, жертвы Зевсу или там Гермесу приносят, а тут мы с тобой его приводим, и все нас хвалят, подарки дарят, а Автолик клянется, что больше никогда не станет нас посохом лупить…

И оба мальчишки с надеждой уставились на своего друга.

– Попробую, – медленно кивнул Гермий, чувствуя, что все это неспроста: его утренние раздумья о забытом или запретном, внезапный отъезд басилея Ойхаллии, скорее похожий на бегство, оставшийся в Фивах Ифит, поиски исчезнувшего Миртила, вчерашние состязания… Не нравилось это Гермию, совсем не нравилось, что-то крылось за внешне безобидными событиями – и неизвестность еще больше раздражала Лукавого.

– Попробую, – повторил юноша, в какое-то неуловимое мгновение расслабившись – весь и сразу, как дикое животное – и прикрыв глаза.

Лицо Пустышки приняло умиротворенно-отсутствующее выражение.

– А куда мы пойдем его искать? – поинтересовался ничего не понимающий Алкид.

– И когда? Прямо сейчас? – поспешно добавил Ификл, понявший ничуть не больше брата.

– Никуда мы не пойдем, – чуть слышно и невыразительно проговорил Гермий, а братья переглянулись: им показалось, что губы Пустышки при этом не шевелились.

– Сядьте рядом и ждите. Молча.

– Пустышка, ты этот… прохвост? – изумленно вытаращился Алкид и мгновенно поправился. – То есть я хотел сказать – провидец! Как Тиресий, да?

Ификл больно ткнул брата острым локтем в бок и, когда Алкид обернулся, приложил палец к губам: дескать, просили же помолчать!

Спохватившийся Алкид закивал, и оба поспешили усесться на траву и уставились на Пустышку, время от времени многозначительно переглядываясь.

9

Гермий не был ни всевидящим, ни всемогущим. Не был он и провидцем, подобно слепому Тиресию или Прометею Япетиду.

Но он был богом; и в Семье считался не из последних.

Путники частенько взывали к Лукавому, и не зря почти на всех дорогах Эллады время от времени попадались гермы – деревянные или каменные столбы с изображением Бога-Покровителя наверху. Зачастую изображение имело мало общего с оригиналом, но при установке герм ритуал их посвящения Гермесу-Киллению соблюдался неукоснительно, да и путники не ленились оставлять дары божеству в расчете на его благосклонность; так что Лукавый не раз пользовался путевыми столбами. Для него это были не просто каменные изваяния – сейчас сидевший на земле юноша находился в каждом из этих столбов, он был ими, как они были частями его; и Гермий мог видеть все, что происходит на дорогах, иногда ясно, иногда смутно, но видеть, видеть слепыми надтреснутыми глазами изображений наверху столбов-герм.

…вот тащится по Беотии торговый караван из Панакта в Иолк; мелькают лица, конские морды, тюки с товарами… нет, здесь нет того, кого ищет Гермий! Дорога в Микены. Ага, вот несколько оборванцев с дубинами обирают двоих перепуганных путников… в иное время Гермий не преминул бы пугнуть разбойничков, но сейчас не до них – простите, путники, молитесь кому-нибудь другому!.. Дальше, дальше… долина Кефиса, предгорья Киферона, взгляд скользит от гермы к герме, от столба к столбу – ох, что-то редко они здесь стоят, маловато тут МЕНЯ, не охватить всю дорогу…

И вспышкой узнавания – за последней на этой дороге гермой, после которой сама дорога постепенно сходит на нет, превращаясь в извилистую и каменистую горную тропу, мелькает наконец знакомый коренастый силуэт с луком за плечом.

Миртил шел в горы, оставив у обочины брошенную колесницу.

Зачем? На охоту, что ли? Не предупредив друзей, бросив учеников, покинув семью?!

Вопрос остался без ответа. Миртил свернул за поворот и скрылся из виду.

…Пустышка глубоко вздохнул и открыл глаза.

– Ваш учитель Миртил сейчас в предгорьях Киферона, – глухо бросил Гермий. – И он уходит все дальше от Фив.

– С ним все в порядке? – нахмурился Ификл.

– Да. Жив и здоров. Пока…

Это странное «пока» вырвалось у Гермия неожиданно для него самого, но близнецы не обратили внимания на непрошеное слово.

– Точно! – выдохнул Алкид. – Провидец! Слышишь, Ификл: наш Пустышка – провидец! Что ж ты раньше-то молчал? А еще друг называется! Мы тебе все рассказываем, а ты скрытничаешь!..

– Киферон во-он где, – тихо сказал Ификл. – Что Миртилу там делать?

– Не знаю, – честно признался Гермий.

– Не знаешь?! – искренне удивился Алкид. – Нет, Пустышка, ты все-таки прохвост! Как это не знаешь?! Должен знать!

– Во-первых, я никому ничего не должен. А во-вторых, я действительно не знаю. Вы что думаете, провидцы всеведущи? Нет…

И тут Пустышка умолк на полуслове, даже не заметив, что Алкид тоже молчит, каменея лицом и словно прислушиваясь к чему-то.

В сознании Гермия, мешая сосредоточиться, эхом звучал испуганный вскрик: «Во имя Гермеса-Проводника! Что ты хочешь делать с этим ножом, добрый человек?! Остановись!..» Гермий закрыл лицо ладонями и, отрешившись от братьев, попытался сосредоточиться на голосе, призывавшем его где-то там, в лесистых предгорьях Киферона.

– …Что ты хочешь делать с этим ножом, добрый человек?!. Остановись!

Пожилой пастух с козьей шкурой на плечах испуганно попятился от сурового мужчины в дорогом вышитом хитоне и плаще, заколотом железной[28 - Железо ценилось тогда дороже золота.] фибулой.

У ног мужчины лежал сломанный лук, одним концом касаясь сваленных в пирамиду камней; колчана со стрелами, положенного любому лучнику или охотнику, у человека попросту не было.

В руке же незнакомец сжимал широкий, слегка изогнутый нож.