Внук Персея. Сын хромого Алкея

– Согласен. Беглецов следует принять и очистить.

– У тебя есть доводы? Кроме тех, что уже прозвучали?

– Целых два довода. Питфей и Трезен, сыновья Пелопса. Не знаю, проклятые они, или нет, но с Трезеном я полтора года воевал бок о бок. А Питфей… Когда б не он, мы бы остались без провианта, без стрел и копий, без лошадей… Отличные парни! Трезен погиб у меня на глазах…

Амфитрион умолк. Он до сих пор казнил себя, хотя умом понимал: в гибели Трезена нет его вины. Но понимать – одно, а раз за разом, засыпая, видеть во сне лицо мертвого друга – совсем другое.

– Верю, – кивнул Алкей. – Насколько мне известно, Питфей искренне горевал по убитому брату. Город в честь него назвал[11 - Став правителем, Питфей соединил два города – Гиперею и Посейдониаду – в один. Новый город он назвал Трезенами, в память о погибшем брате.]! И тебя, надо понимать, добычей не обделил. Только, заметь: Питфей уже правит Ореей.

– Басилей Аэтий пал в бою! Кто-то должен был занять тронос!

– О да, пустой тронос – к беде. Но у Аэтия остались сыновья. Двое, если мне не изменяет память? А правит землями Питфей Пелопид. Вот ведь как интересно получается…

Раньше Амфитрион и не подозревал, что на события в Орее можно взглянуть с такой точки зрения. Нахмурившись, он стал массировать пальцами виски. Казалось, голову стянул бронзовый обруч. И выпитое вино было тут ни при чем.

– Ты полагаешь, – после долгой паузы спросил он, – что Атрей с Фиестом, если их оставить здесь, тоже попытаются захватить власть? Как ты себе это представляешь? Питфей старше, еще и провидец. Знает, за какой конец меч держать. А тут – юнцы, крови не нюхали…

Нюхали, подсказал рассудок. Если верен первый слух – кровь они очень даже нюхали. Разве что не пили. А если верен второй – люди, взявшие на себя вину матери, способны на многое.

– Зачем им? Дядя и так отдает Пелопидам город!

– Прав был Сфенел: ты судишь, как лавагет.

– О чем ты?

– Вот я, вот враг. Твои мысли? Басилей обязан думать иначе.

Амфитрион вскочил, опрокинув тяжелое кресло. Красный от гнева, он принялся мерять шагами мегарон. Песок яростно хрустел под ногами. В углу завел свою песнь сверчок – и стих в испуге. Сфенела молодой человек недолюбливал. Слова дяди уязвили его; наверное, потому что в значительной мере были правдой. И отец туда же!

– Ты полагаешь, – Алкей давил, как опытный борец, – что Пелопиды удовлетворятся жалкой подачкой? Плохо же ты их знаешь.

– Я знаю Пелопидов лучше тебя! Ты сиднем сидишь в Тиринфе, а я бился с Трезеном плечом к плечу…

– Сравни меня, Электриона и Сфенела. Все мы – сыновья Персея.

– Ну и что?

– Сильно ли мы похожи?

– Ладно, – укротив бешенство, Амфитрион остановился перед отцом. – А ты сам знаешь Атрея с Фиестом? Видел их? Болтать-то о них могут всякое…

– Я никогда не видел этих юношей.

– Вот! Так как ты можешь…

– Зато я хорошо знаю, на что способен их отец.

– Он пойдет на нас войной, если мы не выдадим ему сыновей?

– Это было бы слишком просто.

Амфитрион поднял кресло, но садиться раздумал. Уперся крепкими ладонями в стол, словно зверь, готовый к прыжку: продолжай, отец! Глупый сын слушает тебя, мудрого…

«Мудрецы! – сверкало в его глазах. – О, мудрецы…»

– Я не исключаю, что визит юных Пелопидов – хитроумная затея Пелопса. Пожертвовать внебрачным малышом, чтобы законые сыновья обосновались в Арголиде. Закрепились и начали прокладывать дорогу к троносам.

– Пожертвовать сыном?!

– Возможно, Пелопс и не замышлял зла. Просто воспользовался удачно подвернувшейся случайностью – смертью Хрисиппа. Или ты думаешь, что Проклятый настолько не владеет собой? Что в гневе он прислал требование о выдаче, граничащее с оскорблением? Желай он заполучить сыновей обратно, его слова, переданные гонцом, звучали бы иначе. Так, чтобы Электрион мог вернуть беглецов, сохранив лицо. И еще тешился бы мыслью, что владетельный Пелопс в долгу у Микен. Нет, мой хитроумный тесть не рассчитывал на выдачу сыновей. Напротив, он сделал все, чтобы ему отказали. Теперь его дети в Арголиде, и я не жду от них добра.

– Что же ты молчал, отец?!

В сердцах хватив кулаком по столу, Амфитрион выпрямился во весь рост. Скала в человеческом облике нависла над хромым басилеем Тиринфа. Толкни пальцем – рухнет на голову.

– Почему не сказал этого братьям? Не убедил их?!

– Бесполезно. Решение было принято заранее, без меня. Совет собрали для соблюдения приличий. Я – старший, я – басилей Тиринфа, вотчины Персея. Братья нуждались в моем согласии. Они получили бы его, так или иначе. Я согласился, не желая ссоры.

– Боясь ссоры, ты подверг наши земли опасности? Почему ты хотя бы не попытался?! Я бы поддержал тебя! Отец, если ты уверен…

– Я не уверен. Имея дело со старой лисой Пелопсом, ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

Не в силах больше стоять на месте, Амфитрион кинулся к очагу. Обхватил колонну, словно врага, сдавил, запрокинул голову к потолку. Рухни, дворец! Гибни, душа моя, вместе с сомнениями! Напротив, из огня фрески, возносились к небу дед с бабушкой – звезды, они не могли успокоить внука.

– Нашему дому грозит беда, – прохрипел Амфитрион, дрожа от гнева. – И ты ничего не сделал, чтобы ее отвратить! Однажды дед сказал мне: «Когда спасаешь кого-то – спасай. Не думай, как при этом выглядишь.» Я запомнил его слова. Хорошо запомнил! Да знай я, что Пелопиды – угроза Тиринфу… Я понял! Ты с самого начала не верил, что они – враги! Ты спорил, чтобы показать: у тебя есть свое мнение! Чтобы братья тебя уговаривали, а ты в конце концов согласился! Я прав, отец?

Пальцы Алкея с такой силой сжали навершие посоха, что дерево жалобно затрещало. Казалось: дубовая палка сейчас расколется в щепки – либо полетит в голову сына.

– Нет, – прозвучал ответ. – Ты ошибаешься.

Амфитрион бросился прочь из мегарона. Воздух налился духотой, кляпом забивая глотку. Скорее, во двор – глотнуть вечерней прохлады, остыть… В дверях он споткнулся, словно налетев на стену. Это же его отец! Они не виделись полтора года. Пусть отец сто раз не прав…

Не таким представлял он себе возращение домой.

– Прости меня, – тихо произнес Амфитрион. – Я погорячился. Жаль, мы с тобой – не провидцы. Тогда бы точно знали, чего ждать от этой парочки. Вот Питфей Пелопид – провидец. У него перед моим отъездом дочка родилась. Так он сказал: дочь родит ему внука – великого героя. Победителя разбойников и чудовищ[12 - Эфра, дочь Питфея, родит от Посейдона сына – героя Тезея, убийцу Минотавра.]. Я всю дорогу размышлял: каково это – быть дедом великого героя? Как быть внуком великого героя, я знаю. Трудно. Все тебя по нему равняют. А дедом? Отцом? Здорово, наверно, а?

Алкей молчал, отвернувшись. Он знал, каково быть отцом героя. Герой, вернувшийся с войны, стоял в дверях. Молодой, сильный, увенчанный славой… «Будь у меня здоровые ноги, – думал старший сын Персея. – О, я бы навоевался вволю! И если бы остался жив – сейчас бы с добродушным снисхождением взирал на сына. Со мной бы говорили по-другому: и сын, и братья. А так… Отец – Убийца Горгоны. Сын – сокрушитель тафийских пиратов. Я же – калека-домосед. Кто станет считаться с калекой?»

За долгие годы Алкей привык к такому положению вещей. Притерпелся, смирился. Но слова сына разбередили в душе зарубцевавшуюся язву – и она отчаянно саднила.

– Ладно, отец. Утром увидимся.

Выйдя из мегарона, Амфитрион быстрым шагом пересек двор. Поднялся на стену – здесь он любил сидеть в детстве, наблюдая за закатом. На горизонте тлела узкая полоса, окрашивая море темной кровью. Море. Берег. Кровь. Слишком недавно. Слишком свежо в памяти.

Он не хотел об этом вспоминать. Он не мог это забыть.

7