Революция и семья Романовых

В делах Ставки сохранился, например, любопытный документ, датированный началом марта, – листовка, предназначенная для командиров кавалерийских корпусов и дивизий и вообще «господ офицеров». В листовке, подписанной «Комитетом», выражалось сомнение в подлинности и законности отречения. «Мы не знаем, – писали анонимные члены «Комитета», – под каким давлением произошло мнимое отречение нашего монарха. Здесь ведь возможен и подлог, и принуждения, чего можно ожидать от изменников». Далее намечалась программа действий: «1) грудью будем защищать веру, царя и отечество… 2) категорически отклоняем всякую мысль о солидарности нашей с бунтовщиками и изменниками, совершившими переворот… 3) коленопреклоненно, всеподданнейше молим нашего обожаемого монарха взять свой отказ обратно… 4) послать всюду телеграммы, что мы по-прежнему верим нашему государю Николаю Александровичу»[148 - ЦГВИА. Ф. 2003 (Ставки). Оп. 2. Д. 825. Л. 118.]. Нет, угроза царистско-реставрационистских вспышек была вполне реальной, и потому вопрос о Романовых не мог уйти с повестки дня.

Все мемуаристы из числа тех, кто находился с Николаем II в Пскове, утверждают, что, принимая решение об отречении, сам он предполагал «удалиться» в Крым (в Ливадию) и жить там как «частное лицо». Согласно Воейкову, еще утром 3 марта, когда литерный поезд, покинув Псков, шел в Могилев, отрекшийся царь не изменил своих намерений. «Я счел долгом коснуться вопроса о необходимости царю с семьей покинуть пределы России, – пишет Воейков, – но государь ответил отрицательно»[149 - Воейков В. Н. С царем и без царя. Гельсингфорс, 1936. С. 230.].

Вечером 3 марта поезд бывшего царя подошел к вокзалу Могилева. Генерал Алексеев, как и прежде, выстроил на перроне почетный караул, но это было последним, что могло напоминать о прежних временах. Прошло всего лишь три дня со дня отъезда Николая, но город совершенно преобразился. Повсюду развевались красные флаги, маршировали воинские части с оркестрами, игравшими «Марсельезу». «Настроение мирное и тоскливое», – записал Николай в своем дневнике…

По-видимому, утром 4 марта через генерала Алексеева он направил Временному правительству записку, в которой просил гарантий для беспрепятственной отправки всей своей семьи в Англию[150 - Красный арх. 1927. Т. 3(22). С. 54–55.]. Что же заставило его изменить первоначальное намерение? Можно думать, манифест Михаила об отказе вступить на престол, о чем Николай впервые узнал от начальника дипломатической канцелярии Ставки Н. Базили, выехавшего навстречу царскому поезду 3 марта. «В разговоре по поводу этого манифеста, – пишет Воейков, – государь выразил глубокое огорчение как отказом августейшего брата взойти на престол, так и формой, в которую он был облечен»[151 - Воейков В. Н. Указ. соч. С. 240.]. Действительно, Николаю не могло быть неясно, что вопрос о сохранении монархии теперь становится по крайней мере проблематичным. Тогда-то, может быть, и возникла мысль об отъезде в Англию, зароненная Воейковым или кем-либо еще из ближайшего окружения царя и всецело поддержанная начальником английской военной миссии генералом Хэнбри-Вильямсом и другими военными представителями союзников при Ставке[152 - Hanbury-Williams J. The Emperor Nicholas II as I knew him. L., 1922. P. 216.].

Полную поддержку поначалу нашла она и у Временного правительства. 6 марта премьер-министр Г. Е. Львов сообщил Алексееву в Ставку, что правительство примет для отправки Николая Романова в Англию «все меры, имеющиеся в его распоряжении»[153 - Красный арх. 1927. Т. 3(22). С. 54, 55.]. На другой день, выступая в Москве, министр юстиции А. Ф. Керенский открыто заявил, что он лично отвезет Николая II в «определенную гавань» и отправит его с семьей в Англию[154 - Kerensky A. F. Russia and the History’s Turning Point. N. Y., 1965. P. 238.].

Почему же в таком случае план этот в первые мартовские дни не осуществился? В годы эмиграции Г. Е. Львов, П. Н. Милюков и А. Ф. Керенский, т. е. все те, от кого в силу занимаемого ими положения, прежде всего, зависело его осуществление, давали на этот вопрос невразумительные, противоречивые ответы. Писали и говорили о не вполне определенной позиции англичан, «гуманизме», о желании правительства избежать возможных «революционных эксцессов», уверяли даже, что по прошествии многих лет просто запамятовали, что же именно помешало тогда отправить бывшего царя и его семью в Англию. В чем же заключалась подлинная причина? Очень скоро выяснилось, что бодрые заявления некоторых министров о предстоящем отъезде Романовых носят скоропалительный, самонадеянный характер. Становилось все более очевидным, что реальным «контролером» положения является не столько Временное правительство, сколько Петроградский Совет, опиравшийся на революционные массы. А его позиция в вопросе о Романовых была определенна.

По воспоминаниям члена Исполкома Совета Б. Любарского, уже 1 марта Исполком на закрытом заседании обсуждал вопрос о мерах, которые должны быть приняты по отношению к Николаю II и всей царской фамилии. Поручили члену «Союза офицеров-республиканцев» эсеру Филипповскому рассмотреть вопрос «в узком кругу». На этом совещании, состоявшемся 3 марта, присутствовало 6 человек, все – представители от солдат: Линде, Утгоф, Филипповский, Любарский, Скобейко и «неизвестный». Предложение Линде об убийстве царя было отвергнуто; решено было предложить Исполкому Совета арестовать Романовых[155 - ЦГАОР СССР. Коллекция. Любарский Б. Воспоминания о заседании Временного ИК СДР 1 марта 1917 г. Июль 1924 г.]. В тот же день Исполком, еще точно не зная о местонахождении царя, постановил арестовать Романовых и предложил Временному правительству произвести арест совместно. В случае же отказа предполагалось запросить, каково будет отношение правительства, если Совет сам арестует царя и его семью[156 - Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов: Протоколы заседаний Исполкома и Бюро ПК. М.-Л., 1925. С. 9.].

Некоторая нерешительность этого заявления (соглашательский Исполком явно не стремился пока действовать самостоятельно), по всей вероятности, и придавала Временному правительству уверенность в том, что в вопросе о Романовых оно может действовать по собственному усмотрению. Но с каждым днем все настойчивее звучал голос революционных масс, только что свергнувших царизм. 7 марта 150 депутатов Петроградского Совета, в который беспрерывно поступали резолюции рабочих и солдатских митингов о немедленном аресте бывшего царя, сделали следующее заявление: «В широких массах рабочих и солдат, завоевавших для России свободу, существует крайнее возмущение и тревога вследствие того, что низложенный с престола Николай II Кровавый, уличенная в измене России жена его, сын его Алексей, мать его Мария Федоровна, а также все прочие члены дома Романовых находятся до сих пор на полной свободе и разъезжают по России и даже на театре военных действий, что является совершенно недопустимым и крайне опасным для восстановления нормального порядка и спокойствия в стране и в армии…» В связи с этим в заявлении выражалось категорическое требование арестовать Николая II и всех членов дома Романовых[157 - Красный арх. 1937. № 2(81). С. 123.]. Подобные резолюции принимались многими собраниями и митингами рабочих, солдат и матросов[158 - Злоказов Г. И. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в период мирного развития революции. М., 1968. С. 117–122.].

Давление революционных масс – рабочих и солдат – подталкивало Исполком на более решительные заявления и действия, что, в свою очередь, не могло не влиять и на позицию Временного правительства. Там в вопросе об отправке Романовых в Англию, по-видимому, начались колебания. 6 марта на заседании Исполкома Н. С. Чхеидзе, докладывая о своих переговорах с правительством по вопросу о совместном аресте бывшего царя и его семьи, заявил, что «правительство до сих пор окончательно ответа не дало»[159 - Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. С. 17.]. Но, по всей вероятности, именно в этот день, по крайней мере в «левой» части правительства (лидером которой становился Керенский), уже созрела мысль об отмене «английского плана» и замене его своего рода «домашним арестом» Романовых.

Такой маневр, будучи вынужденным, мог вместе с тем принести Временному правительству определенные политические дивиденды. Он мог подчеркнуть «революционность» правительства в глазах масс и тем укрепить его положение. Не исключено, что в этих демагогических целях Керенский (как министр юстиции и «генерал-прокурор») рассматривал даже возможность некоего показательного суда над бывшим императором[160 - Завадский С. В. На великом изломе//Архив русской революции. Берлин, 1923. Т. 11. С. 49–50.]. Еще 4 марта была создана не раз уже упоминавшаяся нами Чрезвычайная комиссия «для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц старого строя». В сферу ее деятельности предполагалось включить и расследование о «темных силах», подозревавшихся в германофильстве и стремлении к сепаратному миру с Германией. Эта часть следствия не могла не коснуться и самих Романовых, особенно Александры Федоровны, которую открыто подозревали в «измене». Подозрения эти росли. В первых числах марта в штабе одного из батальонов 1-го стрелкового полка (дислоцировался в Царском Селе) было получено сообщение о том, что бывший помощник начальника военно-походной канцелярии Николая II капитан Ден хочет вывезти из Екатерининского дворца какие-то ящики. Командир батальона капитан Аксюта приказал прапорщику С. Лабенскому взять грузовик, 3 стрелков, немедленно ехать в Екатерининский дворец, арестовать Дена и привезти ящики в батальон. Только после решительного требования Лабенского Ден передал солдатам 4 многопудовых несгораемых ящика с документами и ключи к ним. Эти ящики (вместе с Деном) переправили в канцелярию батальона, где и открыли. Позднее, уже в июле 1917 г., Лабенский на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии показал, что, как он слышал, «в ящиках заключались документы, касающиеся русско-японской войны, нынешней, шифры Николая Романова, телеграммы его и, кажется, телеграммы Вильгельма»[161 - ЦГВИА. Ф. 366 (кабинета военного министра). Оп. 2. Д. 1. Л, 13–14 об.]. Эти «как слышал» и «кажется» оставляют вопрос о содержимом «деповских ящиков» совершенно открытым… Но имеется документ, свидетельствующий о том, что министр юстиции Керенский проявил к ним повышенное внимание. В предписании на имя капитана Аксюты приказывалось доставить «4 железных ящика, содержащие секретные документы», в его личное распоряжение. Ящики следовало везти на автомобиле под охраной, ключи к ним держать в «запечатанном конверте»[162 - Там же. Л. 15.]. Согласно этому распоряжению, ящики и ключи были доставлены в здание министерства юстиции и сданы караульному начальнику, что официально засвидетельствовал он сам (ефрейтор Параничев) и чиновник министерства Сомов[163 - Там же. Л. 16–17.]. Арестованный капитан Ден в Петроград не явился. Он заявил, что болен и ему разрешили остаться в Царском Селе, взяв с него подписку о невыезде. Но через несколько дней Ден скрылся…

Что было в ящиках и куда они делись из министерства юстиции – мы не знаем. Но важно другое: история с ящиками (как и доходившие из Царского Села сведения о том, что там жгут какие-то бумаги) усиливала подозрения и настораживала. Расчет на обнаружение каких-то компрометирующих Романовых документов, кажется, становился обоснованным. А это укрепляло идею возможного суда над бывшим царем…

Однако эффективность «антицаристского» замысла некоторых министров Временного правительства могла проявиться лишь в том случае, если бы оно в вопросе о судьбе Романовых перехватило инициативу у Петроградского Совета и предупредило его вмешательство.

7 марта Временное правительство приняло постановление, пункт 1 которого гласил: «Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село»[164 - Там же. Л. 1; см. также: Вест. Временного правительства. 1917. 8 марта.]. Но постановление это, действительно приведшее к аресту Николая и Александры Федоровны, отнюдь не означало окончательной ликвидации плана отправки Романовых в Англию. Он только откладывался, и, как мы увидим дальше, вплоть до конца июня Временное правительство не прекращало закулисных переговоров о его реализации в подходящий, благоприятный момент…

Первой аресту подверглась находившаяся в Царском Селе императрица. Осуществил эту миссию тот самый генерал Л. Г. Корнилов, который в августе 1917 г. возглавил контрреволюционный мятеж, а после Октября встал во главе белогвардейской Добровольческой армии. Напомним, что еще 2 марта Корнилов по просьбе Родзянко и с согласия генерала Алексеева был назначен царем (до отречения) командующим Петроградским военным округом (вместо отозванного в Могилев генерала Н. И. Иванова) и 5 марта прибыл с фронта в Петроград. Буржуазная пресса рекламировала его как «первого революционного командующего округом», и, по-видимому, для поддержания этого «образа» военный министр Гучков и приказал Корнилову лично арестовать бывшую императрицу[165 - ЦГВИА. Ф. 366. Оп. 2. Д. 1. Л. 2.].

7 марта Корнилов назначил полковника Е. С. Кобылинского, служившего в лейб-гвардии Петроградском полку и после ранения лечившегося в царскосельском госпитале бывшей императрицы, начальником Царскосельского гарнизона. Одновременно комендантом Александровского дворца – резиденции Романовых – был назначен ротмистр Коцебу, принадлежавший к аристократическим кругам; его брат долгое время состоял адъютантом великого князя Николая Николаевича. Монархистам Кобылинскому и Коцебу поручалась охрана бывшего монарха и его супруги. Утром 8 марта Корнилов, его начальник штаба генерал Рубец-Массальский, Кобылинский и Коцебу прибыли в Царское Село. Приказав всем «остаться за дверью», Корнилов вошел к Александре Федоровне и объявил ей об аресте[166 - Там же. Л. 3.].

В интервью, опубликованном в газетах (например, в «Русской воле»), Корнилов изображал эту акцию в «революционных» красках: рассказывал, как он «сурово» объявил правительственное распоряжение и как «билась в истерике» императрица. Но, по свидетельству некоторых придворных, дело обстояло совсем иначе. Корнилов держался с большой светскостью, уверял, что арест – чисто предупредительная мера, действующая только до момента предстоящего отъезда в Англию и т. п. В ответ Александра Федоровна выразила надежду, что Корнилов понимает ее положение, так как сам долгое время был лишен свободы, находясь в австрийском плену[167 - ЦГАОР СССР. Коллекция. Воспоминания флигель-адъютанта Николая II А. А. Мордвинова.].

7 же марта Временное правительство направило в Могилев за отрекшимся императором четырех своих комиссаров: А. А. Бубликова, С. Ф. Грибунина, В. М. Вершинина и С. А. Калинина.

Ставка устроила Николаю Романову торжественные проводы. В помещении дежурного генерала были собраны офицеры, к которым отрекшийся царь обратился с прощальной речью. В ней, между прочим, он подчеркнул, что решение об отречении принято им «бесповоротно». Это дает основание думать, что во время пребывания Николая в Могилеве (после приезда из Пскова) среди чинов Ставки могли вестись какие-то разговоры о «незаконности» отречения, о его отмене и т. п. Конечно, в Ставке существовали антицаристские настроения, вызванные раздражением против Распутина, Александры Федоровны, слухами о сепаратном мире и т. д.[168 - См., напр.: Лемке М. 250 дней в Царской Ставке. Пг., 1920. С. 561, 649 и др.] Так, явно в угоду им Алексеев почти сразу же удалил из Ставки Фредерикса и Воейкова, подозревавшихся в принадлежности к «немецкой партии». Тем не менее, верно также и то, что дофевральский критицизм многих генералов и офицеров в отношении Николая II и его окружения начал быстро таять уже в первые дни революции, когда им становилось ясно, что события приобретают совсем не тот характер, какой бы им хотелось. По воспоминаниям очевидцев, во время прощания Николая с офицерами Ставки раздались рыдания, один офицер-конвоец упал в обморок, с другим случилась истерика[169 - Сергеевский Б. Семь лет тому назад//Новое время, Белград. 1924. 13 апр.]. И это отнюдь не «живописания» оставшихся у разбитого корыта монархистов. Сцена прощания Николая Романова в Станке идентично описывается разными мемуаристами.

8 марта комиссары Временного правительства, приняв Николая II и 47 сопровождавших его лиц, двинулись в обратный путь, в Царское Село. «При отъезде поезда, – сообщали они в докладе Временному правительству, – не было ни приветствий, ни враждебных возгласов»[170 - ЦГИАЛ. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 1354. Л. 24–26; Новое время. Петроград, 1917. 10(23) марта.]. Бывший царский поезд с арестованным полковником Николаем Александровичем Романовым отошел от станции Могилев буднично, как отходили отсюда другие многочисленные поезда… С момента отъезда из Могилева комиссары со всех станций телеграфно сообщали Временному правительству о движении поезда. Этот факт дополнительно свидетельствует о том, что в Петрограде серьезно опасались монархической контрреволюции на фронте. В пути в вагон комиссаров приходили депутации, вручавшие пожертвования «на пользу революции». Такие пожертвования внесли даже бывшая царская прислуга и чины дворцовой полиции, ехавшие в поезде вместе с отрекшимся царем. Еще несколько дней тому назад холуйствовавшая перед Николаем Романовым, эта мелкая царедворческая сошка сегодня уже холуйствовала перед Временным правительством. Впрочем, не только лакеи и охранники бросили своего вчерашнего повелителя. Точно так же вскоре поступили и царедворцы «с положением». Когда утром 9 марта поезд с арестованным Николаем пришел в Царское Село, бывшие свитские, по словам начальника Царскосельского гарнизона полковника С. Кобылинского, «посыпались на перрон и стали быстро, быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо проникнутые чувством страха, что их узнают… Сцена была весьма некрасивая»[171 - ЦГАОР СССР. Коллекция. Из показаний С. Кобылинского следователю Н. Соколову, Апрель 1919 г.; см. также: Волков А. Около царской семьи. Париж, 1928. С. 52.].

Сепаратные действия Временного правительства подлили масла в огонь. По Петрограду с быстротой молнии распространился слух, что посланцы Временного правительства везут Николая в Царское Село для последующей отправки с семьей за границу. 8 марта Исполком Совета вновь постановил арестовать царскую семью и для ареста послать свою делегацию[172 - Красный арх. 1927. Т. 3(22). С. 67.]. На следующий день Исполком Петроградского Совета разослал радиотелеграмму по всем железным дорогам и другим путям сообщения, всем комиссарам, местным комитетам, воинским частям. «Всем сообщается вам, – говорилось в ней, – что предполагается побег Николая II за границу. Дайте знать по всей дороге вашим агентам и комитетам, что Исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов приказывает задержать бывшего царя…»[173 - Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. С. 29.] Одновременно Исполком вынес постановление о занятии революционными войсками всех вокзалов, а также о направлении своих комиссаров с чрезвычайными полномочиями на станции Царское Село, Тосно и Званка. «Местом водворения Николая Романова, – объявлялось в постановлении, – решено назначить Трубецкой бастион Петропавловской крепости, сменив для этой цели командный состав последней. Арест Николая Романова решено произвести во что бы то ни стало, хотя бы это грозило разрывом сношений с Временным правительством»[174 - Тарасов-Родионов А. Февраль. М.-Л., 1928. С. 398–418; см. также: Бурджалов Э. Н. Указ. соч. С. 376–377.].

Для проведения этого постановления в жизнь в Царское Село был направлен специальный отряд во главе с членом Военной комиссии С. Мстиславским и членом «Союза офицеров-республиканцев» А. Тарасовым-Родионовым[175 - Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. С. 28.].

Примечательно, что Мстиславский, объясняя причины, заставившие Совет направить его отряд в Царское Село, подчеркивал, что в революционных кругах царский манифест об отречении рассматривался как документ, который сознательно оставлял известную возможность для его аннулирования и последующей реставрации[176 - Мстиславский С. Пять дней. М., 1922. С. 78.].

Отряд Мстиславского и Тарасова-Родионова отправлялся в Царское Село как на боевую операцию: никто точно не знал, как поведут себя стрелки охраны царскосельского дворца. Мстиславский вспоминал, что на последних перегонах к Царскому Селу солдаты его отряда сурово замолкали, примыкали к винтовкам штыки[177 - Там же. С. 84.].

Ранним утром 9 марта в напряженной тишине подъехали к вокзалу. Оставив солдат на станции, Мстиславский с Тарасовым-Родионовым направились в городскую ратушу, а затем в Александровский дворец. В архиве сохранилось донесение (от 10 марта 1917 г.) коменданта царскосельского дворца ротмистра Коцебу Керенскому, в котором, в частности, говорится: «Доношу Вашему превосходительству, что 9-го сего марта в 4 ч. дня прибыл в Александровский дворец полковник Масловский (Мстиславский. – Г. И.), предъявил предписание на бланке комитета рабочих и солдатских депутатов за подписью члена Государственной думы Чхеидзе, в коем было указано, что отреченного императора Николая II надлежит немедленно выдать и препроводить под охраной полковника Масловского и прибывшей с ним команды из 100 нижних чинов при нескольких пулеметах в город Петроград. Полковник Масловский заявил мне, что в Петрограде распространили слух о побеге отреченного императора, что нет секунды на размышление, солдаты взбунтовались, вышли частью из казарм и заняли вокзал. Ежеминутно на улицах может вспыхнуть мятеж, и всякое промедление грозит новым кровопролитием…»[178 - ЦГВИА. Ф. 366. Оп. 2. Д. 1. Л. 4–5.]