Пища богов

– Ума не приложу, какие же они выраштут, – сказал мистер Скилетт.

– С лошадь, – сказал мистер Бенсингтон.

– Да, видно, вроде того, – отозвался мистер Скилетт.

– Одним крылышком смогут пообедать несколько человек, – сказал мистер Бенсингтон. – Их придется рубить на части, как говядину.

– Ну, они же шкоро перештанут рашти, – сказал мистер Скилетт.

– Разве?

– Яшно, – сказал мистер Скилетт. – Знаю я эту породу. Шперва тянутшя, как дурная трава, а потом перештают. Яшное дело.

Оба помолчали.

– Вот что значит хороший уход, – скромно заметил мистер Скилетт.

Мистер Бенсингтон сверкнул на него очками.

– Мы ш моей хозяйкой и раньше таких выращивали, – продолжал мистер Скилетт, несколько увлекшись, и, словно призывая небеса в свидетели, закатил здоровый глаз. – Разве, может, шамую капельку поменьше.

Мистер Бенсингтон, по обыкновению, обошел всю ферму, но нигде не задерживался и поспешил вернуться к новому выводку. По правде говоря, он и надеяться не смел на подобный успех. Наука развивается так медленно, и пути ее так извилисты; вот выношена блестящая идея, но, пока она воплотится в жизнь, почти всегда тратишь долгие годы труда и изобретательности, а тут… тут не ушло и года на испытания – и вот она создана, настоящая Пища богов! Замечательно, даже не верится! Ему больше не надо питаться одними лишь смутными надеждами – неизменной опорой ученого воображения! По крайней мере, так казалось Бенсингтону в тот час. Он вернулся к проволочной сетке и снова и снова во все глаза глядел на свое поразительное создание – на цыплят-великанов.

– Дайте-ка сообразить, – сказал он. – Им десять дней. А ведь они, если не ошибаюсь, раз в шесть-семь больше обыкновенных цыплят…

– Шамое время нам прошить прибавки, – сказал жене мистер Скилетт. – Видишь, он рад до шмерти! Больно мы ему угодили тем выводком, что в дальнем загоне.

Он наклонился к самому уху миссис Скилетт, заслоняя рот ладонью.

– Думает, это они от его дурацкого порошка так вырошли.

И мистер Скилетт хмыкнул, подавляя смешок.

Поистине, в этот день мистер Бенсингтон чувствовал себя именинником. И ему вовсе не хотелось придираться к мелочам. Правда, при свете этого солнечного дня, как никогда, бросалось в глаза, что Скилетты – неряхи и хозяйничают спустя рукава. Но он ни разу не повысил голос. В изгородях загонов кое-где оказались дыры и прорехи, но он удовольствовался объяснением Скилетта, что тут виноваты «лиша или шобака, а может, еще какой зверь». Потом мистер Бенсингтон заметил, что инкубатор давно не чищен.

– Ваша правда, сэр, – со смиренной улыбочкой, скрестив руки на груди, ответила миссис Скилетт. – Только когда ж нам их чистить? Поверите, за все время минутки свободной не было…

Скилетт жаловался, что их одолевают крысы, надо ставить капканы, и мистер Бенсингтон поднялся на чердак; норы и впрямь оказались громадные, и вокруг – грязь и мерзость запустения, а ведь здесь хранили и смешивали с мукой и отрубями Пищу богов! Скилетты принадлежали к той породе людей, что никак не могут расстаться с битой посудой, со старыми пустыми коробками, банками и склянками, – весь чердак был завален этим хламом. В углу медленно гнила сваленная Скилеттом на хранение куча яблок; с гвоздя, вбитого в скошенный потолок, свисало несколько кроличьих шкурок, на которых Скилетт собирался испробовать свои скорняжные таланты («по чашти мехов я первый знаток», – сообщил он).

Глядя на этот хаос, мистер Бенсингтон неодобрительно морщился, но шум поднимать не стал и даже при виде осы, которая лакомилась из аптечной фарфоровой баночки Гераклеофорбией номер четыре, только заметил кротко, что не следует держать этот порошок открытым, не то он отсыреет.

А потом, забыв обо всех этих досадных мелочах, он сказал Скилетту то, что все время было у него на уме:

– Знаете, Скилетт… надо бы зарезать одного из тех цыплят… как образец. Давайте сегодня же и зарежем, и я его захвачу с собой в Лондон.

Он притворился, будто разглядывает что-то в другой аптечной баночке, потом снял очки и тщательно протер.

– Мне бы хотелось, – продолжал он, – очень бы хотелось сохранить что-нибудь на память… такой, знаете, сувенир о сегодняшнем дне… и об этом именно выводке… А кстати, вы не давали этим цыплятам мяса? – спросил он вдруг.

– Что вы, шэр! – обиделся Скилетт. – Не первый день за птицей ходим, видали кур вшякой породы, ш чего бы это нам делать такие глупошти.

– А остатки от своего обеда вы им не бросали? Мне, знаете, показалось, что там в дальнем углу валяются кости кролика…

Они пошли посмотреть и увидели дочиста обглоданный скелет, но не кролика, а кошки.

III

– Никакой это не цыпленок, – сказала мистеру Бенсингтону кузина Джейн. – Что же, по-вашему, я никогда в жизни цыплят не видела? – Кузина Джейн начинала горячиться. – Во-первых, он слишком большой, а во-вторых, сразу видно, что это не цыпленок. Это больше похоже на дрофу.

– Что до меня, – нехотя сказал Редвуд, поняв по лицу Бенсингтона, что отмолчаться не удастся, – судя по всем данным, я, признаться…

– Ну, конечно… – сказала кузина Джейн. – Умные люди верят собственным глазам, а вы тут с какими-то данными…

– Но позвольте, мисс Бенсингтон!..

– А, да что вас слушать! – сказала кузина Джейн. – Все вы, мужчины, одинаковы.

– Судя по всем данным, эту птицу, безусловно, следует отнести к разряду… без сомнения, она ненормально гипертрофирована, однако же… тем более что она вывелась из обыкновенного куриного яйца… Да, мисс Бенсингтон, я вынужден признать, что… что иначе, как цыпленком, эту птицу не назовешь.

– Так что же, по-вашему, это цыпленок?

– Думаю, что да, – сказал мистер Редвуд.

– Какая чепуха! – воскликнула кузина Джейн и смерила его гневным взглядом. – Всякое терпение с вами лопается!

Она круто повернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

– И, должен сказать, для меня большое облегчение, что он остался просто цыпленком, хоть и очень большим, – сказал Редвуд, когда смолкло эхо захлопнувшейся двери.

Не дожидаясь приглашения мистера Бенсингтона, он уселся в низкое кресло перед камином и признался в поступке весьма опрометчивом даже для человека, далекого от науки.

– Вы, конечно, упрекнете меня в легкомысленной поспешности, Бенсингтон, – сказал он, – но… но неделю тому назад я положил немного Гераклеофорбии… совсем немножко, правда… в бутылочку моему малышу.

– Как! – воскликнул мистер Бенсингтон. – А вдруг бы…

– Да, я знаю, – сказал Редвуд и покосился на огромного цыпленка на столе. – Слава богу, все обошлось, – прибавил он и полез в карман за сигаретами. Потом отрывисто стал рассказывать подробности: – Бедный малыш совсем не прибавлял в весе… я так беспокоился… Уинклс не врач, а жулик… бывший мой ученик, но такой проныра… Моя жена верит в него, как в Господа Бога. Бывают, знаете, такие… величественные – важности хоть отбавляй… Ну а мне в доме никакой веры… И ведь это я его учил… меня даже в детскую не пускают… Не могу же я сидеть сложа руки… Прошмыгнул туда, пока няня завтракала… и подсыпал в бутылочку.

– Но теперь он будет расти, – сказал Бенсингтон.

– Уже растет. За неделю прибавил двадцать семь унций… Вы бы послушали Уинклса! Хвастает, что это все от хорошего ухода.

– Ну еще бы! Совсем как Скилетт!

Редвуд опять покосился на цыпленка.

– Теперь задача, как его дальше подкармливать. Меня одного в детскую не пускают… помните, еще с тех пор, как я пытался вывести кривую роста Джорджины Филис… Уж не знаю, как я ему дам вторую порцию…

– А надо ли?