Наполеон и Мария-Луиза

– Мне захотелось снова увидеться с вами, – произнес Наполеон, – чтобы сказать, что политика не заставила меня забыть о моей привязанности. Интересы моей династии обеспечены: теперь я могу отказаться от таких предосторожностей, которые оскорбляют мое достоинство, таким же образом как нарушают мой душевный покой.

Бывшие супруги присели затем на софу и предались общим воспоминаниям.

Не прошло и нескольких минут, как Наполеон, взглянув на Жозефину влюбленными глазами, произнес:

– Известно ли вам, что вы отлично выглядите?

Императрица грустно улыбнулась.

– О, я прекрасно знаю, что печаль и одиночество нанесли непоправимый урон моей внешности.

– Жозефина, вы ошибаетесь! Вы мне нравитесь еще больше, чем прежде. О! Если бы вы не были для меня запретным плодом!

– И что же?

– Но могу ли я по-прежнему пользоваться моими правами?

– От которых вы отказались!

– В которых я хочу снова восстановиться.

– Но я не могу этого допустить. Боже сохрани! А ваша вера? Ваши клятвы верности?

– Вера? Клятвы? Неужто вы верите этому вздору? Впрочем, не я ли был вашим супругом? Неужели я перестал таковым для вас оставаться?

– Но наш развод?

– Чистая формальность. Подождите минутку. Сейчас мы узнаем мнение богословов. Эй, Рустан! Нет ли там в прихожей кардинала и архиепископа? Как только вы их отыщете, немедленно приведите ко мне.

Не прошло и нескольких минут, как императору доложили об архиепископе де Малине и кардинале Мори. Жозефина прикрыла обеими руками покрасневшие вольно или невольно щеки.

– Проходите, господа, – обратился к ним император. – Прошу вас развеять сомнения Мадам. Считая, что развод лишил меня всех прав, она говорит о супружеской неверности, о блуде и прочей чепухе, которой раньше никогда меня не утомляла, лишь бы уклониться от выполнения своих обязанностей.

Кардинал Мори, опустив глаза, хранил молчание. Господин де Малине украдкой взглянул на зардевшуюся от избытка скромности Жозефину и тоже не произнес ни слова. Тогда потерявший терпение Наполеон воскликнул:

– Ну что же, господа ученые, мой вопрос оказался слишком деликатным для ваших целомудренных ушей?

– Сир, – произнес наконец монсеньор де Малине, – церковь!

– Здесь нет церкви! Церковь – это я!

Кардинал Мори с поклоном произнес:

– В таком случае, Сир, не будем обсуждать этот вопрос, раз ваша воля нам известна.

Наполеон в сердцах топнул ногой.

– Делайте, что я вам сказал, но не для меня, ибо я знаю, как мне следует поступить, а для Мадам, чтобы ее не мучила совесть.

Священнослужители вышли посовещаться, но решить столь щекотливый вопрос они не успели, ибо спустя десять минут император неожиданно вышел из гостиной в одежде, застегнутой как попало, и, прерывисто дыша, объявил, что больше не нуждается в их решении…»

Нужно ли говорить, что подобный рассказ был чистой выдумкой. И в самом деле, разве можно представить, чтобы такая пылкая особа, как Жозефина, отказывала бы Наполеону из моральных принципов и чтобы он обратился к священникам, чтобы обсудить с ними свои сексуальные намерения?

Действительно, в такое трудно поверить.

Между тем нашлись историки, которые считают, что автор памфлета не погрешил против истины, и вполне серьезно утверждают, что Наполеон после женитьбы на Марии-Луизе продолжал интимные отношения с Жозефиной.

В наши дни такие обвинения поддерживать могут лишь легковерные ученые. Однако, в то время как «мемуары», основанные на неопровержимых доказательствах, категорически утверждают, что император не вступал ни в какие любовные отношения со своей бывшей супругой, известно, что иногда он заезжал к ней тайком от Марии-Луизы…

Во время этих коротких встреч Наполеон и Жозефина прогуливались по парку и вели душевные разговоры. В их поведении «не было ничего, что могло бы оскорбить поборников нравственности». Они вспоминали о прошедших днях и делились друг с другом текущими заботами. Именно этими прогулками пользовалась неисправимая креолка, чтобы поговорить с императором о своих долгах, сделанных за последнее время.

Наполеон, поворчав для порядка, под конец всегда говорил одно и то же:

– Пришли мне все свои счета, я распоряжусь их оплатить за счет государственной казны…

Естественно, что в конце концов Марии-Луизе стало известно о тайных поездках Наполеона в Мальмезон. И ее стала мучить ревность.

Неужели маленькая эрцгерцогиня влюбилась в «корсиканца»?

Во всяком случае, она так считала. После рождения короля Римского она написала своему отцу следующие строки:

«Я никогда не ожидала, что буду так счастлива. Со дня рождения моего сына моя любовь к мужу растет день ото дня, и я уже не могу без слез думать о его нежности ко мне. Если я в свое время его и не любила, то теперь я не смогу этого сказать.

Посылаю Вам портрет моего мальчика. Посмотрите, как он похож на своего отца. У него прекрасное здоровье, и он целыми днями играет в саду. Император только им и занимается, носит его на руках, развлекает и уже однажды так его перекормил, что ребенок заболел…»

Да, действительно Мария-Луиза думала, что любит Наполеона. Ей нравилось его общество, она восхищалась его авторитетом, любила его ласки и, на всякий случай, ненавидела всех женщин из его окружения. Особенно ее беспокоила близость Жозефины, проживавшей в четырех верстах от Парижа. И несмотря ни на что, ненависть к нему, пропитавшая все ее существо с самых ранних лет, жила по-прежнему в ее душе и часто руководила ее поступками, о чем она и сама не догадывалась. Итак, по словам Александра Махана, который прекрасно изучил характер Марии-Луизы, «она руководствовалась двумя стремлениями»:

«Первое заставляло ее играть роль нежной супруги и любящей матери, а второе – быть злой феей Наполеона. Руководствуясь первым, она делала все для того, чтобы он чувствовал себя счастливым, а согласно второму – все, чтобы привести его к гибели. С одной стороны, он был для нее преданным мужем и любящим отцом ее ребенка, а с другой – она видела в нем воплощение разрушительного революционного духа, убившего ее двоюродную тетку Марию-Антуанетту и замучившего до смерти дофина, демона, жестоко унизившего ее “дорогого папочку”, завоевателя, взявшего в плен самого папу римского, разрушившего великую Римскую империю своими опустошительными набегами, из-за которого вся земля Австрии покрыта могильными холмами, оставившего тысячи вдов и сирот».

Первым, что ей подсказал злой гений, стало отлучение Наполеона от его работы. Нежная, чувственная, ластившаяся к нему как кошка, она удерживала императора в своих объятиях, изнуряя его ласками, сломив его волю. Всего за несколько месяцев наводивший на всех ужас властитель мира изменился до неузнаваемости, превратившись в мелкого обывателя, который предпочитал мягкие домашние туфли и тепло домашнего очага превратностям походной жизни, тихие семейные радости яростным атакам военных сражений.

Послушаем еще раз Александра Махана:

«Летописцы тех времен нам повествуют, что на протяжении нескольких месяцев после своей женитьбы Наполеон не притрагивался к государственным делам. До той поры он был одержим работой, проводил долгие часы в своем кабинете, ложась в десять вечера и вставая в два часа ночи, чтобы снова засесть за документы и карты. После женитьбы он изменил своим привычкам, по утрам долго валялся в постели и почти полностью потерял свою былую жажду деятельности.

На острове Св. Елены Наполеон однажды разговорился об этой перемене в своем образе жизни, о том, как после своей свадьбы он запустил дела, пренебрегая своим долгом. В свое оправдание он сказал, что, женившись на юной аристократке, имел право немного разогреть с ее помощью свою старую кровь, но забыл упомянуть о том, что ему не полагалось того, что себе мог позволить простой смертный. Ему было необходимо не спускать глаз с Европы, которая только и ждала подходящего момента, чтобы разорвать цепи и выскользнуть из-под влияния Франции. Малейшая оплошность могла стать для него роковой»

.

И в самом деле, пока он уделял столько внимания молодой супруге, от него полностью отошла Испания, Пруссия и Австрия заключили тайный союз с Россией, а Швеция, с Бернадоттом во главе, бросилась в объятия царя…

Благодаря женщине, не в меру нежной и ласковой, Наполеон терял свою империю…

Глава 4

Была ли Эмилия Пеллапра дочерью Наполеона?

Сомненье, всегда одно сомненье!