В деревне

– Что скажешь?

Мужик молчал и, покачиваясь из стороны в сторону, глотал рвавшуюся наружу икоту.

– Ну, говори же, что ль?

– Ничего я не смею сказать…

– Как хочешь.

– Даже ни-ни-нни…

– Ну, так ступай, когда-нибудь скажешь.

– Не смею говорить ннни-и…

Мужика вталкивают в толпу. Чиновник снова приготовляется говорить и предварительно затягивается несколько раз.

– Ваш благородие! – всем горлом возглашает мужик опять.

– Это что еще?

– Мне стыдно.

– Уберите сейчас его, скота.

– Братцы, уберите меня, – заканчивает мужик, изнеможенно обвисая на чьих-то могучих руках, подхвативших его подмышки.

Наконец чиновник имеет возможность приступить к делу.

– Я привез вам весточку: вам дают лес, в вашу пользу.

Слышался радостный гул.

– Чтобы вы не воровали… Поняли? Только вот что, друзья мои, – продолжал чиновник таким серьезным тоном, что мужикам почудилось, будто у них эту благодать отымут сейчас же. – Дело вот в чем; лес хорош, чудесный, только не лучше ли бы вам подумать. Тут около лесу есть болото, у вас же лугов нету. Так я про то говорю, что, положим, вы лес возьмете, хорошо; а ну как вдруг, лет через сто, болото высохнет? Сейчас казна его к себе берет.

Мужики думали.

– А ежели в казенном ваша скотина потраву сделает, что тогда? Как теленок, поросенок зашли – штраф! То-то и есть! А лесок, нешто я говорю? лесок чудесный, да ну-ко болото высохнет?

Мужики долго думали, шептались.

– Лучше болото взять, – сказал кто-то негромко.

– Болото, – возговорили все.

– Ну, вот и чудесно!..

Чиновник снова курит. Староста и прочий синклит предпочитает навытяжку стоять за его спиной.

– Что это у вас, братцы, скотина плоха? Ехал я – лошади как мыши.

– С чаво ей расти-то.

– С голоду сыт не будешь, ребры-то подведет, – слышалось из толпы.

– Луга на оброке-с! – говорит писарь. – За двадцать пять рублей в год.

– Так вот бы вы и сложились.

– Целую зиму резку даем, – гудел кто-то, обрадовавшийся, что, наконец, вспомнили про его давнишнее горе.

– Да у нас и так деньги были…

– Откуда?..

– С кабака. Под кабак старую сборню отдавали – пятьдесят целковых сбили.

– Где ж эти деньги?..

– Деньги у Егор Иванова…

Писарь вдруг откашлянулся, выступил вперед, слегка тронул шею и живот и произнес:

– Деньги точно что пятьдесят цалкавых я на свои руки брал, и как теперича в то время пошли у нас неурожаи, саранча, то я деньги эти для мужичков б церковь божию положил, чтобы две фаругьи (хоругви) справить, в случае, когда молебен, чтобы, значит, от чистого сердца…

Чиновник курил молча…

– Я, вашескородие, для ихнего добра очень стараюсь… Тепериче в Щепыхах пруд изволили видеть? все я-е… Издавна была тут лужа, на этом, стало быть, месте. Ну, я собрал народ, говорю: для вашей же пользы, говорю, так и так… и ежели, говорю, не пойдет кто копать – по уши в землю вгоню… Пошли-с.

– Ну, и выкопали?

– Через неделю, даже трое утонуло…

Писарь снова поправил шею и тронул живот, гордо посматривая на народ.

Чиновник долго сидел молча, докуривая трубку и выпуская большие клубы дыма. Наконец он начал выколачивать трубку в пол крыльца, подул в нее и произнес:

– Ну, братцы, ступайте с богом… Скоро поеду назад, тогда толканитесь.

Мужики молча расходились, надевая шапки не иначе, как за углом.

Желая отдохнуть после трудов, чиновник приказал запереть ставни и притащить сена; встал он поздно; в полуотворенную дверь смотрел розовый кусок неба; доносился топот лошадиного табуна, сзади которого промчался верхом мальчишка без шапки, болтая ногами и локтями; у крыльца пищали чьи-то утки, мычала корова.

– Але, але, – шумела баба с хворостиной на двух басистых свиней.

Писарь доложил, что когда их высокородие почивали, приходили какие-то солдаты с орденами и жаловались на дьячка, что он не учит их детей, а когда, месяц назад, приезжал штатный смотритель, то дьячок начал хватать ребят, попадавшихся на улице, за вихры и приговаривал: «Так-то вы свое начальство благодарите? Я об вас стараюсь, а вы что?»

Чиновник решил, что нужно пойти к дьячку и внушить.