Наблюдения одного лентяя

– Человечка бы… к примеру… – задумчиво проговорил он и стал переминаться. – Такое дело… – прибавил он в раздумье.

Я думал, что ему неловко разговаривать на улице, и сказал, чтобы он шел в комнату. Он согласился молча; понурив голову, прошел двор и вошел в комнату. Тут он помолился, поклонился и стал посреди дверей в той же задумчивости. Несколько минут он стоял молча, перебирая поля шляпы, так что я должен был опять спросить его:

– Ты кто же такой?

– Куприяновские…

– По делу ты сюда?

– По делу…

Здесь он вздохнул и, слегка оживившись, прибавил:

– То-то, друг, по делу… От всего мира иду.

– Ходок, что ли, ты?

– Ходок.

– Какое же дело у вас?

– То-то дело-то наше… Человечка бы надо… Чтобы в случае он… Дело-то хитро наше, братец ты мой!

– Да в чем?

– Насчет земли? – спросил гость, сильно заинтересованный мужиком.

– Оно, точно, насчет земли… Земля-то оно земля, – потряхивая головой и как бы что соображая, тянул ходок. – Земля – это есть; а и окромя земли в нашем деле тоже есть много всего… Вот я тебе что скажу!

– Вы говорите! Вы не бойтесь! – сказал гость.

– Ты говори, – прибавил я: – может быть, мы тебе чем-нибудь поможем…

Все время как бы сонный ходок вдруг встряхнулся и произнес:

– Я бы тебе, друг ты мой, сказал вот как, эстолького вот не утаил бы, – да языка-то нету у нашего брата… Вот что я скажу! будто как по мыслям-то и выходит, а с языка-то не слезает. То-то и горе наше дурацкое!

Мы попросили его сесть.

– Об чем же бьемся-то? Об эфтом, друг, – присев на стул, продолжал он; голос его дрожал от искреннего, глубокого сожаления о невозможности овладеть и в полной ясности представить нам гнетущие его голову мысли. – Друг ты мой! Суди сам! Мир дал денег на поход, надежду на меня имеет, а что я? То-то бог-то нас убил!.. Мне, друг ты мой, копейку теперь мирскую проесть, и то я ее тронуть боюсь – я третий день, может, не ел, не пил, только что хлеба весовова покушал с полфунта… Как ее тронуть!

Ходок говорил все это с глубокой грустью. Положение его действительно было ужасное; по искреннему, задушевному голосу его можно было видеть, что, помимо мирского желания, он сам был глубоко поражен какими-то мыслями; с железною энергией готов был стоять за них, но голова не может справиться с огромностию лежащей на нем задачи так, как бы следовало в данном случае.

– Да нет, нету. Ничего не поделаешь! – сказал он бессильно.

– Как ничего? – придвигаясь со стулом к ходоку и желая помочь ему выбраться на дорогу, сказал гость. – Ты ведь говорил, что из-за земли у вас дело?

Желание моего гостя было им понято, он несколько оживился и стал отвечать как-то вопросительно, прилежно прислушиваясь к вопросу.

– Ну из земли?

– Плохой надел, что ли?

– Нет, ничего… Надел то часть особая. А из чего взялось-то это, ты вот что скажи!

– Что такое взялось?

– Да все наше недовольствие!

– Где же, у кого?

– В наших местах… там… Почему? Земля там – одно дело. А почему?

– Да что же? В чем дело… что почему?

Ходок помолчал и проговорил тихо:

– А душа? как ты об этом?

– Ну? – спросили мы оба, я и гость…

– Ну? Больше ничего. – Мы замолчали. – Есть ли у человека душа? Ее оставить нельзя… Эх! Ивану бы Митричу самому бы в ходоки-то идтить… Что я?

– Кто этот Иван Дмитрич?

– Старичок наш… вот ему так дано от бога! Что только у него ума, и-и!.. Уж он – так рассказал бы… Д-да!

Признаюсь, мы ничего не понимали и сидели молча, потому что и ходок тоже молчал.

– Гов-ворил он этта… – как бы смутно что-то припоминая и пристально приглядываясь к чему-то, с расстановкой начал ходок: – говорил он этта: «Что есть человек?»

– Как что?

– Да! Что такое?

Мы не могли отвечать.

– Прах! Больше ничего. Так, что ли?

– Ну прах, – ответили мы. – Ну?

– Ну вот! Мне бы с головой-то разобраться, а то я тебе объясню, погоди. Поведем дело по порядку. Стало быть, прах – раз…

Ходок загнул один палец на руке.

– Раз, – повторил он. – Ладно. А земля? По-твоему, земля что будет?

Мы не знали, что сказать.