Суфии

Этим, наверное, и объясняется то, что, возможно, самым крупным из живущих авторитетов в области суфизма является один известный профессор археологии. Заслужить этот авторитет ему помогло не профессорское звание, а то, что он сам – суфий.

Обычные люди на востоке представляют себе суфиев примерно так же, как западные люди – всех восточных мистиков. Их считают обладателями сверхъестественных способностей, наследниками тайн, дошедших до них из глубины веков и символизирующих собой мудрость и неподвластность времени. Суфий способен читать мысли, мгновенно переноситься из одного места в другое, он постоянно поддерживает связь с потусторонним миром.

Суфиям приписывают обладание тайным могуществом, и нередко можно встретить людей, которые расскажут вам, например, как какой-то суфий излечил их с помощью одного только взгляда или каким-либо другим, необъяснимым способом.[5 - См. примечание «Сознание».] Считается, что суфии всегда преуспевают в избранных ими профессиях: множество людей служит тому доказательством. По общему мнению, суфии ошибаются гораздо реже, чем другие, и ко всему имеют особый подход. Правильность их действий обычно подтверждается дальнейшими событиями, что приписывают их способности определенным образом предвидеть будущее. Сами суфии верят, что они принимают участие в высших формах эволюции человечества.

Несмотря на то, что народные верования, связанные с почитанием святых, распространены повсюду на Среднем Востоке, им далеко до популярности легенд и традиций, имеющих отношение к суфийским мастерам, которых почитали последователи всех религий. Суфийские старцы могли ходить по воде, рассказывать о событиях, происходивших в далеких странах, жить истинно реальной жизнью и многое, многое другое. О неком мастере, например, сообщают, что стоило ему начать говорить, как его слушатели впадали в состояние мистического экстаза и приобретали особые магические силы. Где бы ни появлялись суфии, мистики других школ, уже и сами весьма выдающиеся мастера, становились – иногда даже без единого слова – их учениками.

В материальном мире превосходство суфиев связано с их работой и творчеством, которые снискали себе всеобщее уважение благодаря достижениям отдельных суфийских деятелей. Широко распространено мнение, что философские и научные открытия, сделанные суфиями, стали возможны благодаря их экстраординарным способностям. Обычные теологи или интеллектуалы, не склонные считать суфиев особой духовной элитой, которая связанна с высшими формами сознания, испытывают некоторую неловкость, когда вынуждены признавать, что в одних странах суфии являются национальными героями, а в других – основоположниками национальной литературы. Предполагается, что от двадцати до сорока миллионов человек являются членами суфийских школ или их филиалов, причем число суфиев постоянно возрастает.

Суфием может оказаться ваш сосед, человек, живущий напротив вас, богач или бедняк, порой – затворник.

Исследовать реальность суфизма исключительно извне не представляется возможным, поскольку суфизм предполагает непосредственное участие, подготовку и опыт. Несмотря на то, что суфии написали огромное количество книг, все они написаны применительно к различным обстоятельствам, кажутся противоречащими друг другу и не могут быть понятыми непосвященными, или же имеют скрытый смысл. Чаще всего посторонние исследователи изучают их весьма поверхностно.

Попытки раскрыть суфизм посредством изучения суфийских произведений, написанных для Востока, также наталкиваются на определенные трудности, на что не раз сетовали ученые, в том числе и профессор Николсон, приложивший немало трудов, чтобы понять и сделать доступной Западу суфийскую мысль. Публикуя отрывки из некоторых суфийских произведений, он признает, что «очень большое количество этих произведений обладают совершенно особыми и уникальными свойствами, так что их подлинный смысл открывается лишь тем, у кого есть ключ к шифру, в то время как непосвященные либо понимают только их буквальный смысл, либо вообще ничего не понимают».[6 - R. A. Nicholson. Tales of Mystic Meaning, London, 1931, p. 171.]

Книга, подобная этой, «сама себя проектирует» суфийским способом, из чего следует, что в ее основе по определению лежат не общепринятые, а суфийские образцы. Природа содержащейся в ней информации и ее изложения весьма специфична, соответственно, к ней не применимы известные критерии. В подаче материалов был использован метод «рассеивания», поскольку воздействие считается эффективным в силу множественности его проявлений.

В обычной жизни некоторые формы понимания становятся доступными благодаря опыту. Человеческий ум является тем, чем является, отчасти вследствие влияний, которым он подвергается, а также своей способности использовать эти влияния. Взаимодействие между влиянием и умом определяет собой качество личности. В суфизме этот естественный физический и ментальный процесс используется сознательно. Как следствие, человек ощущает, что он достигает более эффективных результатов: приход «мудрости», вместо того чтобы быть вопросом времени, возраста и случая, становится неизбежным. В качестве иллюстрации этого процесса суфии приводят в пример дикаря, поедающего все, что попало, и человека, умеющего различать, который ест лишь полезную и одновременно вкусную пищу.

По всем перечисленным выше причинам было бы совершенно бессмысленно пытаться излагать суть суфийского мышления и деятельности в обычной упрощенной манере или в форме дискурса. Абсурдность таких попыток подытожена в суфийской поговорке: «послать поцелуй через посредника». Суфизм может быть естественным, являясь в то же время частью высшей формы человеческого развития, причем сознательного развития. В обществах, где он не действовал в этой продвинутой форме, адекватного средства для его представления обычно не существует. С другой стороны, почва для такого представления (частично литературного, частично описательного, частично наглядного и т. д.) уже подготовлена в других областях знания.

Люди с метафизическим складом ума, и в особенности те, кто чувствует себя вполне комфортно в мистической области или предрасположены к «внутреннему восприятию», не имеют никаких преимуществ перед остальными, когда дело касается принятия суфизма. Их субъективность, особенно если она связана с ощущением собственной уникальности, подхваченной как вирус от других людей, может на самом деле оказаться проявлением серьезной неспособности.

Упрошенного суфизма не существует, более того, он исчезает из поля сознания тех неустойчивых людей, которые могут быть уверены в том, что им удастся понять его, постичь «духовное» с помощью того, что на поверку оказывается их собственной претензией на внутреннее восприятие. Несмотря на всю крикливость таких людей (а они часто оказываются именно такими), едва ли они вообще существуют для суфиев.

Те, кто говорит: «Все это невозможно описать, но я чувствую, что вы имеете в виду», едва ли смогут получить от суфизма какую-то пользу. Суфии работают и прилагают усилия к тому, чтобы пробудить определенную область сознания, полагаясь при этом не на удачу, а на особые методы. Суфизм не имеет ничего общего с воздушными замками, взаимными восторгами или безжизненными обобщениями. Когда исчезает «острота», исчезает суфийский элемент ситуации, и наоборот. Суфизм отнюдь не адресован какому-то особому сегменту общества, ибо такого отдельного сегмента попросту не существует, он апеллирует к определенной способности, скрытой в людях. Там, где эта способность не активирована, нет суфизма. Он содержит в себе и «суровую» и «мягкую» реальность, разлад и гармонию, яркий свет пробуждения и мягкую, убаюкивающую темноту засыпания.

Этот центральный момент хорошо выражен в суфийской поэзии, которая очень часто отличается техническим совершенством, иногда кажется просто человеческой, а иногда – совершенно иной. Поколения заурядных лингвистов потратили целые жизни, анализируя это уникальное явление с помощью различных методов в контексте поэтического «разнообразия качеств». Один суфийский поэт так прокомментировал эти попытки:

О кот, привыкший к скисшим сливкам; знаток всех оттенков горечи! Ты принадлежишь к сообществу тех, кто пришел к единому мнению в отношении йогурта. Ты в равной степени ненавидишь сыр, масло и парное молоко. Ты говоришь, что ты не торговец сыром? Но, поистине, тот, кто торгует им, ближе к тебе, чем твоя яремная вена.

А вот еще один отрывок от того же автора, в котором странным образом отзывается эхо современной критики глянцевой литературы.

А не попытаться ли нам написать совершенную картину или соткать отличный ковер? После этого мы можем собраться и всю ночь чесать языками, обсуждая, где каждый из нас отклонился от совершенства. Как здорово! Один и тот же метод для завершенного человека и для ребенка, занятого поиском смеси, которая придаст совершенство его пирогу, слепленному из грязи.

Всякий, кто пробовал фирменные, но не слишком твердые, асептические сыры, продаваемые в современных супермаркетах, по крайней мере разделит чувства поэта относительно еды, если не сумеет вынести из его слов нечто большее.

Хилали, которому однажды бросили обвинение в том, что он «мечом разрубает нитки», сказал: «А может быть, мне лучше попробовать утопить верблюда в меду?»

У суфиев есть свои подражатели, которые пытаются нажиться на их славе. Некоторые из этих имитаторов написали свои собственные книги, еще больше увеличив замешательство непосвященных.

Вполне возможно, что в значительной мере дух суфизма может быть передан через литературные произведения, если принять, что суфизм необходимо практиковать непрерывно и сверяться с опытом других людей. Это зависит не только от влияния художественных форм, но и от влияния жизни на жизнь.

В соответствии с одним из определений, суфизм есть человеческая жизнь. Оккультные и метафизические силы – это чаще всего побочные явления, они могут сыграть свою роль в становлении суфия, если не задействованы в стяжании личной значимости или собственного удовлетворения. Попытки стать суфием ради личного могущества, как его обычно понимают, не увенчаются успехом, это – аксиома. Только поиск истины имеет силу, тогда как желание мудрости является мотивом для поиска. Метод состоит в ассимиляции [уподоблении искомому], а не в изучении.

Наблюдая за суфиями с помощью средств, которые, по сути, являются производными от суфийских техник, нам придется направить свое внимание на многие вещи, которые поначалу будут весьма важными, но впоследствии утратят свое прежнее значение. Проиллюстрировать эту технику наглядным примером несложно. Ребенок учится читать, овладевая азбукой. Когда он уже умеет читать слова, он сохраняет знание отдельных букв, но слова читает целиком. Если бы он по-прежнему концентрировался на буквах, он парализовал бы свою способность к чтению, и то, что было полезным на более ранней стадии, превратилось бы в серьезное препятствие. И буквы, и слова теперь занимают соответствующие их важности места в разворачивающейся перспективе. Таков суфийский метод.

Осуществить этот процесс легче, чем может показаться, подобно тому, как сделать какую-то вещь порой легче, чем описать ее.

Попытаюсь дать читателю некоторое представление о суфиях, участвующих в очередной встрече учебного кружка (халки), представляющего собой базовый сегмент суфийской организации, саму сердцевину активного суфизма. Группа искателей, привлеченная к обучающему мастеру, посещает вечерние собрания, проводимые им по четвергам. Первая часть встречи менее формальна, она отводится вопросам искателей и приему в ученики новых членов.

В тот вечер, о котором пойдет мой рассказ, один из новичков спросил у нашего учителя, Аги, существует ли общее для всех людей стремление к мистическим переживаниям.

– На этот вопрос можно ответить одним словом, – сказал Ага. Оно заключает в себе описание всего того, что мы делаем, и суммирует наш образ мышления. Это слово поможет вам постичь подлинный смысл нашего существования, а также причину, почему человечество во все времена сопровождают раздоры. Это слово – «Ангуризюминабстафил». Затем Ага пояснил свои слова с помощью традиционной суфийской истории.

Четыре человека – перс, турок, араб и грек – остановились на деревенской улице и стали что-то с жаром обсуждать. Они вместе путешествовали, стремясь достичь некоего отдаленного места, но в настоящий момент у них разгорелся спор о том, как потратить ту единственную монету, которая у них осталась.

– Я хочу купить ангур, – сказал перс.

– Я хочу изюм, – сказал турок.

– А я хочу инаб, – сказал араб.

– Нет! – заявил грек, – Мы купим стафил.

Мимо проходил другой странник, знавший много языков. Он сказал: «Дайте эту монету мне, и я постараюсь удовлетворить желание каждого из вас». Сначала они не хотели ему верить, но в конце концов отдали монету. Человек отправился в лавку и купил четыре маленькие кисти винограда.

– Вот мой ангур, – сказал перс.

– Это как раз то, что я называю изюмом, – сказал турок.

– Вы принесли мне инаб, – сказал араб.

– Нет! – воскликнул грек. – На моем языке это называется стафил.

Они разделили виноград между собой, и каждый понял, что их разногласия возникли только потому, что они не понимали друг друга.

– Путешественники, – продолжал Ага, – это обычные люди. Человек их рассудивший – суфий. Люди чувствуют, что они чего-то хотят, ибо у каждого есть внутренняя нужда. Они могут по-разному называть ее, но это одна и та же вещь. Те, кто считает ее религией, не только дают ей разные названия, но и развивают разные идеи по поводу того, чем она является. Те, кто считает это честолюбием, пытаются разными способами определить его пределы. И только когда появляется лингвист, знающий, что именно они имеют в виду, они могут прекратить споры и начать есть виноград.

Далее Ага сказал, что группа путешественников, которую он описал, более продвинута, чем основная масса людей в том смысле, что они, по крайней мере, имели какие-то позитивные идеи относительно своей цели, хотя и не могли их выразить. Чаще всего люди находятся на более ранней стадии развития, чем им кажется. Человек хочет чего-то, но не знает, чего именно, хотя и может думать, что знает об этом.

Суфийский образ мыслей в особенности актуален сегодня, в мире массовых коммуникаций, где людей пытаются заставить желать определенные вещи, или испытывать нужду в них, внушают им верить в то или другое и, вследствие этого, совершать действия угодные их манипуляторам.

Суфий говорит о вине – конечном продукте винограда – и его тайном потенциале как о средстве достижения состояния «опьянения». Виноград считается исходной формой вина. Таким образом, под виноградом подразумевается обычная религия, в то время как вино представляет собой реальную сущность этих ягод. Четверых путешественников следует считать представителями четырех религий. Суфий показывает им, что основа их религий фактически одна и та же. Однако он не предлагает им вина, сути, являющейся внутренним учением, его еще надо произвести и использовать в мистицизме, т. е. на более высокой стадии, чем обычная организованная религия. Это следующий шаг. Но роль суфия как слуги человечества состоит в том, что хотя сам он оперирует на более высоком уровне, последователям формальной религии он помогает, по мере сил, осознать принципиальную идентичность всех религий. Он, конечно, мог бы поговорить и о достоинствах вина, но путешественники хотели винограда и получили его. Согласно суфиям, когда утихают споры вокруг тривиальных вопросов, появляется возможность передать людям великое учение. Между тем, первый вводный урок был дан этой историей.

В неизмененном человеке общее для всех тяготение к мистицизму никогда не станет ясным настолько, чтобы он мог осознать, что это такое.

Руми в своей версии этой истории («Маснави», книга 11) намекает на суфийскую систему подготовки, когда говорит о том, что виноградные кисти, сжатые вместе под прессом, могут дать только один сок – вино суфизма.

Суфии часто начинают с нерелигиозных позиций.[7 - «Слова нельзя использовать для описания религиозной истины, разве что в виде аналогий». (Хаким Санаи. «Окруженный стеной сад Истины».)] Они говорят, что ответ следует искать в человеческом разуме. Разум необходимо освободить, чтобы с помощью самопознания в нем проснулась интуиция, которая приведет его к завершенности. Иной путь, путь тренировки, только подавляет и сдерживает интуицию. Несуфийские системы превращают человечество в обусловленное животное, одновременно внушая ему, что оно свободно в выборе образа действий и мышления, и само творит свою жизнь.

Суфий – это индивидуум, который верит, что с помощью поочередного отождествления с жизнью и отстранения от нее можно стать свободным. Он – мистик, так как верит, что может настроиться на цель всего творения. Его можно назвать и практичным человеком, потому что он верит, что этот процесс должен осуществляться в рамках обычного общества. Он обязан служить человечеству, т. к. является его частью. Великий Эль-Туграи, современник Омара Хайяма, в 1111 г. сделал такое предупреждение: «О человек, искусство это пронизано сведениями, проникающими в тайны: слушай же, ибо в молчании спасение от ошибок. “Тебя взлелеяли для определенной цели, если бы ты только понимал это\ Вереги себя, чтобы не стать овцой, которую откармливают на убой”». Эти слова были переведены Эдвардом Пококом в 1661 г.

Для того чтобы преуспеть в этом деле, суфий должен использовать методы, разработанные ранними суфийскими мастерами. Эти методы позволяют проскользнуть сквозь комплексную систему натаскивания, которая превращает большинство людей в пленников их окружения и их собственных переживаний. Суфийские упражнения разрабатывались с учетом взаимодействия двух вещей – интуиции и меняющихся аспектов человеческой жизни. Различные методы сами предлагают себя к использованию в контексте различных сообществ и факторов времени, их выбирает интуиция. В этом нет никакой непоследовательности, потому что подлинная интуиция сама по себе всегда последовательна.

Суфийскую жизнь можно прожить в любое время и в любом месте. Она не требует ухода от мира, участия в каких-либо организованных движениях или соблюдения религиозных догматов. Жизнь суфия стыкуется с жизнью человечества, как единого целого, поэтому суфизм нельзя назвать чисто восточной системой. Суфизм оказал глубокое влияние не только на восточную, но и на саму основу западной цивилизации, в условиях которой живут многие из нас и которая является смесью христианского, иудейского, мусульманского и ближневосточного или же средиземноморского наследия, что в совокупности мы называем «Западом».

Согласно суфиям, люди способны к бесконечному совершенствованию. Совершенство – удел тех, кто привел себя в созвучие с единством всего существующего. Физическая и духовная формы жизни совпадают, но только в том случае, если между ними устанавливается полное равновесие. Системы, призывающие к уходу от мира, считаются несбалансированными.