Некромагия

– Мой сын всегда был прыток и чем-то да озабочен.

Они помолчали.

– Твой сын – гений, – сказал наконец Доктус, но Лейфа лишь досадливо махнул рукой.

– Он непослушен и слишком самоуглублен. Оставим эту тему. Бьёрик недавно толковал про то, что хочет установить этот свой ствол на моем ковчеге.

– Ты против?

Лейфа почесал толстую багровую шею и хмыкнул в бороду.

– Нет, пожалуй. Но только после того, как ствол у меня на глазах пройдет два… нет, три успешных испытания.

– Это разумно, – согласился Доктус, поднимаясь с лежанки. – Джига не досаждает вам больше?

Лейфа скупо улыбнулся.

– Он засел с сыновьями в своей тайной норе-мастерской и пытается создать малый эфироплан. Говорит – мы идем неправильным путем.

– Все еще обижен?

– Даже более, чем прежде.

Доктус смущенно развел руками.

– Я вовсе не хотел ссориться с ним. Но его идея создать армаду эфиропланов-птиц… Сейчас нам это не нужно. Быть может, позже… Ну хорошо, пойду к себе. Двигатель готов, но я, как и ты, полагаю, что число предварительных испытаний должно быть наибольшим.

– Успехов, великий чар, – пробормотал Лейфа. Когда Доктус выходил, мастер уже смотрел в круглое оконце на плотников, продолжавших стучать молотками.

Лаборатория аркмастера располагалась прямо над большой мастерской. Работать не хотелось, воспоминания о встрече в Универсале мешали сосредоточиться. Но два проекта, на которые ушло столько сил, горючий песок и ковчеги, подходили к завершению. Требовалось закончить их как можно быстрее, пока ничто не встало на пути. Отбросив посторонние мысли, Доктус сел за стол.

Здесь стояла лакированная черная доска, поверхность ее усеивали формулы и несколько чертежей. «Чертежи» – это слово, как и «проект», и многие другие, аркмастер тоже почерпнул из наречия гноморобов.

Союз со славными карлами оказался на редкость удачным. Кузнецы и плотники, гончары и строители… они были механиками до мозга костей. В Форе механика никогда не пользовалась популярностью, даже водопровод из дерева и глины, – по мнению Доктуса, очень примитивный, – здесь отстроили совсем недавно и лишь в богатых верхних кварталах.

Универсал, давно достигший могущества, позволявшего влиять на решения приосов из Приората, занимался только магией. Последние пару лет Октон, несмотря на сопротивление приосов, пытался распространить образование. Для детей знати и самых богатых городских торговцев знание письма, основ математики и логики было необходимым; в некоторых цеховых школах преподавали Семь Искусств, состоящих из Triviumа – грамматики, риторики, диалектики, и Quadriviumа – геометрии, арифметики, астрологии и музыки. Но для простонародья это оставалось недоступной роскошью. Без астрологии, музицирования и риторики дети бедняков, конечно, могли обойтись. Но Октон полагал, что основами письма и счета должно владеть большинство. Пока что образование не стало общедоступным даже в Форе, что уж говорить про всю империю. Огромное пространство с редкими поселениями и еще более редкими городами, дикая земля и дикие обитатели. Культура и магическая наука сосредоточились здесь, в центре, а на окраинах даже магия была дикой. В пограничных районах верховодили шаманы и ведьмы, племена вроде гноморобов с их развитыми ремеслами оставались редким исключением. Цивилизовать окраину – дело не одного поколения, но речь шла о зачатках лишь обычной культуры. А механика… Нет, этого здесь не понимал почти никто. Гело слишком холоден и суров, Некрос предпочитает мертвых живым, а Сол, если добьется власти, не мудрствуя лукаво превратит всех в рабов… Иногда Доктус думал, что будет неплохо, если Октон передаст Мир ему. Аркмастер страшился власти, но это помогло бы развить механику в столице, а после и во всем государстве. Не саму по себе – его интересовало именно слияние механики с магией. Вещественная магия – вот что это такое. Магия, помогающая работать механизмам.

Он глянул на широкий железный стол… То есть на станину, стоящую у двери. Там лежали части двигателя: пара соединенных трубками цилиндров, массивный вал, блок из шестерен. Источником энергии должна стать алхимическая реакция, своеобразное жидкое воплощение философского камня, которое Доктус сумел заключить в цилиндры – искусственная манна, созданная в мастерской доброго Лейфы.

Впрочем, теперь у него появилась новая возможность – Слеза. Она лежала в сумке на поясе, поток исходящей от нее энергии Доктус Савар ощущал через одежду. Слеза наполняла чара силой, заставляла кровь быстрее струиться по венам, разогревала ум, будоража мысли.

Жалко расставаться с ней даже на время, но если провести несколько экспериментов, жемчужину можно будет приспособить для питания двигателя хотя бы одного ковчега.

Аркмастер признался самому себе, что не доверяет Слезе. Парангон – нечто исключительно магическое, о механике, науке здесь вообще не шло речи. Обруч, выкованный стихийными духами на первозданной Наковальне у истоков времен, был магией в чистом виде, квинтэссенцией чудесного. Эти слова: стихийные духи, Наковальня Мира, чудеса – и механика, чертежи, наука – сочетались в сознании Доктуса Савара так же легко, как его магия сочеталась с механическими изделиями гноморобов.

Дверь возле станины с двигателем раскрылась, и облаченный в плащ человек шагнул в лабораторию.

Доктус вздрогнул, приподнимаясь на стуле. Страх, который одолевал чара всякий раз, когда он покидал свой квартал, сковал разум. Убийца, подосланный кем-то из аркмастеров…

Вошедший скинул капюшон; мгновение Доктус не мог узнать гостя, затем разглядел знакомое, хотя теперь лишенное морщин лицо.

– Вы надели Мир? – прошептал он.

– Да, и сразу спрятал его обратно. – Октон Маджигасси скинул плащ на пол и прикрыл дверь. – Без Слез сила обруча уменьшилась, но и сейчас он даст мне немного лишнего времени.

Голос старика окреп, теперь он четче выговаривал слова. Октон уверенным шагом пересек помещение и сел напротив Доктуса.

– Нам надо спешить.

– Но как вы прошли сюда? Мы охраняем…

– Наверное, ты слышал, что там… – Владыка показал вниз, – есть целый лабиринт. Не беспокойся, этот путь известен только мне. Я помогал тебе. А ты всегда старался убедить меня, что механика может сослужить добрую службу всем нам. Настала пора для этой службы. Теперь слушай, Доктус…

И по мере того как Доктус Савар, холодея, слушал своего Владыку, мысль, которую он пытался и не мог отогнать, – мысль о том, что с самого начала Октон Маджигасси помогал ему только потому, что все предвидел и рассчитывал воспользоваться плодами его работы, – эта досадная и тревожная мысль все сильнее овладевала сознанием аркмастера.

Глава 3

– А я тебе говорю – это локоть. Ну точно, взгляни отсюда…

– Какой же локоть, Альфар? Натуральный зуб.

– Да нет, ну что за зуб может иметь такую диковинную форму? Локоть и есть.

Фора стояла на пологой горе под названием Шамба: бедные кварталы расположились у подножия, улицы постепенно взбирались к вершине, к домам богачей и Универсалу. Вечерами пирамида окутывалась призрачным магическим свечением, огни горели в окнах богатых домов, факелы освещали площадь Приората. Если встать ниже по склону и посмотреть в сторону вершины, то на фоне сияния темный силуэт Острога-На-Костях покажется уродливым и страшным, как смертный грех.

Тюрьму построил Гэри Чермор. Дед Некроса был великим полководцем, умевшим и командовать армиями, и первым бросаться в бой с мечом наголо, вопя что есть силы и вселяя безрассудную смелость в сердца своих воинов. Меч Гэри, именуемый Ликом Смерти, стал легендарным оружием в Аквадоре. А еще старый Чермор отличался неуравновешенным, взбалмошным характером. Вспышки ярости у него сменялись периодами глубокой апатии, и над всеми чувствами довлел ужас перед заговорщиками, убийцами с отравленными кинжалами. В военных походах страх исчезал, но в мирное время расцветал с новой силой, и возраст лишь усугублял его.

Когда союзники Чермора наконец пришли к власти, его отправили усмирять несогласных. Армия Гэри прошла большую часть империи, уничтожая оставшихся врагов. Состарившись, Чермор поселился в Форе, и мания преследования вконец одолела его.

Старику потребовалось место, где он мог бы спрятаться от всего мира, такое, где он стал бы полновластным хозяином, наперечет знал каждую скрипящую ступень, каждое чердачное окошко, темную кладовую или сырой погреб. Старая тюрьма во время взятия Форы оказалась разрушена, нужна была новая. Чермору выделили средства и пленных для строительства.

Он сам создал проект Острога. За год конгломерат строений, подобных которому здесь еще не видывали, был воздвигнут руками нескольких сотен рабов. По слухам, всех их убили за одну ночь в подвалах башни, которую достроили последней, – и там же похоронили, закопали в земляные полы и вмуровали в каменные стены. Исчезли и оба помогавших старику архитектора. Гэри Чермор полагал, что никто, кроме него, не должен знать тайн Острога.

А тайн хватало. Старик превратил тюрьму в сооружение, противоречащее всяким архитектурным законам. Он размышлял следующим образом: хорошо вооруженный, тренированный, имеющий достаточную численность враг в любом случае прорвется за стену. Значит, надо сделать так, чтобы внутри он… потерялся. Маниакальная фантазия Гэри способствовала воплощению идеи в жизнь. Острог-На-Костях стал триумфом иррационального, в основе которого лежала мрачная, болезненная рациональность. Перекрученные мостики, полые колонны с винтовыми лестницами, тайные проходы, лабиринты ажурной резьбы, ведущие во тьму лестницы, часовни с раздвижными полами и начиненные ловушками башенки…

Говорили, что где-то в недрах уродливой громады до сих пор остался страшный кабинет давно почившего Гэри, и мебель там обита человеческой кожей. Посреди кабинета стоит стол, ножки которого сделаны из берцовых костей, а столешница из отесанных верхушек черепов.

Некрос Чермор хорошо знал цену подобным россказням, как и его брат, сидевший сейчас за тем самым столом. Этот предмет меблировки, равно как и остальные в кабинете, был, конечно, необычен, хотя ни о каких костях речи все же не шло.

Стол имел вид сложенного из костей и черепов лишь потому, что на старости лет у покойного деда появилось свободное время для столярного дела, к которому он всю жизнь испытывал склонность, но заниматься всерьез не мог по причине крайней занятости ратными делами. Кресла напоминали перевернутые черепа, всякой другой мебели Гэри также придал схожесть с различными частями человеческого тела – схожесть, зачастую ускользающую, так что Некрос с братом иногда забавлялись попытками определить, что именно подразумевал дедушка под формой какого-нибудь чересчур уж затейливого сундучка: коренной зуб? лопатку? или, быть может, коленную чашу?

– Хотя… – Альфар свесился набок из кресла и даже высунул язык от усердия, пристально вглядываясь в шифоньер у окна. – Хотя вот теперь мне сдается, что ты прав и это зуб… Ну да, точно, левый клык.

– Почему левый?

– Вот, конечно, теперь, брат мой, ты скажешь, что правый!

Альфар хоть и отличался несерьезностью нрава, никогда не улыбался. Препираться с ним можно было до бесконечности, и при этом не оставляла мысль, что над тобой насмехаются. Некрос пожал плечами. Стоящий у его ног Тасси глянул на Альфара черными глазками и широко зевнул, показав жутковато выглядевшую мокрую розовую пасть с острыми зубами. Тасси принадлежал к редкой породе существ, называемых псами-демонами. В обычных условиях днем они спят в своих устланных травой и листьями логовах, а бодрствуют по ночам, но Тасси приучился вести дневной образ жизни, хотя до сих пор в светлое время часто зевал и засыпал при первом удобном случае.