Оценить:
 Рейтинг: 4.67

Четвёртая четверть

Год написания книги
2016
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
4 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Я открыл кран в ванной, потому что на кухне – полная мойка посуды. Из-за попугая и всякого другого не сумел вымыть. Подставил лейку, прислушался. Почувствовал вдруг, что лифт остановился на нашем этаже. Не знаю, как другие, а я всегда слышу шаги и различаю их.

Вот, сейчас мать идёт от двери лифта в коридор, отпирает замки. Я бегу к ней, как угорелый, оставив лейку в ванне. Беру у матери сумки, а она наклоняется, целует меня в лоб. Наверное, чувствует жар, потому что мгновенно хмурится. А глаза у неё голубые, прозрачные, жалобные.

Я начинаю с порога говорить, чтобы отвлечь мать от своего лба. Между прочим, мне это удаётся.

– Как у тебя дела, Русенька?

Мать чувствует, что я о чём-то молчу. Пытается сообразить, но не может. Мне хочется сказать ей приятное, и я говорю.

– Да ничего, нормально всё. Сейчас Андрей звонил. В девять часов приедет к нам.

Я немножко ошибся. Озирский привёз матери не розы, а хризантемы – девять штук. Сам поставил их в огромную фарфоровую вазу. Потом выложил индейку, запечённую в фольге, килограмм помидоров, столько же огурцов, курагу с орехами, коробку конфет «Ассорти» с жёлтыми розами. На такую картинку, между прочим, можно и обидеться.

Никакие поминки не обойдутся без «пузыря». Андрей поставил «Смирнофф». Мы выпили, не чокаясь. Мать уже рта не открывает, когда шеф наливает мне. А он считает, что, если может засылать меня в банды, то отбирать мою законную дозу – смертный грех.

– Курица на троне не получилась, – сказал я. – Неловко подавать её с одной лапой.

Мать, как всегда, тщательно вытерла ветошью сапожки, почистила пальто и шляпу.

– Второй раз про эту курицу слышу, – признался Андрей. – А попробовать, видно, не судьба.

Шеф сегодня был в чёрной водолазке и таких же брюках. Я почему-то жду, когда на его висках растает снег. Ведь он без шапки пришёл. И не могу поверить, что Андрей такой седой.

– Обязательно в следующий раз сделаю, – пообещала мать.

Она достала из духовки горячий пирог «Гости на пороге», который еле успела сделать до прихода шефа. Он сказал, что взял на Пресне такси.

– Курочку посажу на баночку и угощу, – продолжала мать. – А когда ты впервые о ней услышал?

Странно вообще-то. Франсуазу мы уже помянули. Но что с ней случилось, Андрей так и не сказал. Знаем, что погибла, но убийства не было. Слепой рок, нелепый ужас – так объяснил Андрей. Я вижу, что и ему сил не хватает, а ведь мужик железный. Мать плачет, но как-то про себя. Она одна так умеет. По крайней мере, из тех, кого я знаю.

– В первый раз меня собирался угостить ещё полковник Ронин.

Озирский налил себе водки, выпил и закусил пирогом. Я макнул пирог в рюмку и положил в рот.

– Да, Андрей, я всё хотела спросить… Как Антон Александрович?

Мать, я вижу, понимает, что Андрей про Франсуазу пока не готов рассказать. А у меня горло болит так, что пищать охота. Видно, ангина приклеилась.

– Ему не лучше? Ну, хоть немножечко?

– Понимаешь, Татьяна, иногда мне кажется, что Ронин совершенно нормальный. Просто хочет немного отдохнуть. Ведь он так много работал, несколько лет не был в отпуске. Только перед самой трагедией успел съездить на родину, в Борисовку…

– Где это? – удивилась мать.

– В Белгородской области.

Озирский говорил почти шёпотом. Или я, сонная тетеря, его плохо слышал. Я не знал генерала Ронина, не видел его никогда. И потому очень не переживал. Разве что жалко было Гету и Маргариту Петровну. Они уже с ума сошли из-за ранения отца. Ведь он может навсегда остаться без сознания. А из госпиталя его выпишут – не век же там держать. И придётся ухаживать без всякого смысла. В конце концов, генерал умрёт – например, от воспаления лёгких.

Андрей говорил в свой собственный кулак – как будто затыкал себе рот:

– Практически все его раны залечены ещё зимой. В том числе и перелом основания черепа, и ушибы внутренних органов. На лице шрамы, но ими можно пренебречь. Ведь глаза и зубы целы.

Озирский сейчас и красивый, и страшный одновременно. Он смотрит на нас расширенными глазами. На его лбу – глубокие морщины. Похоже, что кожа и кость треснули. Он обещал дать мне интересное задание, но как будто забыл или передумал. Сейчас он не обращал на меня никакого внимания, смотрел в окно.

– Антону сделали все операции, какие только могли сделать. Как говорят врачи, ухудшений нет, но и улучшений пока не предвидится. Массаж, физиотерапия, лечебная физкультура, медикаменты – всё это Антон имеет. Иногда создаётся впечатление, что он давно очнулся. Я смотрю ему в глаза, вижу осмысленный взгляд. Просто не верится, что какой-то плёвый осколочек напакостил больше, чем весь остальной металл, огонь, взрывная волна. Такой тренированный мужик не может долго быть в отключке. Это нереально. Ронин просто прикалывается, смеётся над нами.

Озирский потрепал меня по чёлке, давая понять, что уговор остаётся в силе. Мы ещё обсудим свои дела. Почему бы и нет? Сейчас начало одиннадцатого. Отправим мать спать, а сами побеседуем. При ней нельзя – трусиха страшная. Стресс её угробить может.

– Ронин очень внимательно смотрит на меня, и я сам начинаю сходить с ума. Кажется, что он вот-вот возьмёт меня за руку, скажет: «Оклемался, порядок!» И от этого ожидания, постоянно и бесполезного, я сам начинаю бредить.

Андрей так сильно хрустнул пальцами, что мне показалось – сломал.

– Антон улыбается, как раньше. Смотрит телевизор, проявляя весь спектр эмоций – от радости до гнева. Но молчит…

Озирский двумя кулаками так ударил по столу, что я испугался. Мать обомлела тоже. Андрей ведь каратист. Удар у него, как у льва – быка убьёт спокойно. Он доски ломает, кирпичи дробит. А мебель у нас хлипкая, хоть и итальянская.

– Молчит! Только слушает. Я каждый день клянусь, что не приду больше. Но прихожу и бессознательно жду, что генерал скажет мне: «Привет!» Татьяна, не тебе объяснять, как это тяжко. Теперь все знают, что я в трагедии Ронина невиновен. Остаётся только ему самому объяснить, почему так вышло – когда в себя придёт. Только бы без параличей обошлось, без прочих негативных последствий! А если он вечно будет лежать, не простив меня, я сам себя изведу. Я ведь не проверил днище «мерса», не уберёг… Но мы должны переговорить, разобраться во всём. Я хочу услышать его голос, живой голос, понимаешь? Он ведь был такой красивый – баритональный бас…

Мать стала гладить Андрея по голове, утешая. Я всё понимаю, но сердце противно кольнуло. Они ведь оба пьяные, теперь свободные. Мало ли что может случиться? Ведь нравятся друг другу, а в таком состоянии всякое бывает. Препятствовать не могу – не моё дело. Придётся деликатно покашлять. Я хотел потихонечку, а сам чихнул так, что мать в ужасе отдёрнула руки. В глазах её стояли слёзы.

– Я ещё заметил, что Ронин очень помолодел – лет на пятнадцать, – продолжал шеф. – Этот феномен ещё не объяснён. Ведь с горя обычно старятся…

Озирский весь вспотел. Мать – тоже, как всегда после водки. Всем нам стало жарко на кухне. Форточку бы открыть, но никак не встать. Ноги у меня стали ватными.

– Антон может вернуться. А вот Фрэнс не вернётся уже никогда. Я не говорил ещё, как именно она погибла?

Озирский в упор смотрел на меня огромными зелёными глазами. Он смахнул пальцами слёзы. Мать уже рыдала в голос, закрыв лицо руками. Меня же горло отвлекало от всего. Хотелось пойти в спальню и прилечь. Но я не мог, не хотел оставлять их одних.

– Нет, Андрюшенька. Мы вот ждём с Русиком.

– Есть у нас в Питере Каменноостровский проспект. Раньше он назывался Кировским. Там начали по весне балконы падать – на головы людям. Никогда такого прежде не было.

Озирский вдруг улыбнулся – слезливо, как пьяный. Он будто бы до сих пор ничего не понимал. Мать пыталась оттереть размазавшуюся помаду. Волосы её мокрыми сосульками повисли над тарелкой. Я вилкой ткнул себя в ладонь посильнее, потому что ничего не соображал.

Андрей полез за сигаретами. Я хотел попросить, но при матери не решился.

– Не сосулька? Неужели балкон, Андрюша?

Мать выдохнула дым, похлопала своими тяжёлыми веками. Какая же она красивая, даже сейчас! И почему мне никак такую девчонку не найти?…

Я увидел, что Андрей весь дрожит. Меня тоже познабливало. Может, мы оба чем-то заболели?

– Мэр* довёл город до полной разрухи. Питер снегом занесён, почти как в блокаду. Лёд в полметра толщиной. Ни разу его не скалывали – даже в центре. И песком не посыпают. Сугробы намело в человеческий рост. Про сосульки уже не говорю. Само собой, что люди от них гибнут. У нас ведь климат влажный, всё время ветер с моря. И такие бороды намерзают! Так теперь балконы стали рушиться. Особенно в центре, в старом фонде.

– А у вас тоже выборы будут в этом году? – спросила мать, всхлипнув.

– Выберут того же самого, куда денутся!
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
4 из 8

Другие электронные книги автора Инна Тронина