Гиблое место

– Хорошо, хорошо, иду.

Виктор появился в концерне год назад и быстро сделал карьеру. Он – баловень судьбы. Родился, согласно пословице, с золотой ложкой во рту – в семье небедной, с хорошими связями, образование получил блестящее и к нам пришёл сразу после работы в администрации края, между прочим, с очень неплохой должности. Папа устроил, но хотелось попробовать самому чего-то добиться и вообще жить своим умом – так он объяснял уход с «хлебного места». «Да и скучно там было, просто тоска зелёная, не развернёшься», – рассказывал как-то в момент редкой откровенности. Весёлый, лёгкий в общении, он тем не менее был человеком скрытным, а его нарочитая доброжелательность воспринималась окружающими как чувство юмора и позитивное отношение к жизни. Не знаю, много ли было секретов в его тридцатилетней жизни, но близко никого не подпускал, и дела предпочитал проворачивать в одиночку – если ему не нужен был козёл отпущения. Меня, признаюсь, несколько напрягло то обстоятельство, что на этот раз в «козлы» выбран я. Но тут бабушка надвое сказала, сами с усами, и в концерне работаю не первый год, начинал едва ли не с курьера. Шеф любил отправлять нас с Виктором на сложные встречи, там, где надо было сбить с толку конкурента или добиться нереально мягких условий для сделки, при этом не показывая собственной заинтересованности. Что сказать, внешне мы с Витькой совершенно разные. Он – высокий, плечистый, элегантный, эдакий герой-любовник, будто сошедший с экрана телевизора. Взгляд тёмно-синих глаз соблазнил, кажется, всех женщин нашего офиса, кто только не сох по нему! Кроме Аллочки. Она со всеми держала дистанцию, но Витьку по совершенно непонятной причине просто органически не переваривала, неприязнь просвечивала даже сквозь её годами выработанную привычку быть непроницаемо любезной со всеми – и с посетителями, и с клиентами, и с коллегами. С Виктором всегда нужно держать ухо востро, даже если интересы совпадали, никогда не было уверенности, что он не переиграет сделку по-своему, не предупредив напарника. Я в его тени, наверное, терялся, по крайней мере, мне так казалось. Не любитель говорить, да и не умею красиво излагать мысли, на сделках всегда больше молчал – клиентов «очаровывал и размягчал» Виктор. Моя задача – подготовить бумаги, проследить за «правильным» соблюдением законов – чего греха таить – в нашу пользу. Я – жгучий брюнет, чёрные и жёсткие локоны, отрастая, становились похожи на кавказскую папаху и плохо укладывались в причёску, но благослови Бог того, кто изобрёл машинку для стрижки волос! Короткая стрижка, костюм и портфель с ноутбуком в руках – всё, что оставалось в памяти у людей после встречи со мной. В зеркало смотрел, не любуясь собой, как наш риповский «Джеймс Бонд» Виктор. Да и внешность самая обычная: нос, тонкий в переносице, с лёгкой горбинкой, глаза яркие, густого голубого цвета. Рост средний, но на фоне Виктора смотрелся ниже, чем это было на самом деле. И в общении, когда оно не касалось дел, наверное, был занудой, но об этом сужу по многочисленным упрёкам подружек…

Виктор ввалился в кабинет, как всегда, шумный, напористый, излучая море обаяния.

– Здравствуйте, здравствуйте, уважаемые! Виктор, Виктор я! Едем, едем, господа!

Наши гости неторопливо представились. Председатель оказался Фёдором Егоровичем, пронырливый – Робертом Исмаиловичем, замом по общим вопросам, а «комсомольца семидесятых» Фёдор Егорович, похлопывая по плечу, представил так:

– Петро, наша надежда, в Томске учился, сейчас мой зам по науке, а без науки нам никак!

Комсомолец Петро, отодвинув чашку с чаем и положив на стол неразвёрнутую конфету, густо покраснел и пробормотал что-то вроде «… рад возможности пообщаться с соратниками Николая Николаевича Сорокина…», «…я учился по учебникам вашего шефа и кое с чем не согласен…».

– Ну, я тоже не всё понимаю в трудах нашего гениального шефа, – зачастил Виктор, – например, тензорное исчисление и как его применяет Ниф-Ниф… – он смутился, но тут же поправился:

– …гм… Николай Николаевич… это выше моего понимания. – Виктор закончил Политехнический и иногда любил, что называется, «блеснуть чешуёй», вворачивая в разговоре такие вот заумные словечки. У него всё было поверхностным, и копни глубже – сразу же выяснилось бы, что он об этом самом исчислении имеет весьма размытое представление. Чего, кажется, не скажешь о комсомольце-ботанике.

– Что вы, что вы! Тензорное исчисление у Сорокина применено вполне корректно, – тут же откликнулся Петро и разразился длинной тирадой, состоящей из непонятных мне математических терминов и вовсе заумных формул. Похоже, он знаком с работами нашего Ниф-Нифа куда глубже, чем весь наш филиал вместе взятый.

Виктор приступил к обработке самого молодого члена команды. Ему видней, но, на мой взгляд, нужно вначале нейтрализовать Роберта Исмаиловича.

Мы шумно выкатились из офиса, и тут меня ожидал очередной шок: возле парадного входа стоял белорусский вездеход «Роса» на шести чудовищных пневматиках сверхнизкого давления.

– Вот на этой зверюге и поедем, – хлопнул по пневматику Фёдор Егорович.

– Вы поезжайте вперёд, а мы следом на моём «хаммере», – предложил Виктор, он всегда был не прочь прихвастнуть своим новым приобретением.

– Не пройдет твой америкос по нашим дорогам, – хмыкнул Фёдор Егорович, доставая из кармана серой ветровки носовой платок. Он шумно высморкался и скептически хмыкнул, глянув на «хаммер».

– Да что вы! – Виктор едва не взвился. Я сдержал усмешку, зная, как болезненно реагирует напарник на пренебрежительные замечания по поводу его машины. – У меня ведь не какая-нибудь гламурная подделка, настоящая боевая машина из резерва армии США. Мой зверь любые препятствия возьмёт, в дороге у вас будет возможность в этом убедиться!

После недолгих препирательств с Виктором согласились.

В качестве сопровождающего председатель усадил к нам Роберта Исмаиловича, к вящему неудовольствию ботаника с комсомольской внешностью – тому явно хотелось продолжить дискуссию о тензорном исчислении. «Давай лезь… тоже мне массовик-затейник выискался, успеешь ещё утомить людей разговорами, а в дороге не позволю отвлекать. Мы-то люди к тебе привычные, а вот товарищи первый раз к нам едут, им на дороге надо будет внимание зацикливать», – проворчал председатель, подталкивая своего заместителя по науке к пневматику.

Снабженец, только тронулись с места, сразу же стал жаловаться на жизнь в глуши: «Дарога нет никакой… плохо добираться… зимой ещё немножко туда-суда, если буран нет»… Виктор завёл оживленный разговор и постепенно вытянул из него некоторые подробности. По словам Роберта Исмаиловича, в совхоз «Заветы Октября» попал он ещё в восьмидесятые годы прошлого века: «… перестройка-шмерестройка ещё не пришла… асфальт-шмасфальт с армянами клали… рядом военные… солдатики за бутылька работают»… Затем Фёдор Егорович сманил его в «Заветы Октября». Перспективы были, совхоз много строил. И Роберт Исмаилович себе домик построил «…два этажа… туда-суда… баня-сауна… шашлик-машлик… виноград немножко посадил… дорога тогда совсем хорошая биль – сорок минут маленька едешь – и в городе, теплоход летом четыре раза в день ходиль… А потом началось»… Из его рассказа получалось, что вначале ушла Обь, резко обмелела, а затем и полностью забилась песком протока. В райцентр Шатохино на левый берег пришлось переправляться на пароме, а до парома тащиться по заболоченной пойме десять километров. А после разлилась и снесла мост тихая до того времени речка Склюиха. «…и теперь этот поганый Склюиха то туда повернёт, то суда, совсем как шлюха, честный слово, клянусь да»… Военные поддерживали дорогу и восстанавливали мосты, а затем было заключено соглашение СНВ-2, и они взорвали шахты и ушли. Работы не стало, совхоз акционировался, но и это не спасло хозяйство. Пахать землю стало некому. Пока работала школа, народ ещё держался, а потом было принято решение о переводе детей в интернат за реку, в райцентр Шатохино. Егорыч держит совхоз на плаву, но чего ему это стоит… а потом приехал Петро, окончил Томский университет и вернулся. «… места красивий… песня… сам смотреть будишь – сердце песня петь будет, да… птица всякий есть, рыба в озёрах, зверьё…охота богатая биль раньше, да… Сейчас и добраться трудно, и боятся ездить»…

– А чего боятся-то? Бандиты, что ли, появились? – поинтересовался Виктор.

– Какой бандит-шмандит? Двери на замок не закрывали раньше, да. Военные порядок поддерживали, КГБ – ФСБ всякий. Место секретный биль.

– Так, а сейчас-то чего боятся? – допытывался Виктор.

– Да немножко нехорошо стал. Немножко страшно, – односложно ответил Роберт Исмаилович и замкнулся.

После этого он постоянно лишь повторял, что поможет оформить все документы, а вообще «…порядок у Егорыча в делах, как в армия – комар муха совсем не подточит, да». Сам же Исмаилыч собрался на родину, в Абхазию: «…мама совсем маленька старый стал, ждет… дом недалеко от Гагр, немножко разграбили… нужно порядок приводить… мне даже денег немножко не нужно, так помогу… Егорычу многим обязан – помогу…»

– Ну, деньги, а тем более хорошие деньги, ещё никому не мешали. У нашего концерна обширные планы в отношении вашего совхоза, – заявил Виктор. – Работы всем хватит.

– Нет, мне работа хватит, и Сибирь тоже хватит. На родина нужно ехать, пока живой, – и Роберт Исмаилович обречённо вздохнул.

Больше Виктору из сына гор ничего вытянуть не удалось.

Справа выросли девятиэтажки, окружённые трёхметровым бетонным забором. «Военный городок ракетной дивизии, – отметил я про себя, – сейчас будет станция Журавлёво и поворот налево». Раньше никогда не обращал внимания, но, оказывается, за военным городком имелась шикарная двухуровневая развязка. По ней мы шустро проскочили под федеральной трассой и железной дорогой, и перед нами открылось пустынное восьмирядное шоссе.

– Ничего себе «нет дороги»! – хмыкнул Виктор.

– Это остатки, раньше почти до самой Поломошной так было. А вон и Егорыч нам машет. Конец хорошей дороги! – оживился Роберт Исмаилович.

Я обратил внимание, что Роберт Исмаилович, когда волнуется, начинает разговаривать, как торговец на базаре: «бандит-шмандит», «шашлык-машлык», а сейчас он говорил почти без акцента. Я отметил для себя эту особенность и решил проанализировать попозже.

Метрах в ста, на обочине, мы увидели знакомые шесть гигантских пневматиков и небольшое корытце кабины между ними.

– А вот это он нам сигналит! Сейчас будем съезжать.

Председатель, по пояс свесившись из кабины, закричал:

– Следуйте за мной! Дальше дороги нет, только направление.

Болотоход плавно съехал с насыпи. Взору открылись остатки разрушенного моста и покрытая бурой жижей долина – дно бывшей реки. Белорусская махина изящно скользнула с крутого бережка и помчалась по бурой глади. «Хаммер», судорожно взревев, скатился на топкое дно, но на удивление достаточно бодро преодолел первое препятствие, и следом за «Росой» выскочил на противоположный берег.

Я усмехнулся, глядя, как на лице Виктора ходят желваки: он со своего «хаммера» пылинки сдувал, а тут решил пустить пыль в глаза. Была б рядом стоянка, он точно бы, плюнув на самолюбие, пересел в вездеход.

Дальше, почти до самого горизонта просматривались остатки шоссе, размытые бурными потоками.

– Всегда думал, что Склюиха – спокойная река, – заметил я между прочим.

– Так и было раньше. Я сам под этим мостом лет десять назад раков ловил. А потом прорвало плотины, выше была система прудов – рыбу разводили. Да вам Петро расскажет. Он этим плотно занимался, подробности знает. А Склюиха после этого как с ума сошла, пошла туда-сюда шататься. То в одном месте течёт, завтра едешь – она в другом течёт, шлюха, а не река! – ответил Роберт Исмаилович, оборачиваясь ко мне с переднего сиденья. Но тут «хаммер» тряхнуло так, что сын гор, клацнув железными зубами, схватился за ремень безопасности, безуспешно пытаясь рывками вытянуть его.

– А на карте вроде ещё дорога на Белоярск показана, вдоль берега, – поинтересовался Виктор и, заметив тщетные старания спутника, посоветовал:

– Да ты с рывка-то не рви, плавнее, нежнее… Так что с той дорогой?

– Э, была когда-то, – ответил снабженец, наконец справившись с ремнём. – А лет пять назад Склюиху развернуло в ту сторону. Там тоже размыло часть дороги и мост полностью. Ну, едем, вон, Егорыч уже подгоняет.

Дальнейшее путешествие осталось у меня в памяти как сплошной рёв двигателя, судорожные рывки и ёрзанье тяжёлого американского внедорожника по колдобинам, оставленным своенравной рекой. Наконец полоска леса, черневшая на горизонте, заметно приблизилась, и вот мы вкатились на непострадавший участок дороги. Фёдор Егорович вышел из болотохода.

– Ну как, все живы-здоровы? – обратился он к Виктору, с убитым видом ходившему вокруг «хаммера», покрытого слоем грязи, в царапинах и вмятинах.

– «Кемел Трофи» отдыхает, – попытался пошутить я, но осёкся под яростным взглядом напарника.

– Это ещё ничего, большая вода прошла, а вот что бывает вначале апреля или после сильных дождей! Или в ноябре, когда снег пройдёт, а дорогу ещё не накатали. И на Оби переправа не установилась. Ну вот, мы и въезжаем на территорию нашего острова, – сказал председатель.

– Собственно говоря, мы видим сейчас останец Салаирского кряжа. Здесь он продавил осадочные породы, и сейчас неспокоен, в связи с общим поднятием системы Алтай – Саяны – Салаир – Кузнецкий Алатау. Возможно, миллионов эдак через пятнадцать, здесь вырастет вполне приличная гора, – просветил нас Петро, спрыгивая из кабины болотохода.

«Интересно, – подумал я, – что этот заучка делает в такой глуши? Ему бы сидеть в институте, писать докторскую диссертацию, а не месить грязь сапогами».

– Ну, всё, размялись? Теперь поехали. Если ничего непредвиденного не произойдёт, через пятнадцать минут будем в Поломошном.