Мальчики с железных караванов

В назначенный день подростки явились в школу. За плечами у каждого – одинаковые берестяные короба с крышкой, а в них – обычный набор подорожников: пирожки с картошкой, луком и морковкой, черёмухой. В таких заплечниках пирожки не портились и не черствели в течение недели.

…Как и обещал, Мосцепанов сам поехал с подростками в Усть-Утку. Выехали рано утром в заводском экипаже. Дорога на Усть-Утку к концу апреля была порядочно разбита. Да и не мудрено: по ней всю зиму телегами и подводами свозилась в усть-уткинские склады продукция всех демидовских заводов. Так что теперь каждый апрельский ухаб отзывался болью в теле. Да и лес, обступавший дорогу с обеих сторон, не радовал: снег к середине весны ещё не растаял, но утратил белизну, посерел-почернел, стал ноздреватым, давно слетел с ветвей. Лиственные деревья показывали неприкрытые серые ветки, а ели – посеревшие хвойные лапы.

…Через несколько часов добрались до Усть-Утки, которая была полным контрастом серому унынию лесной дороги. Речная пристань походила на человеческий муравейник. Ни один из подростков за все свои 15 лет не видел такого скопления людей. Они были везде: у реки, на берегу, на улицах – вся территория пристани и близлежащей деревни была занята тысячами людей. Экипаж с трудом продвигался по улице, запруженной бурлаками.

– Прямо Вавилон нашей эры, – восторженно воскликнул Илья и поймал на себе удивленно-длинный взгляд Мосцепанова.

Евлампий Максимович, выпускник Петербургского кадетского корпуса, прошедший с русскими войсками пол-Европы до Парижа, никак не ожидал встретить в уральской глубинке таких самородков как Швецов или Сохнин. Подписывая с представителями демидовской конторы договор на службу в Выйской заводской школе, он предполагал, что это обычное учебное заведение, готовившее служителей для заводских нужд. Но никак не ожидал увидеть в её стенах прекрасную библиотеку, преподавателей, говоривших на иностранных языках, одаренных учеников. Вот и сейчас, услышав комментарий Швецова, снова подумал, что самородками полнится земля русская.

Наконец, кучер подвёз их к зданию караванной конторы. Первый этаж, как водится, был каменный, второй – деревянный, с мезонином и балконом. Вместе с Мосцепановым подростки вошли в большую комнату с огромным деревянным столом в центре. На нём лежали расстеленные карты, папки с документами. Помещение было прокурено, люди, стоявшие у стола, говорили все разом – громко и раздраженно. Звучали отдельные слова и фразы: «навигация», «лёд», «сроки»… Ни один из подростков до этого дня никогда не был свидетелем таких бурных производственных споров и не видел такого количества приказчиков – большей частью бородатых, крепких разновозрастных мужиков.

Подростки оробели. Коренастый человек лет сорока, с резкими чертами лица, густыми черными бровями над узкими яркими глазами обернулся, услышав их приветствие, резким движением бросил карандаш на разложенную перед ним карту и пошел навстречу приехавшим:

– Думаю, вы ко мне! – уверенно сказал он и протянул руку Мосцепанову. – Я Николай Петрович, начальник каравана. Вы, как полагаю, из Выи? Я уже получил письмо из заводской конторы. Да и Фотий Ильич, – кивнул караванный в сторону человека, выделявшегося среди бородатых приказчиков не только высоким ростом, но и гладко выбритым лицом, европейским покроем одежды, – сегодня приехал, меня предупредил.

Директор изложил цель приезда подростков.

– Поступим так, – выслушав речь Мосцепанова, сказал караванный. – Пусть один плывёт на казёнке, со мной. Второй – с Прохором Завалишиным, а третий – с Исаем Рыбаковым. Это лучшие уткинские сплавщики, с ними вашим отрокам будет надежнее.

– А можно нам вместе на одной барке плыть? – не выдержав, спросил импульсивный Ванька.

Николай Петрович, как будто не слыша мальчика, сказал, вроде ни к кому не обращаясь:

– Кто из вас старший? Пойдем со мной.

Илья двинулся за мужчиной к лестнице, ведущей на второй этаж. Проходя мимо Фотия Ильича, хотел было поздороваться с родственником, но вовремя заметил, что тот занят серьёзным разговором с полицейским исправником. До мальчика донеслось всего лишь несколько фраз:

– Вы полагаете, что дополнительную охрану к баркам с малахитом ставить не нужно?

– А зачем? Своровать легче медную штЫку, чем ящик с камнем в несколько пудов. А так – в общем караване, пойдут, не привлекая внимания…[12 - 11 апреля 1843 года с Усть-Уткинской пристани была отправлена первая партия Меднорудянского малахита для Исаакиевского собора – 110 ящиков, в которых находилось более 711 пудов. Накануне управляющие нижнетагильскими заводами Д.В.Белов и Ф.И.Швецов сообщали в Петербург о том, что началась сортировка и упаковка малахита в ящики 6-пудового веса (пуд=16 кг), которые «перехватываются верёвками таким образом, чтобы обязательно была петля». Объясняя, что «если разобьётся коломенка, то могли бы удобнее и скорее добыть его со дна… Мы предполагаем на пристани погрузить малахит по равной части на 3 казёнки, в том предположении, что если суждено ему быть в воде, то пускай только части его. В Лаишеве же отгрузим его на одну коломенку».]

В комнате второго этажа Илья увидел богато накрытый стол, бутылки с наливками, вином и водкой и остатками такой еды, о существовании которой он и не знал, разбросанные игральные карты. Теперь Илья понял, почему директор решил сам сопровождать их в Усть-Утку, а не отправил с ними старшего надзирателя. Это ж убедительный повод, чтобы приятно провести время и пообщаться с нужными людьми.

Из открытой балконной двери веяло прохладой и весенней свежестью. Караванный вышел на широкий балкон, поманил Илью рукой:

– Иди сюда, здесь видно всё, как на ладони.

От волнения подросток забыл прищурить глаза. С балкона открывалась панорама, которой Илье видеть не доводилось: справа, на горушке, стояла белая церковь, недалеко от неё – двухэтажный дом на берегу реки, недалеко от плотины. Огромный плотинный шлюз был гигантом по сравнению с теми, какие доводилось видеть подростку до сих пор в заводских поселках на плотинах, обслуживающих фабрики. Около берега стояло несколько готовых к отплытию барок. Илья догадывался, что шлюз откроют при начале паводка, и через него все барки каравана будут выходить в русло Чусовой.

Первоначально показавшееся хаотичным движение людской массы отсюда, с балкона, выглядело строго продуманным. Со складов на телегах к баркам подвозили штыковую медь, болванки чугуна и железа, затем их брали на свои крепкие плечи и спины бурлаки, несли по сходням на барки. Суда, что были уже загружены, стояли у причалов, ожидая начала навигации. Для других, закрепленных на берегу в деревянных стапелях, на кострах варилась смола, которой заливали щели между досками дна и бортов, заделанные паклей. Готовые барки под дружное «Эх, дубинушка» сталкивались по склизням, смазанным салом (или дегтем), в воду.

– Пойдете туда, – показал Николай Петрович на суда, выстроившиеся у шлюза. Это барки Прохора Завалишина, Исая Рыбакова и моя. Скажете, кто вы и зачем. Там и будете договариваться о ночлеге. Чтобы в любой момент, как начнется паводок, быть на месте. Всё понял? Ну, иди, я и так на вас слишком много времени потратил.

В большой комнате Фотий Ильич Швецов, взяв племянника за плечи, отвел в сторону, поинтересовался:

– Волнуешься? – и, не дожидаясь ответа, продолжал:

– Я тоже перед началом плавания на караване волновался и боялся. Обычно человек страшится того, что неизвестно. Совет дам только один: хоть и на разных с одноклассниками барках поплывёте, при любой возможности держитесь вместе. У вас одна цель – выжить, выучиться и вернуться. Здесь ваши матери, отцы, братья, сёстры… Вы сможете им помочь, когда вернётесь… Ты понимаешь, о чём я говорю? – Фотий Ильич смотрел племяннику прямо в глаза, вкладывая в сказанное смысл, понятный любому крепостному, мечтающему о свободе.

Илья, не отводя своего взгляда от лица Швецова, молча кивнул, потом почти шёпотом ответил:

– Я понял. Я буду стараться.

…Фотий Ильич Швецов был легендарной личностью на Урале. Он первым из крепостных, получив образование в Европе, стал горным инженером и ученым. В тридцать лет был назначен управляющим Меднорудянского рудника, занимался технологий изготовления стали, созданием плавильных печей и паровых машин. Участвовал в научной экспедиции немецкого ученого Александра Гумбольдта и благодаря ему, был освобожден от крепостной зависимости. В 1835 году совершил мировое открытие, рассчитав местоположение грандиозного месторождения малахита в шахте «Надежная» и опустив выработку под руслом реки Рудянки. О его открытии сообщили отечественные и зарубежные газеты. На Урал стали приезжать ученые, минерологи, горные инженеры со всего мира, чтобы увидеть уникальную глыбу в сорок тонн. Швецов организовал специальный грот со смотровой площадкой на глубине десятиэтажного дома.

Ученики выйской школы тоже спускались в эту шахту, чтобы не только рассмотреть уникальную находку, но и увидеть, как правильно делать крепёж месторождения.

Лестницы, по которым они спускались вниз, были деревянными, с узкими ступеньками. Подростки пользовались такими же лестницами во дворах своих домов – они нужны, чтобы забраться на высокое дерево, крышу дома или амбара. Лестницы были на 30–40 ступенек. Переставив ногу с последней ступеньки, человек оказывался на небольшой площадке. После неё вниз – новая яма и ещё одна лестница, ведущая вниз. Деревянные срубы были узкие, так что если человек был крупного телосложения, то он касался стенок спиной.

Чем дальше проходил спуск, тем жарче становилось. Пот лил градом не только от температуры, но и от усилий, которые требовались, чтобы спускаться по нескончаемым лестницам. У многих учеников здесь работали отцы, так что особых объяснений им не требовалось. Дорогу освещали шахтерскими фонарями. Так они оказались на глубине, под руслом речки Рудянки.[13 - Поэтому рудник и носил название Меднорудянский. В нём добывали и медную руду, и малахит.] Потом шли по узкому коридору, нагнув головы. Тишину нарушали только их собственное дыхание, шум реки над головами, иногда показывался впереди огонёк и звучало:

– Посторонись!

Это рабочий, толкавший впереди себя тачку с породой, просил «экскурсантов» прижаться к стене и пропустить его. Потом попадались похожие на пещеры углубления, где из стены добывали малахит. Рабочие вырубали его топорами, затем камни подбирали лопатами, насыпали в тачки и увозили по коридорам на рудничный двор, а уже потом поднимали специальными приспособлениями на поверхность.

Малахит из Меднорудянского месторождения был настолько красив, что именно его архитектор Огюст Монферран выбрал для оформления колонн иконостаса Исаакиевского собора в Петербурге.

В 1843 году в составе весеннего каравана шло три барки с малахитом, предназначенным для Исаакия. Этим фактом и объяснялось присутствие на пристани самого Фотия Швецова, занимавшего на тот момент пост управляющего по технической части нижнетагильского горнозаводского округа.[14 - Подробнее о Ф.И.Швецове – в книге И. и С. Словцовых «Крестник солнца», изд-во ЛЕМА, Санкт-Петербург, 2018 г.]

Подростки отправились на берег пристани, казёнку нашли быстро, потому что её мачту украшали цветные флажки, о которых предупредил Николай Петрович. На палубе дежурил водолив, назвавшийся Михеичем. Он был в тулупе и войлочной шляпе. В апреле у воды всегда холодно, а если ты бессменно в должности водолива должен присутствовать на барке, то одеваться нужно тепло.

– Слышь, паря, ночью ни одна барка не выйдет, – говорил Михеич хрипловатым голосом. – Так что вы лучше найдите место, где спать будете. А хоша и у меня на барке, в балагане. Я костерок разведу, чай согрею. А утром пойдете искать своих сплавщиков.

Подростки, жившие в заводском поселке и уходившие из него только в лес или на покос, были настолько потрясены и оглушены увиденным, что воля их была парализована. Поэтому предложение водолива оказалось как нельзя кстати. Хотелось есть, спать и знать больше о том, что они уже увидели и о том, что им предстоит.

Михеич оказался на редкость разговорчивым. На их «Это что?» и «Это для чего?» он охотно отвечал.

Сейчас главный на барке он, водолив, отвечает за сохранность груза и самой барки. Если обнаружится в ней течь, должен её ликвидировать. Он же – и плотник, и завхоз. Но самый главный человек на барке во время навигации – сплавщик. Он командует бурлаками, и от его знаний и умений зависит жизнь всех людей, плывущих на судне.

Посвящая новых знакомцев в подробности предстоящей путины, Михеич сноровисто развел костерок на камнях, повесил над огнём медный чайничек, бросил в него сушеных ягод, выложил ломти хлеба на стол из берестяного короба, варёную в мундире холодную картошку. Увидел, что мальчишки собрались выкладывать свои «подорожники» и остановил их:

– Ешьте пока, что дают, а своё приберегите.

Поели, напились чаю вприкуску с кусочками сахара. После многочасовой неизвестности забрезжила хоть какая-то определенность, спало напряжение, одолевала дрёма.

Из разговоров приходивших на казёнку к Михеичу бурлаков мальчишки поняли, что главное сейчас – ожидание. Все напряжены от того, что приход весны затягивается, а с ним задерживается и начало навигации. Сплавщики опасались, что вода в реке уйдет под так и не вскрывшимся льдом… И что если до первого мая паводок не начнётся, крестьянские артели сбегут, как это бывало уже не раз. Для крестьянина первое мая – Егорьев день – рубеж, после которого он должен быть только в своей деревне, чтобы начать пахоту. Не вспахал, не посеял – остался голодным сам и семья вместе с тобой. Сплавщики вспоминали прошлые годы, когда в Усть-Утке крестьяне, которым не позволяли уйти с пристани, начинали бунты, усмирявшиеся дежурившими здесь оренбургскими казаками.

У мальчишек путались в голове непонятные слова, которыми были насыщены разговоры встревоженных взрослых. Стало совсем темно, гости водолива разошлись, а от реки ещё больше потянуло холодом. Михеич выдал мальчишкам толстые рогожи, подбросил поленья в костер, устроенный на каменном очаге.

Ночная пристань поражала. С палубы барки видно было множество костров, у которых грелись, ели и спали бурлаки. Это напоминало военный лагерь, который расположился перед крепостью, отдыхая перед штурмом. Только штурмовать люди собирались не крепость, а горную своенравную реку, которая каждую весну убивала своим крутым и непредсказуемым течением людей, вознамерившихся её покорить.

Погрузка на суда шла и ночью. Работали посменно. По сходням с грузом поднимались вереницы людей, затем спускались за очередным тюком… Крики, скрежет металла, ругань и пьяное пение. Бурлаки, свободные от погрузки, получив аванс, тут же шли его пропивать в кабак, который и ночью был открыт для жаждущих. На пристани дежурил военный офицер с командой казаков, чтобы не допускать драк, которые сопровождают любое кабацкое гуляние. Казаки пресекали излишнее веселье.

Усталость взяла своё, и мальчишки заснули у костерка.

Утром, как договаривались, Густомесов остался на казенке с Михеичем, а Швецов с Сохниным разыскали барку Завалишина.

Прохор был высоким, бородатым мужиком, сыпавшим шутками-прибаутками, сдобренными матом. И делал это так мастерски, без нажима, что матерные слова воспринимались как стихи.