Джинсы мертвых торчков

В общем, сижу и лечу на восток – пугающий восток. Для этого принципиально нужен бизнес-класс. Мне надо лежать пластом, но стюардесса предлагает классное французское вино из своего ассортимента, и не успеваю я опомниться, как уже снова в говно на высоте. Мысли только о том, чтоб кокса занюхать. Ограничиваюсь пока амбиеном.

Да, она стала до неприличия моднявой. Угу, ее сгубило бабло. По-любому ее колонизировали ебучие космополиты, которые тащатся от платежеспособности и забивают на индивидуальность: их безрадостный смех из баров и кафешек разносится эхом по узким улочкам. Но, несмотря на все эти оговорки, простой факт остается фактом: если ты не любишь Барселону, значит ты хуйло и полностью потерян для человечества.

Я знаю: во мне еще бьется какой-никакой пульс, потому что я ее люблю. Даже када силюсь не закрывать глаза, чтобы миня не зашвырнуло обратно в пекло потного ночного клуба, из которого я либо только что вышел, либо туда чешу. В голове постоянно лупит четырехтактный бит, хотя таксист крутит дребезжащий латиноамериканский музон. Вываливаюсь из таксо, чуть не падая с ног от усталости. Вытаскиваю свой чемодан на колесиках из багажника и насилу заползаю в отель. Регистрация проходит быстро, но мне кажется вечностью. С тяжелым вздохом выпускаю воздух из легких, чтобы поторопить администратора. Очкую того, чё прямо щас зарулит кто-то с моих диджеев или промоутер и захочет поговорить. Пластиковая карточка для входа в мой номер выдана. Кое-какие замечания насчет вай-фая и завтрака. Залезаю в лифт. Мигающая зеленая лампочка в замке заверяет, что ключ фурычит: «Слава яйцам». Я внутри. На кровати.

Не знаю, сколько я был в отключке. Но телефон в номере будит меня своей громкой отрыжкой. Мысленно путешествую с каждым сигналом, и паузы такие долгие, что всякий раз появляется надежда: этот был последним. Потом… это Конрад. Прибыл мой самый выежистый клиент. Привожу кости в вертикальное положение.

Как бы мне хотелось вернуться в Л.-А. или Амстердам – по барабану – и зырить «Поп-идола» и чтобы ко мне прижималась Викки, но сейчас я в этом барселонском отеле, я трясущееся месиво из джетлага и снежка и почти доволен, что мой ай-кью постепенно снижается, а пульс растет. Я в баре с Карлом, Конрадом и Мигелем, промоутером из «Ницы» – клубешника, где мы играем. Слава богу, он умница. Входит Эмили. Она не хочет садиться с нами, демонстративно стоит возле стойки и играется с мобилой. Это такая заява: я должен встать и подойти к ней.

– Этих мудозвонов из своего мальчикового клуба пристроил, а про меня забыл?

В моей работе меня мало чего напрягает. Если надо подогнать диджею проституток, мой нравственный компас уже не испытывает никаких угрызений. Но если диджей – молодая баба, которая ищет себе другую молодую бабу, это уже выходит за рамки моей компетенции и зоны комфорта.

– Послушай, Эмили…

– Называй меня диджей Ночное Видение!

Как реагировать, когда молодая девица с волнистыми темными волосами, родинкой на подбородке и большими, как бассейны, глазами смотрит на тебя, точно и правда обладает ночным зрением? Она раз сказала, что мать у нее была цыганка. Я удивился, потому как знаком с ее папулей Микки, который с виду ну чисто из Лиги английской обороны[2 - Лига английской обороны (English Defence League, с 2009) – британская ультраправая исламофобская организация, активно проводила протестные демонстрации в 2009–2011 гг., впоследствии захирела.]. Своему погонялу она придает дофига значения, поскольку слышала, как я называл Карла «ЭН-СИН», а Конрада – «Техноботан».

– Послушай, диджей Ночное Видение, ты красивая женщина. Любой чувак, – сразу поправляю себя, – в смысле, девушка или вообще человек, если только он в здравом уме, захотел бы с тобой переспать. Но если ты трахаешь каких-то шалав с намазанными губами и на шпильках, от этого пиздец как харит, когда я найтую в соседнем номере наедине с классной книжкой. А потом будет харить уже тибя, када придется врать Старр.

Старр, подружка Эмили, – отпадная высокая студентка-медичка с волосами цвета воронова крыла. Можно подумать, таким девицам не изменяют, но нет таких красоток, которых не постигла бы эта участь. Хелена, бывшая Карла, – просто огонь, что не мешает этому стремноватому альбиносищу со Стенхауса пердолить все, что ему лыбится. Эмили откидывает волосы с глаз и отшатывается назад на каблуках, поглядывая на парней. Карл бодрячком, жестикулирует и спорит с Мигелем: голос у него резкий, подогретый наркотой. Пиздец надеюсь, чё мудак не запорет этот сейшен. Конрад смотрит с таким отрешенным типа весельем, запихивая себе в пасть дармовые орешки. Эмили поворачивается ко мне, голос у нее грубый и низкий:

– Тебе на меня не пофиг, Марк?

– Ну конечно, зая, ты же мне как дочь, – дурковато говорю я.

– Ага, только я зарабатываю для тебя деньги, а не заставляю платить за колледж, да?

Вообще-то, Эмили Бейкер, или Ночное Видение, зарабатывает для меня не так уж много денег. За несколькими заметными исключениями, у женщин-диджеев дела идут неважнецки. Еще когда у меня был свой клуб, я ангажировал Лизу Громкую, Конни Плавную, Марину ван Рой, Маргаритку, Принцессу Джулию и Нэнси Шум, но на каждую из них были еще десятки других, кого стоило бы ангажировать, однако их не приглашали. У женщин-диджеев нередко классный вкус, и ставят они клевый, правильный хаус, который меня прикалывает. Но обычно они не такие обсессивно-компульсивные, как мужики. Короче, у них есть своя жизнь. А даже если нет, их все равно трудно раскрутить, ведь индустрия безнадежно сексистская. Если они не красотки, промоутеры не принимают их всерьез и игнорят. А если они красотки, промоутеры не принимают их всерьез и клеят.

Впрочем, я не собираюсь поминать трек или студию, иначе Эмили заведется. Студия крутая, но Эмили ей не доверяет, и я ж не можу учить кого-то жизни. С диджеями у меня больше головняка, чем с собственным сыном, – разница тока в том, что он мине, по сути, без разницы. Когда я говорю людям, чем занимаюсь по жизни, ебанатам это кажется чем-то гламурным. Ну не пиздец ли? Меня зовут Марк Рентон, и я шотландец, который живет между Голландией и Америкой. Большую часть жизни провожу в отелях, аэропортах, на телефонах и в электронке. У меня примерно 24 000 долларов на счету «Ситибанка» в США, 157 000 евро в «АБН АМРО» в Нидерландах и 328 фунтов в банке «Клайдсдейл» в Шотландии. Если я не в отеле, моя голова лежит на подушке в квартире с видом на канал в Амстердаме или в кондоминиуме без балкона в Санта-Монике, в добром получасе ходьбы от океана. Это, конечно, лучше, чем сидеть на пособии, расставлять товар на полках в супермаркете, выгуливать цуцика какого-то богатого мудилы или мыть жопу какому-нибудь слюнявому пиздюку, но все равно не бог весть что. Только в последние года три я начал поднимать серьезные бабки, после того как Конрад раскрутился.

Мы слегонца нюхнули в отеле и добираемся до клуба на таксо. Конрад редко выступает по коксу или ешкам, но траву курит тоннами и жрет, как кобыла с пивными титьками. Еще у него нарколепсия, и он забылся привычным глубоким сном в прихожей рядом с гримеркой, а место там людное – полно директоров диджеев, журналюг и тусовщиков. Я чешу с Мигелем в бар, чтобы обсудить дела, а когда минут через сорок прихожу проверить своего суперзвездного диджея, с ним уже что-то не так.

Он еще в отрубе, лежит на боку, сложив руки, но… ко лбу что-то приклеено.

Это… да это ж ебаный дилдо!

Осторожно тяну, но самотык пристал намертво. Веки Конрада шевелятся, но остаются закрытыми, и он негромко ворчит. Отпускаю.

«Блядь! Какой еще пиздюк…»

Карл! Но он в аппаратной для диджеев. Чешу обратно в гримерку, где Мигель беседует с Эмили, которая готовится выступать.

– Кто, блядь… вон, у него на бо?шке, – показываю, и Мигель идет проверить, а Эмили пофигистично пожимает плечами. – Карл… Вот пиздюк…

Влетаю в аппаратную, пока Карл заканчивает работать перед отмороженной публикой на танцполе, занятом всего на четверть. У моего плеча появляется Эмили, готовая его заменить.

– Суда иди, хуйло, – хватаю его за руку.

– Чё за нах…

Тащу его из аппаратной через гримерку в прихожую и тычу пальцем в дрыхнущего голландца с самотыком на бошке:

– Твоих рук дело?

Мигель стоит тут же, оторопело вылупившись на нас. Карл ржет и шлепает каталонского промоутера по спине. Мигель нервно фыркает и разводит руками:

– Я ничего не видел!

– Кажись, у тебя очередная сложная управленческая проблема, бро, – ухмыляется Карл. – Я почесал на танцпол. Там была одна знойная кисуля, я с ней все время переглядывался. Можно бы ей подсунуть. Короче, не жди меня. – Он пихает миня в руку, а потом трясет Конрада за плечо: – Подъем, залупоголовый голландский нарколыга!

Конрад не открывает глаз. Просто переворачивается на спину, и дилдо торчит вверх. Карл уходит, оставляя меня разгребать эту ебаную жесть. Поворачиваюсь к Мигелю:

– Каким хуем суперклей удаляют?

– Не знаю, – признается он.

Хреново. Всегда чувствовал: еще чуть-чуть, и Конрада я потеряю. Крупные компании давно подбивают клинья. Ему голову вскружит. Это уже случилось с Иваном, бельгийским диджеем, которого я раскрутил, а пиздюк переметнулся, как только потекли отчисления. Я не могу допустить, чтобы с Конрадом произошло то же самое, хоть и чую неизбежное.

Наблюдая, как он кемарит, достаю свой «мак» и разбираю пару мейлов. Он еще в отключке, когда я смотрю на часы, – Эмили скоро заканчивает свой сет, и я трясу его:

– Корешок, пора отжигать.

Он моргает и просыпается. Глаза у него закатываются: периферическим зрением он замечает вверху что-то расплывчатое. Трогает лоб. Дергает за хуй. Больно.

– Ай… что это?

– Какой-то пиздюк… наверно, Юарт, хуйней страдает, – говорю ему, делая вид, что не придаю этому значения.

Заходит Мигель. Звукореж орет, что Конрад на очереди.

– Скажи Ночному Видению, чтоб держала пока оборону, – говорю и тяну за самотык. Тот словно растет у Конрада из головы.

Мигель наблюдает с растущим беспокойством и говорит гробовым голосом:

– Придется отвезти его в больницу, чтобы это убрать!

Руки у меня не такие уж умелые, и Конрад взвывает:

– Стой! Ты что, блядь, делаешь?

– Извини. После твоего сета, кор, рулим прямо в травмпункт.

Конрад садится, вскакивает, бросается к зеркалу на стене.

– Что… – Тянет пальцами за фаллос и визжит от боли. – КТО ЭТО СДЕЛАЛ? ГДЕ ЮАРТ?