Потомокъ. Фабрика мертвецов

– Нема у нас готелей, токмо в уездном городе! – отрапортовал урядник.

– И методов тоже нет, ваше высокоблагородие. Мы, как вы сами изволили заметить, полиция уездная, все больше сбором недоимок занимаемся.

– А ще беззакониями всякими! – радостно сообщил урядник.

Отец уставился на него настороженно, а исправник так и с явной опаской.

– Колы без законов всяких, без цих… статей пропишешь кому трэба в морду за ругань матерную або к властям неуважение – и все дела! – пояснил урядник.

– Места наши тихие, – словно извиняясь за недостачу, развел руками исправник.

– Ни одного человека, – пробурчал Митя.

Трое всадников уставились на Митю, будто слышать от него живую человеческую речь было так же удивительно, как от его пароконя.

– А и верно! – с нарочитым оживлением согласился отец. – Сколько едем – никого, как вымерли все!

– Та Господь з вамы, ваше высокоблаародь! То ж омороченное имение, шо тут людишкам делать?

– Омороченное? – напрягся отец.

«Какой же на этих руинах морок? – Митя тоже призадумался. – Обычно руины роскошными кажутся, упыри так доверчивых путников заманивают. А тут – наоборот? Чтоб отпугивать? Зачем отпугивать?»

– Выморочное, Гнат Гнатыч, – поправил исправник, лучше понимающий своего подчиненного. – Кому тут быть? Как последний хозяин помер, так и стоит в запустении. А имение отличное, ваше высокоблагородие, без малого три тысячи десятин.

– Зовите Аркадием Валерьяновичем, мы ж не в армии, – отмахнулся отец. – Неужели землю даже в аренду не сдавали? Был же здесь какой-то управляющий от казны?

– Благодарю, ваше… Аркадий Валерьянович. А я, значит, Зиновий Федорович, честь имею… – поклонился исправник. – Вам бы насчет аренды в Екатеринославе, в губернской управе поспрашивать или в земской.

Занятно. Митя повернулся в седле, оглядывая россыпь пеньков, некогда бывших не иначе как рощей. Может, поля в аренду за деньги никто и не брал, а вот лес бесплатно в отсутствие хозяев свели подчистую. Странно, что вон та роща уцелела.

– Там их и нашли. – Урядник указал хлыстом на эту самую уцелевшую рощу.

Отец пустил пароконя вниз с холма, Митя последовал за ним – дела отцовские ему неинтересны, но не со стражниками же дожидаться! Он выбрался из седла, когда отец уже отбрасывал темное полотно, сквозь которое угадывались очертания двух тел.

«Спокойнее… – Митя сглотнул клубок тошноты. – Тебе уже приходилось видеть покойников».

А также беспокойников, вместо пристойного лежания в гробах бойко гоняющихся за живыми. Но… Лица этих двоих были чудовищны! Жутко раздутые, с обвисшими складками кожи, выпирающими над синюшными полосами на шеях. Но даже страшно исковерканные черты не могли скрыть выражение застывшего на лицах ужаса. И того… что оба эти лица Мите знакомы.

– Да, они, – кивнул отец, набрасывая покров обратно на несчастных.

– Вы что же, их знаете? – В голосе исправника снова звучало подозрение.

– Попутчики наши, в поезде. Инженер-путеец с сыном. Где их вещи?

– Так нету ничего, Аркадий Валерьянович! Я ж потому, прощенья просим, вас и заподозрил: бумаг никаких, а ежели по описанию, так вы с сынком дюже на этих двоих схожие. Если б не паспорт…

– Бумаг никаких, – повторил отец.

Митя и впрямь не интересовался отцовской службой, но… что ж поделать, если ты умен и враз догадываешься, о чем сейчас подумал отец. О докладе, том самом, что путеец вез в канцелярию губернатора. Про приписки, недостачи и даже археологию. Кто-то весьма не хотел, чтоб доклад добрался до места назначения. И навряд ли из-за археологии.

– Надо послать телеграмму в Управление дороги… выяснить… – задумчиво пробормотал отец. – На чем они приехали?

– Кто ж знает? – удивился исправник.

– Митя… – отец повернулся. – Ты говорил, в окно видел.

– Одноколка. С кучером. Чемодан и саквояж, – нехотя процедил Митя. После всего случившегося у него не было и малого желания разговаривать с отцом!

– Я отнюдь не следопыт, Зиновий Федорович… – Ничуть не усовестившийся отец вернулся к исправнику. – Но ежели вы смогли найти нас по следам пароконей, то и следы от коляски жертв тоже должны быть.

– Не могу знать! – Исправник растерянно принялся осматривать землю.

– Ваше высок-блаародь, дывыться, у меньшого-то – голова пробита! – отгибая край наброшенного на мертвецов покрова, заорал урядник. – Хтось мальчишку по башке – тюк! – а потим и вдавыв! – Урядник для выразительности стиснул короткие, поросшие рыжим волосом пальцы.

Отец метнул быстрый взгляд на сына и поморщился.

– На голове – повязка. Не думаете же вы, урядник, что убийца сперва ударил, потом перевязал, а после уж душить принялся?

– И справди… Якось воно… не тогось! Алеж хтось ему по голове вдарил? – озадачился урядник.

– Я, пожалуй, проедусь, – ни на кого не глядя, Митя полез в седло.

– Оно, конечно, зрелище не для юношества. Только одному ездить, да после такого… – Исправник выразительно покосился на тела и обернулся к уряднику: – Гнат Гнатыч, может, сопроводите…

– Нет! – выпалил Митя. – Я сам. Я далеко не поеду. Так, в окрестностях!

– Эх, панычу… – Урядник развел руками, намекая, что он бы с радостью и помог, и сопроводил, но кто ж виноват, что паныч такой злопамятный – пистолет в физию никак простить не может.

Митя только фыркнул и нажал на рычаг, отгоняя своего пароконя.

За его спиной отец требовательно спросил:

– Откуда вы узнали о преступлении?

– Так девчонка прибегла, говорит: возле рощи убитые!

– Где эта девчонка? Что вы молчите, Зиновий Федорович? Вы что, ее даже не задержали?

– Так ведь торопились, ваше высокоблагородие! Сразу на коней и сюда, а девчонка… я уж и не помню, что за девчонка была… Может, с Николаевки, а может, и с Васильковки…

А вы думали, батюшка, тут как в столице – вышколенные городовые да антропометрическая картотека преступников? Вы еще пожалеете о Петербурге, как жалеет ваш несчастный сын. После ночи на рояле травля в светских салонах уже не казалась страшной. А еще убийца поблизости затаился. Отец не имеет права ни рисковать Митиной жизнью, ни держать его в развалинах… без ванной.

Топчущиеся вокруг убитых стражники и закипающий на манер парового котла отец остались позади, а впереди не было ничего, кроме плоской, как стол, равнины. Где же знаменитая гоголевская степь с миллионом цветов, строки о которой так прочувствованно декламировал его домашний учитель? Прокаленная солнцем земля, изрезанная канавами и овражками, будто физиономия старой селянки – морщинами. Он, конечно, ничего не понимает в делах сельских – еще недоставало! Но вполне в отцовском духе: получить за труды землю, с которой никакого толку. Митя приподнялся в седле, пытаясь увидеть хоть что-то, кроме торчащего на горизонте чахлого куста… и так и замер, вцепившись в стальную шею пароконя.