Народный мститель

Самого же Алекса все эти жизненные метаморфозы словно бы тюкнули топором по нежному темечку. Его мечта стать «самым-самым крутым» сбылась безо всякого приложения каких-либо сил с его стороны – будто бы по мановению волшебной палочки. Неожиданные резкие изменения в судьбе словно бы распахнули в его душе запертую доселе дверь, и оттуда дохнуло свежим воздухом – счастьем всемогущества.

Бывший троечник из обычной питерской школы без особого труда поступил в МГИМО, где, впрочем, появлялся лишь на сессиях. Секьюрити ночных клубов почтительно ставили у входных дверей его роскошные лимузины и спортивные кабриолеты, которые он менял раз в полгода. В этих машинах, со слов самого Алекса, перебывали едва ли не самые красивые девушки Москвы. Однако застарелый детский комплекс «доказать всем и каждому, что он не какой-то там выскочка и что ему можно абсолютно все», нередко толкал ошалевшего от вседозволенности парня на совершенно неадекватные поступки. Кокаин, на котором он давно и плотно сидел, лишь усиливал это желание.

Теперь Матюков-младший жил в постоянном сладостно-нервном кайфе, в непрерывном опьянении собственным всемогуществом и безнаказанностью. Стремление запрессовать всех противников, врагов, да и просто окружающих заставляло бурлить кровь и пьянило разум. И нередко стремление это подавляло не только здравый смысл, но и обычное чувство самосохранения.

Полгода назад Матюков-младший, нанюхавшись кокаина, решил погонять по ночной Москве на своем новом «Мазерати» и спустя полчаса сбил старика, ветерана войны, – к счастью, не насмерть. Правда, до суда дело не дошло: потерпевшему дали денег, «Мазерати» быстренько разобрали на запчасти, а сотрудников ГИБДД нейтрализовали – кого при помощи подарков и посулов, а кого – и угроз. Самого Алекса отправили на лечение в элитную наркоклинику под Лондоном, где с немалым трудом отучили от наркотиков. В Москву он вернулся тихим, просветленным и задумчивым, пообещав, что «никогда больше к наркотикам не притронусь, ни-ни!». Однако не прошло и полгода, как все началось по новой: ночные клубы, кокаин, безумные гонки под кайфом и чувство абсолютной вседозволенности.

Матюков-старший, человек прагматичный, неглупый и достаточно жесткий, прекрасно понимал: время для воспитания сына упущено навсегда. Алекса было невозможно заставить задуматься о будущем, изменить образ жизни. С тем же успехом доски могли просить плотника, чтобы тот их не строгал, не пилил, не рубил, не вбивал в них гвоздей и не швырял оземь. Было очевидно: рано или поздно единственный сын вновь вляпается в какую-нибудь нехорошую историю. Именно поэтому генерал-лейтенант ФСБ на всякий случай организовал сыну и «блатной» номер «ЕКХ», и лубянский спецталон на лобовое стекло.

Мать же, как это обычно и бывает с любящими матерями, души не чаяла в единственном сыне и на все попытки генерала утихомирить Алекса обычно реагировала так: «У него такое тяжелое детство было, неужели нельзя хоть немного подурачиться? Молодой, перебесится… Неужели ты не поможешь родному сыну в случае чего?..»

…В ту ненастную ночь Матюкову-старшему почти удалось разрулить ситуацию. Инспектор ГИБДД смотрел на генерала ФСБ словно кролик на удава. «Наружных видеокамер на этой улице нет, – ласково втолковывал гаишнику Виктор Андреевич, – и никто не сможет утверждать, что женщина переходила улицу именно на зеленый сигнал светофора! А это обстоятельство значительно меняет дело… Я думаю, можно и свидетелей отыскать, если постараться». Несколько телефонных звонков, сделанных прямо из служебной «Ауди», утвердили скромного инспектора в мысли: лучше уж согласиться с версией товарища генерала, чем получить полный комплект неприятностей на всю оставшуюся жизнь. «Кстати, вы меня не видели, я сюда не приезжал, – как бы невзначай пояснил инспектору Виктор Андреевич. – Да чего я вам объясняю, вы же профессионал! А раз так, и укажите в своем протоколе, что…»

* * *

Попади Алекс в рядовую дорожную аварию, его отцу не стоило бы труда замять подобное происшествие. Один телефонный звонок. А скорее всего, дорожные инспектора и сами бы догадались, что не стоит наезжать на обладателя столь серьезного номерного знака. Пострадавшая сторона мгновенно превратилась бы в потерпевшую. Так уже не раз случалось. Но теперешняя ситуация усугублялась тем, что в автоаварии погиб годовалый ребенок, а его мать, скромная учительница начальных классов, получила тяжелейшие травмы.

Газеты, неподконтрольные властям, взвыли. Ситуация грозила обернуться жесточайшим скандалом. Причем на карту была поставлена не столько генеральская карьера, сколько репутация руководства всей Лубянки. Вскоре появился пресс-релиз столичного ГИБДД: мол, по факту наезда ведется следствие, которое займет немало времени, справедливость восторжествует, закон один для всех, просьба не паниковать. Однако это лишь подогрело скандал. История о «дьявольском «мерсе», который гоняет по ночной Москве и безнаказанно давит пешеходов, обросла жуткими подробностями и пошла гулять по блогам, твиттерам и форумам в самых невероятных интерпретациях…

Все это в корне изменило ситуацию. Теперь дело уже невозможно было спустить на тормозах. Точки над «i» должен был расставить суд. Для него «фокусники» с Лубянки придумали весьма правдоподобную версию: якобы сам Матюков-младший за рулем не сидел, его вообще в машине не было, а «Гелендвагеном» по доверенности управлял майор ФСБ, некто Алексей Базанов, совершивший наезд на женщину, которая, нахально пренебрегая безопасностью ребенка, пересекала пешеходный переход на запрещающий сигнал светофора, подвергая тем самым опасности не только жизнь своего малыша, но и водителя внедорожника. Информацию о «запрещающем сигнале» подтвердили двое очевидцев, заслуженных фээсбэшных стукачей, привлеченных генералом Матюковым в качестве «беспристрастных свидетелей». Какие именно причины заставили сына генерал-лейтенанта ФСБ доверить джип стоимостью двести тысяч долларов самому обычному оперу и почему мать с годовалым ребенком решила перебегать улицу перед носом этого самого внедорожника, следствие устанавливать не стало. К тому же судебные слушания, «ввиду причастности к гостайнам», были закрытыми. Фамилия «Матюков» упоминалась лишь в одном контексте: ее носил владелец черного «Гелендвагена», которым Базанов в ту ночь управлял по доверенности. Покалеченная женщина на суд не явилась. Она уже долгое время находилась в коме, и состояние ее, со слов врачей, было «стабильно тяжелым».

На суде прокурор, стыдливо отводя глаза, потребовал для Базанова три года условно. Адвокат пел, как Николай Басков. С его слов выходило, что во всем виновата сбитая женщина, которую следует признать виновной и обязать не только возместить ущерб, связанный с ремонтом «Гелендвагена», но и оплатить судебные издержки.

Приговор суда был вполне предсказуем: Алексея Базанова освободить от подписки о невыезде ввиду отсутствия состава преступления, иск об оплате ремонта аварийного внедорожника отклонить, однако потерпевшей все же следовало оплатить судебные издержки.

Такое решение, казалось, устроило всех присутствующих, и прежде всего Алекса, присутствовавшего на процессе в качестве свидетеля. Было очевидно: спеленавшие его пороки и дальше будут тащить Матюкова-младшего по жизни, словно гигантский парус.

Усаживаясь в отремонтированный «Гелендваген», Матюков-младший на какую-то секунду зафиксировал на ступеньках суда немолодого грузного мужчину с крепким мясистым лицом, но тут же о нем позабыл.

А зря…

* * *

Ясное сентябрьское утро дышало прохладой. Упругие волны, окаймленные мелким мусором, лениво шлепались о железную скулу небольшого прогулочного теплохода, пришвартованного у причала Северного речного вокзала.

Стоя на корме, моложавый сероглазый мужчина в неброском костюме явно кого-то высматривал на причале. Людей, желающих прокатиться по осенней Москве-реке, было немного: влюбленная парочка, мама с двумя детишками, несколько провинциалов с фотоаппаратами…

Судя по всему, человек, которого высматривал мужчина с серыми глазами, запаздывал. Тем временем матрос убрал трап, снял с носовых кнехтов швартов и ловко бросил его на причал. В темноте трюма тяжело задвигались блестящие поршни, застучала машина, мощные винты вспенили воду за кормой. Теплоход, медленно отвалив от обвешенного потертыми протекторами пирса, отправился вдоль Химкинского водохранилища. Сталинский шпиль Речного вокзала с гипсовыми скульптурами медленно уходил назад по правому борту. Прижатые в ряд прогулочные теплоходы белели внизу. Сероглазый в последний раз взглянул на берег и, подавив в себе безотчетный вздох, развернулся, чтобы идти в каюту.

– Андрей? Ну, здравствуй! – Немолодой грузный мужчина с крепким мясистым лицом поправил висящую на плече сумку и приязненно протянул руку.

– Павел Игнатьевич? Доброе утро. А я уже думал, что вы не придете.

– В нашем деле главное правило – прийти на встречу пораньше и проследить, чтобы не было лишних глаз и ушей, – веско произнес тот.

– Вот я и поднялся на палубу за полчаса до отхода катера.

– А я – за сорок две минуты. Во-он там сидел и за тобой наблюдал.

– На этот раз вы меня переиграли! – сдался Андрей. – Пойдемте вниз?

– Зачем? Погода хорошая, последние ясные деньки, – прищурился Павел Игнатьевич. – Давай вот на этой скамеечке присядем, на свежем воздухе. И вообще, водный транспорт мне в последнее время все больше и больше нравится. Никаких тебе пробок, никаких спецномеров, мигалок и талонов на лобовом стекле, никаких правительственных кортежей… Догадываешься, почему я о мигалках заговорил?

– Догадываюсь, – вздохнул Ларин. – И в свое оправдание могу только сказать, что так получилось.

– Получилось… – нервно дернул щекой Дугин.

– Не оставлять же было девушку на раздербан бешеному милиционеру. Ей бы срок влепили.

– Я понимаю, чем ты пытаешься оправдаться перед самим собой. Благородный поступок, человеколюбие. Тогда почему ты бродячих кошек по всей Москве не собираешь, а?

– Не сыпьте соль на раны, – криво улыбнулся Ларин. – Виноват, исправлюсь. Лучше объясните, что потом произошло. Какого черта милиция ко мне в квартиру ломилась? Не из-за этой же девчонки они приперлись. Я «хвост» не привел, голову на отсечение могу дать. Случился провал в нашей организации?

– Твоя голова мне еще понадобится. – Дугин следил за волной, уходившей назад по каналу от водного трамвайчика. – Провала не было. Ты сам себя сдал.

– Не пойму, про что вы… Вы подозреваете меня, Павел Игнатьевич?

– Нисколько, иначе бы на встречу не пришел. Все случилось до обидного просто. Вспомни, в тот самый день в твоем дворе из машин магнитолы украли.

– Вспомнил. И какая связь?

– Самая прямая. Вор с тех машин, где стекла разбил, все отпечатки своих пальцев тряпкой стер, следствие зацепки лишил. Тут криминалист, светлая голова, дельную штуку придумал. Мол, возможно, вор, прежде чем грабить, проверил и другие машины во дворе – ручки на дверках подергал, вдруг не заперто. Ну и сняли отпечатки пальцев со всех машин, с твоей тоже. В компьютер их загрузили. Догадываешься, какой ответ база данных выдала?

– Да уж, – вздохнул Ларин. – Пластическая операция может лицо изменить, а вот «пальчики» – никогда. Представляю радость следователя, когда он увидел свежие отпечатки, которые совпали с «пальчиками» Андрея Ларина, бывшего наро-фоминского опера, который три года тому назад сгорел в пожаре на зоне, где отбывал наказание. Я бы тоже попытался взять «ожившего мертвеца» с уголовным прошлым. И что теперь?

– Кое-что мне удалось замять, – поспешил успокоить Андрея Дугин. – Теперь твои отпечатки в базе данных заменены на чужие. А досадное совпадение списано на сбой в системе опознания. Повезло, что следователь тоже принадлежит к нашей организации. Знай он изначально, кто ты такой, не попытался бы взять тебя. Но иногда конспирация показывает нам и свою обратную сторону… Ладно, проехали и забыли. Что у тебя с девчонкой?

– Ничего, она мне в дочери годится, – поспешил ответить Ларин.

– Я не об отношениях ваших. Я о дальнейших планах.

– Она пока у меня на даче живет…

– Знаю я это и даже знаю, о чем вы по вечерам говорите, – скривился, как от зубной боли, Дугин.

– Если надо, могу ее прямо сегодня на поезд посадить и домой в Питер отправить.

– Она про тебя слишком многое узнала, поняла, что ты не такой, как все. Лучше ее под контролем какое-то время подержать. Пусть поживет на даче, а там видно будет. Все, тема закрыта. Пока закрыта.

Прогулочный пароходик, оставляя за собой бурлящий пенный след, медленно полз на северо-восток. Острый форштевень уверенно резал воду. Ветер мелкой рябью царапал ртутные волны, гулко хлопал тентом над палубой. Вдоль левого борта проплывал тронутый осенним золотом сквер. От берега тянуло влажной прелью и дымками костров. Все это будило лирическое настроение, навевая подспудные мысли о пикниках, шашлыках и «очей очарованье».

– Жаль, что по образованию я всего лишь российский мент, а не японский поэт, – вздохнул Андрей, поглядывая на берег. – Иначе бы обязательно написал стихотворение на осенние мотивы, какое-нибудь элегантное хокку. Про великолепие природы и быстротечность воды, несущей в океан никчемный мусор.

– «По нашей реке три дощечки проплывают. Вспомнилась мать», – улыбнулся Павел Игнатьевич, сымпровизировав хокку в парафраз популярной частушке. – Ладно, Андрей. У нас тут интересное дело намечается, а поскольку ты уже добровольно записался в ряды феминисток, протестующих голыми сиськами за отмену спецномеров, пропусков-«вездеходов» и мигалок, то тебе сам Бог велел этим делом заняться, – с этими словами он извлек из сумки ноутбук и раскрыл его. – Про дело Матюкова ты, надеюсь, знаешь?

– «Дьявольский» «мерс»? Не более того, что можно отыскать в Интернете.

– И что ты вообще об этом думаешь?