Мерзейшая мощь

– Помните, были разговоры, что нельзя держать человека, если его никогда нет.

– Ах, Глоссоп и его банда! Ничего у них не выгорит. Неужели вы сами не видите, что это пустая болтовня?

– Вижу, конечно. Но, честно говоря, нелегко объяснить, почему Феверстон занимает место в Брэктоне, когда он все время в Лондоне.

– Очень легко. Разве колледжу не нужна влиятельная рука? Вполне возможно, Дик войдет в следующий кабинет. Да он и сейчас гораздо полезнее, чем эти Глоссопы, просиди они тут хоть всю жизнь!

– Да, да, но на заседании…

– Вам надо знать о нем одну вещь, – перебил его Кэрри. – Это он вас протащил.

Марк молчал. Ему не хотелось вспоминать, что когда-то он был чужаком для всего колледжа.

– Да, – продолжал Кэрри. – Работы Деннистона понравились больше. Это Дик сказал, что нам нужен такой человек, как вы. Пошел в Герцогский, все о вас разнюхал и гнул свое: работы работами, а человек важнее. Как видите, он был прав.

– Весьма польщен… – сказал Марк и не без иронии поклонился. В колледжах не принято говорить о том, как именно ты прошел по конкурсу; Марк до сих пор не знал, что прогрессисты отменили и эту традицию. Не знал он и о том, что попал сюда не за свои таланты, а уж тем более – о том, что его чуть не провалили. Чувство у него было такое, словно он услышал, что отец его едва не женился на совсем другой девушке.

– Да, – говорил тем временем Кэрри, – теперь видно, что Деннистон совсем не подходит. Талантлив, ничего не скажешь, но совершенно сбился с пути. Хочет поделить поместья, то-се… Говорят, собирается в монахи.

– А все-таки он человек неглупый, – сказал Марк.

– Я рад, что вы и Дик познакомитесь, – сказал Кэрри. – Сейчас некогда, а потом я с вами хочу обсудить одно дельце.

Стэддок вопросительно взглянул на него. Кэрри понизил голос:

– Мы с Джеймсом и еще кое-кто думаем, не сделать ли его ректором. Ну вот мы и дома.

– Еще нет двенадцати, – сказал Марк, – в «Бристоль» не зайдем?

Они зашли. Когда ты свой человек, приходится делать такие вещи. Марку это было труднее, чем неженатому Кэрри, который еще и больше получал. Но в «Бристоле» было очень приятно, и Марк взял виски для проректора, пиво для себя.

3

Когда я единственный раз гостил в Брэктоне, я уговорил моего хозяина пустить меня в лес и оставить там на час одного. Он попросил прощения за то, что запирает меня на ключ.

Мало кого пускают в Брэгдонский лес. Войти туда можно лишь через ворота, созданные Иниго Джонсом, и высокая стена окружает поросшую лесом полосу земли в четверть мили шириной, в милю длиной. Когда вы входите с улицы в колледж и через него идете туда, вам кажется, что вы постепенно проникаете в святая святых. Сперва вы пересекаете двор, названный именем Ньютона, – квадрат, по всем сторонам которого стоят красивые здания в немного вычурном и довольно новом стиле. Потом входите в холодный коридор, где темно даже днем, если закрыта дверь справа, ведущая в зал, и левая дверь, с окошком, ведущая в кладовую, из которой сочится запах свежего хлеба. Вынырнув из тоннеля, вы оказываетесь в самом старом, средневековом здании и выходите во внутренний дворик, заросший травой; после строгого двора, рядом с серым камнем, он кажется на удивление уютным и живым. Недалеко часовня – и отсюда слышно, с каким хрипом идут старинные большие часы. Пройдя мимо урн и бюстов, поставленных в память былых членов колледжа, вы спускаетесь по выщербленным ступенькам в ярко освещенный двор, носящий имя леди Элис, и вам вспоминается Беньян или Уолтон. И слева и справа от вас – здания XVIII века, скромные, похожие на простые домики, со ставнями и черепичной крышей. Дворик этот с четвертой стороны не замкнут – там лишь несколько вязов, а за ними стена. Здесь вы слышите впервые журчание воды и воркованье горлиц; вы уже так далеко, что других звуков нет. В стене – дверца, за ней – крытая галерея с узкими окнами по обе стороны. Выглянув из окна, вы видите, что внизу течет темная река. Вы перешли мост, цель близко. За мостом – площадка для игры в мяч, за нею – высокая ограда. Через решетку работы Джонса вы видите глубокие тени и залитую солнцем зелень.

Мне кажется, лес многим обязан стене – ведь огороженное место драгоценно. Когда я ступал по мягкому дерну, мне чудилось, что меня ждут. Деревья росли достаточно густо, чтобы вы постоянно видели перед собой сплошную листву; но вам все время кажется, что именно сейчас вы на полянке, ибо вы идете в неярком сиянии, среди зеленых теней. Я был совершенно один, если не считать овец, чьи длинные глупые морды иногда глядели на меня; но одиночество это напоминало не о чаще, а о большой комнате в пустом доме. Помню, я думал: «В детстве мне было бы тут очень страшно или очень хорошо», и потом: «Каждый становится ребенком, когда он один, совсем один. А может, не каждый?..»

Четверть мили пройти недолго, но мне казалось, что я часами добирался до сердцевины леса. Я знал, что она здесь, ибо здесь было то, ради чего я приехал, – родник, источник. К нему спускались ступеньки, и берег его когда-то, очень давно, был вымощен. Теперь камень раскрошился, и я не ступил туда, а лег в траву и потрогал воду пальцем. Отсюда, из глубины леса, шли все легенды. Археологи датировали кладку концом британско-римского периода, незадолго до вторжения англосаксов. Никто не знал, как связано слово «Брэгдон» с законоведом Брэктоном, но я думаю, что семейство его поселилось здесь из-за сходства имен. Если верить преданиям, лес много старше колледжа. У нас немало свидетельств, что источник звался «Колодцем Мерлина», хотя название это встречается впервые в документах XVI века, когда ректор Шоуэл, истово сокрушавший высоты и жертвенники, окружил лес стеной, чтобы охранить его от тех, кто устраивал там какие-то игрища. Не успел д-р Шоуэл остыть в своей могиле (он прожил лет сто), как офицеры Кромвеля попытались вообще разрушить это нечестивое место, но члены колледжа вступили с ними в схватку, во время которой был убит на ступенях у самого источника Ричард Кроу, прославленный и ученостью, и святостью. Вряд ли кто-нибудь посмел бы обвинить д-ра Кроу в язычестве, но, по преданию, последние его слова были такие: «Мерлин, сын нечистого, служил своему королю, а вы, сыны блудниц, – изменники и убийцы!» Каждый ректор в день своего избрания зачерпывал драгоценным кубком воду из источника и выпивал ее. Кубок этот хранился в колледже среди сокровищ.

Я думал обо всем этом, лежа у родника, восходившего ко временам Мерлина, если Мерлин жил на свете; лежа там, где сэр Кенельм Дигби видел однажды летней ночью странное видение; где Коллинз слагал стихи и плакал Георг III, а блистательный и многими любимый Натаниел Фокс писал свою прославленную поэму за три недели до того, как пал во Франции. Стояла такая тишина, листва так укрывала меня, что я уснул. Разбудил меня голос друга, звавший издалека.

4

Самым сложным был вопрос о продаже этого леса. Покупал его ГНИИЛИ – Государственный научно-исследовательский институт лабораторных изысканий, чтобы построить себе новое, более удобное здание. Институт этот был одним из первых плодов союза между государством и лабораторией, который будит у стольких людей надежду на то, что мир станет лучше. Он намеревался отменить обременительные запреты, которые до сих пор сдерживали свободу исследований. От экономических проблем он уже освободился. Здание, которое предполагалось для него построить, изменило бы даже силуэт Нью-Йорка, штаты планировались огромные, ставки – неслыханные. Отцы города и колледжа долго и дипломатично отвлекали институт от Оксфорда, Кембриджа и Лондона. Прогрессисты совсем было приуныли, но сейчас фортуна улыбнулась им. Они знали: если институт получит нужную ему землю, он переедет в Эджстоу и все наконец оживет. Кэрри даже сомневался, выдержат ли Оксфорд и Кембридж такое соперничество.

Три года назад Марк Стэддок предполагал бы, что на сегодняшнем заседании состоится бой поборников прогресса и пользы с сентиментальными поклонниками красоты. Теперь он этого не думал. Он знал, что дела делаются не так.

Прогрессисты вели игру на самом высшем уровне. Почти никто из сотрудников, рассаживающихся в зале, не знал, что пойдет речь о продаже леса. Правда, в «Повестке дня» стояло «Продажа земли, принадлежащей колледжу», но пункт стоял во всех повестках, и никто его не обсуждал. Кроме того, пункт первый гласил: «Вопросы, связанные с Брэгдонским лесом». Кэрри сразу приступил к ним и прочитал несколько писем. Одно было от Общества охраны памятников и, на свою беду, содержало сразу две претензии. Было бы умнее ограничиться тем, что стена, окружающая лес, давно нуждается в починке. Правда, и здесь строгий тон не понравился присутствующим. Когда же речь пошла о том, чтобы колледж пустил в лес археологов для обследования источника, многие просто обиделись. Я не хотел бы подозревать проректора в намеренных искажениях, но Кэрри, читая письмо, не скрыл его неточностей и недочетов. Другое письмо было от парапсихологов, тоже стремившихся в лес, где «происходили, судя по слухам, странные явления», а третье – от студии, которая хотела снять фильм уже про самих парапсихологов. Всем трем заседание отказало.

Потом встал лорд Феверстон. Он полностью согласился с мнением колледжа об этих наглых письмах, но напомнил, что стена действительно оставляет желать лучшего. Многим (но не Стэддоку) показалось, что кто-то поставит наконец на место Кэрри и его шайку; это было приятно. Тут же вскочил казначей, Джеймс Бэзби, и горячо поддержал лорда Феверстона. «Оставляет желать лучшего» – это мягко сказано, стена в безобразнейшем состоянии. Чинить ее поздно, выход один: построить новую. Когда из него с немалым трудом выжали, сколько это может стоить, все ахнули. Лорд Феверстон холодно спросил, предлагает ли уважаемый коллега пойти на такие издержки. Бэзби (бывший священник, с большой черной бородой) ответил, что он ничего не предлагает, поскольку вопрос этот можно обсуждать лишь в тесной связи с теми финансовыми соображениями, которые он изложит впоследствии. Понемногу в дебаты стали втягиваться чужаки и реакционеры. Они не верили, что ничего сделать нельзя, и прогрессисты дали им поговорить минут десять. Потом снова показалось, что лорд Феверстон играет им на руку, ибо он спросил, неужели руководство колледжа видит только два выхода: строить новую ограду или допустить, чтобы лес стал открытым для всех. Он требовал ответа; и казначей, немного помедлив, ответил, что третий выход – обнести лес колючей проволокой. Поднялся страшный шум, из которого вырывались слова каноника Джуэла: «Лучше просто все вырубить!» Вопрос отложили до следующего заседания.

Второй пункт был совершенно непонятен. Кэрри читал переписку колледжа с общеуниверситетским советом о «предполагаемом включении в состав университета некоторых научных учреждений». Получалось, что университет уже все решил и без них. Что именно он решил, почти никто не понял, хотя часто повторялось сочетание ГНИИЛИ. Те же, кто понял, смутно ощущали, что переезд института не имеет отношения к Брэктону.

К концу этого пункта многие думали о еде. Однако пункт третий вызвал оживление, ибо назывался он «ставки младших научных сотрудников». Я не буду говорить о том, сколько они получали, но этого им едва хватало, хотя жили они в самом колледже. Стэддок недавно был в их числе, и он им сочувствовал. Он понимал их скорбные взгляды – прибавка означала для них новый костюм, мясо на обед и возможность купить уже не одну пятую, а половину необходимых книг. Они жадно уставились на Бэзби, когда он встал, чтобы осветить положение. Как выяснилось, он знал, что никто не сомневается в его благих намерениях, но по долгу службы был вынужден сказать, что речь снова идет о непосильных расходах. Однако и этот вопрос можно было обсуждать лишь в свете соображений, которые он изложит позже. У всех уже болела голова, всем хотелось есть и курить.

Ко времени перерыва младшие сотрудники твердо верили, что эта чертова стена мешает им получить прибавку. В таком же настроении вернулись они в зал, и Бэзби доложил о состоянии финансов. Было очень жарко, говорил он очень нудно, зубы его то и дело сверкали над черной бородой, денежные дела вообще нелегко понять, а те, кому это легко, не работают в университетах. Всем было ясно, что денег совершенно нет, а самые неопытные стали подумывать уже не о стене и не о прибавке, а о том, что скоро закроют колледж. Не греша против истины, Бэзби сказал, что положение чрезвычайно тяжелое. Те, кто постарше, слышали это раз двадцать за свою жизнь и не слишком впечатлились. В учреждениях, особенно научных, очень редко сходятся концы с концами.

В следующий перерыв Стэддок позвонил домой, что не придет обедать.

Часам к шести все вопросы свелись к одной точке: продажа леса. Назывался он, конечно, не лесом, а «участком, окрашенным в розовый цвет на плане, который я сейчас пущу вокруг стола». Бэзби честно признался, что в участок входит часть леса; и впрямь, колледжу оставалась полоска футов шестнадцать шириной. План был маленький, не совсем точный, так, общий набросок. В ответ на вопросы Бэзби ответил, что источник, к несчастью – или к счастью, – окажется на территории института. Конечно, колледжу гарантирован свободный доступ к нему, что же до охраны, институт сумеет о ней позаботиться. Никаких советов Бэзби не давал, только назвал предложенную сумму. После этого заседание пошло бойко. Выгоды, как спелые плоды, падали к ногам. Решалась проблема ограды; младшим прибавляли жалованье; колледж вообще мог свести концы, и даже больше того. Как выяснилось, других подходящих мест в городе нет и в случае отказа институт перекинется в Кембридж.

Несколько твердолобых, для которых лес очень много значил, долго не могли толком понять, что происходит. Когда они поняли, положение у них было невыгодное. Получалось, что они спят и видят, как бы обнести Брэгдонский лес колючей проволокой. Наконец поднялся полуслепой и почти плачущий Джуэл. Стоял оживленный шум. Многие обернулись – кто с любопытством, кто и с восхищением, – чтобы посмотреть на тонкое, младенческое лицо и легкие волосы, белевшие в полумраке. Но слышали его только те, кто сидел с ним рядом. Лорд Феверстон вскочил, взмахнул рукой и, глядя прямо на старика, громко сказал:

– Если каноник Джуэл непременно хочет, чтобы мы не узнали его мнения, я думаю, ему лучше помолчать.

Джуэл хорошо помнил времена, когда старость уважали. С минуту он постоял – многим показалось, что он ответит, – но вдруг беспомощно развел руками и медленно опустился в кресло.

5

Выйдя из дому, Джейн тоже отправилась в город и купила шляпу. Она немного презирала женщин, покупающих шляпу, как мужчина покупает виски – чтобы подбодрить себя, и ей не пришло в голову, что она делает именно это. Одевалась она просто, цвета любила неяркие (каждый видел сразу, что перед ним не куколка, а серьезный, мыслящий человек) и думала поэтому, что не интересуется тряпками. Словом, она обиделась, когда миссис Димбл воскликнула, увидев ее у магазина:

– Доброе утро! Шляпку покупали? Поедем ко мне, примерим. Машина за углом.

Джейн училась у Димбла на последнем курсе, а жена его, «матушка Димбл», опекала и ее, и всех ее подруг. Жены профессоров не так уж часто любят студентов, но миссис Димбл их любила, и они вечно толклись в ее домике за рекой. К Джейн она особенно привязалась, как привязываются веселые бездетные женщины к девушкам, которых считают бестолковыми и прелестными. В нынешнем году Джейн забросила Димблов, совесть ее грызла, и приглашение она приняла.

Машина переехала мост – он вел на север, – свернула влево, миновала домики, норманнскую церковь и по дороге, окаймленной с одной стороны тополями, а с другой – стеною Брэгдонского леса, добралась до коттеджа Димблов.

– Как у вас красиво! – сказала Джейн, входя в их прославленный садик.

– Любуйтесь, пока можно, – сказал профессор Димбл.

– Почему это? – спросила Джейн.

– Ты еще не сказала? – обратился Димбл к жене.

– Я и сама толком не верю, – отвечала миссис Димбл. – Потом, мистер Стэддок в Брэктоне… Да вы ведь уже слышали, Джейн?

– Совершенно ничего не слышала! – честно ответила гостья.

– Нас выгоняют, – объяснила хозяйка.

– Господи! – воскликнула Джейн. – А я и не знала, что это земля колледжа.

– Да, – сказала миссис Димбл. – Почти никто не знает, как живут другие. А я-то думала, вы отговариваете мужа, хотите спасти нас…

– Марк никогда не говорит со мной о делах, – сказала Джейн.