Ускользающая тень

Тут на меня что-то находит, и отстранённость развеивается окончательно. Меня переполняет нечто свирепое, бурное, пламенное. Гнев. Но не на Чарна, а на себя. За то, что не смогла спасти мужчину, которого любила. Потому что позволила взять себя в плен. Потому что ничего не смогла поделать – в очередной раз.

Стою над мужчиной, который хотел меня изнасиловать. Он повержен. Весь мой боевой дух улетучился. Я своего добилась.

Чарн встаёт на колени, и я бью его снова. Сначала – вполсилы, но неожиданно это доставляет мне непонятное удовольствие. Второй удар сильнее. Чарн сразу валится на пол. С размаху пинаю его в живот. Чарн морщится, ноет, стонет. Даже уползти не пытается.

И вот эта его покорность доводит меня окончательно. Сдался, тряпка! Окончательно теряю над собой контроль. Обрушиваю на него град ударов, бью руками и ногами куда попало. Чарн визжит, смутно замечаю брызги слюны и крови. Голосов охранников почти не слышно, хотя те что-то кричат мне сверху.

Вдруг Фейн опускает руку мне на плечо. Прикосновение мягкое. Он даёт мне понять, что не враг. Силой бы меня никто остановить не смог, но дружеский жест сразу успокаивает.

– Хватит, – тихо произносит Фейн.

Гляжу на окровавленного Чарна, валяющегося у моих ног. Гнев прошёл. Теперь вообще ничего не чувствую.

Охранники отходят, довольные, что беспорядки прекратились. Вниз лезть им лень.

Отхожу от Чарна и обращаюсь ко всем сразу. После долгого молчания голос звучит хрипло.

– Парня не трогать, – произношу я, возвращаюсь на своё место и тут же засыпаю. Стоны раненых мне спать не мешают. Не то что рыдания Фейна.

Глава 27

На следующий оборот охранники избивают меня до полусмерти.

Сижу, ем в столовой, и тут меня тащат на середину зала, а тарелка с кашей из спор и клубней летит в сторону. Я заранее слышала, как они подходят, но реагировать не стала. Позволяю себя забрать.

Наказание совершается на глазах у других заключённых. Меня швыряют на пол и со всей силы бьют короткими дубинками. Есть техники и мантры чуа-кин, которые помогают заглушить боль и отгородиться от происходящего. Но я их не использую.

Так мне и надо. За то, что не спасла Ринна.

Остальные возмущаются. Некоторые вскочили с лавок, охранники грозят им мечами. Слышу гневные крики, заключённые осыпают гурта оскорблениями. Причём на их языке – специально для таких случаев выучили. По столам из корневого дерева стучат каменными ложками и пустыми мисками. Повара замерли около котлов над центральным огнём и тоже стали наблюдать за происходящим.

К счастью, в лицо меня охранники почти не бьют. Все зубы на месте, ни одна кость не сломана. За это я им благодарна.

Когда избиение заканчивается, я впадаю в полубессознательное состояние. Меня куда-то тащат за руки. Во рту солёно-металлический привкус крови, всё тело пылает от боли. То отключаюсь, то снова прихожу в себя. Затем окончательно проваливаюсь в забытье, но из этого состояния меня выводят пощёчиной, и я вдруг оказываюсь в тёплой воде. Трепыхаюсь, захлёбываюсь, тону… наконец снова выныриваю на поверхность, и меня тошнит – наглоталась воды.

Я в круглой пещере с гладкими стенами, полной застоявшейся, солоноватой воды. Вонь проникает внутрь, пронизывает насквозь. Из помещения сверху просачивается свет факелов. Узкие, бледные лица гурта, склонившись, глядят на меня.

Над водой в стены вделаны ржавые металлические кольца. Хватаюсь за одно из них. Охранники уходят и уносят факелы с собой. Дверь захлопывается, и становится темно. Мы, эскаранцы, хорошо видим в темноте, и самого слабого источника света нам достаточно. Однако в темноте мы беспомощны.

Боль постепенно нарастает. Подбитый глаз закрывается сам собой. Щека распухла до невероятных размеров. Единственный звук, который до меня доносится, – плеск воды. С мрачной иронией радуюсь, что наконец разрешила загадку – так вот куда девают всё дерьмо из камер. Даже немного улыбаюсь разбитыми губами.

Ринн всегда говорил, что мышление у меня извращённое. Это ему даже нравилось, хотя иногда всё-таки раздражало. Несмотря на своё плачевное состояние, чувствую подъём. Держусь на поверхности, продев одну руку сквозь кольцо, и мысленно насмехаюсь над охранниками, которые меня избили. Презираю их за то, что не разделались со мной окончательно. Мне и так хуже некуда, ничего страшнее они со мной сделать не могут. Да пошли они все. Пусть даже не надеются меня сломать.

До меня доносится тихий, заунывный звон колокола, отдающийся эхом в стенах пещеры. Так определяю, что провела здесь уже два оборота. Хотя точно не уверена – один-два раза могла и не услышать, пока спала. Спать тут не так-то просто. Нужно просунуть руку в кольцо по самую подмышку, чтобы не захлебнуться, но потом просыпаюсь оттого, что циркуляция крови прекратилась и рука совсем онемела. Кажется – лучше бы и вовсе не спала. Но что поделаешь? Таково моё наказание.

Некоторое время назад мне спустили ведро воды. Чистой, а не той мути, в которой я плаваю. Выпиваю, сколько могу, приникнув распухшими губами к краю ведра. Ведро вытягивают слишком рано, но и этого достаточно, чтобы продолжать держаться.

Наконец слышу поворот ключа в замке, и дверь со скрипом открывается. Вижу над головой свет факела, совсем тусклый. Но на глазах выступают слёзы, поэтому загораживаюсь ладонью и отворачиваюсь. Мне сбрасывают верёвку, к которой прикреплено что-то вроде грубой сбруи из ремней.

– Надевай, – приказывает кто-то по-гуртски.

Простой приказ доходит до меня не сразу. Медленно протягиваю руку и берусь за ремни.

– Надевай, – снова повторяет голос.

Прикидываюсь, будто по-гуртски не понимаю. Тогда мне начинают объяснять знаками, чего от меня хотят. Послушно пристёгиваюсь. Одной рукой это сделать не так-то просто. Вторая онемела.

Меня поднимают наверх. Я совсем ослабела. Едва могу отталкиваться от стен пещеры, когда в них врезаюсь. А гурта не обращают внимания, знай себе тянут. В верхнем помещении меня ставят на ноги, расстёгивают ремни и ведут прочь, тыча в спину остриём меча.

Меня ведут по коридорам, в которых я раньше не бывала. Одни отделаны корневым деревом древней микоры, другие покрыты узорами из коры лишайниковых деревьев. В стены вделаны маленькие светящиеся камни. Один их вид вызывает острую ностальгию по благам цивилизации. Я уже привыкла к мрачному, жаркому миру сырых пещер, каменных комнат безо всяких излишеств и грохоту литейных. Даже не ожидала увидеть здесь такую роскошь, как светящиеся камни.

Эти коридоры намного чище тех, по которым мне приходилось ходить до сих пор, и украшены намного богаче. На притолоках и держателях для факелов – знаменитые гуртские завитушки. Мимо с тихим шелестом проходят учёные в мантиях, некоторые совсем молодые, с детскими лицами. Кажется, они вовсе не удивляются, столкнувшись с избитой, измождённой эскаранской женщиной, которая только что плавала непонятно в чём.

Меня проводят в комнату, где с потолка свисает фонарь из кованого железа, внутри которого находится светящийся камень. Вдоль стен выстроились стеклянные шкафы и ящики. На рабочей поверхности – перегонные кубы, другие алхимические приспособления и непонятные медные штуковины, издающие тихое тиканье. Рядом – открытые книги и схемы. Чую запах крови.

В центре комнаты – рама в форме креста, наклонённая под углом, к каждому концу приделаны ремни. Рядом стоит тот самый врачеватель, который недавно приходил в кузницу.

Значит, вот зачем они меня сюда привели. Хотят на органы разобрать, как того мужчину.

Нет!

Начинаю яростно сопротивляться. Вырываюсь из рук охранников. Неизвестно откуда берутся силы. Как представлю, что меня привяжут к раме и начнут резать… Бью одного из охранников ногой и чувствую, как ломается его лодыжка. Тот кричит – типичный гуртский крик. Этот звук мне прекрасно знаком. Тут кто-то бьёт меня дубинкой по голове, и я повисаю на их руках. Больно. Но для того, чтобы оглушить, этого мало. Снова пытаюсь вырваться, но меня бьют опять, и я успокаиваюсь.

Бесполезно. Я слишком долго голодала и слишком много времени провела в той пещере, почти не двигаясь. У меня сейчас никаких шансов противостоять оставшимся охранникам. Один проклинает меня на чём свет стоит и, держась за ногу, оседает на пол. Остальные привязывают ремнями, а врачеватель подходит всё ближе и ближе, в руке у него длинная полая стеклянная игла. Внутри искрится янтарная жидкость. Всё ещё пытаюсь увернуться, но сил не осталось. Игла всё ближе. Наконец втыкается в руку, и неожиданно мне становится очень спокойно. Постепенно расслабляюсь, пока не проваливаюсь в сон.

Поле битвы усеяно окровавленными останками. Потолок пещеры нависает низко, при каждом взрыве с него дождём сыплются сталактиты. Воздух разрывают последовательные залпы осколочной пушки.

Но я цела и невредима. Лечу на крошечных, жужжащих крылышках над поверженными воинами – и нашими, и гурта. На лицах убитых навечно застыли ужас и потрясение, они покрыты грязью и кровью. Воздух наполняют отвратительные запахи сражения, а меня несёт ветром дальше, к моей цели.

Наконец я вижу его. Лежит, скорчившись, на краю воронки, рядом с убитыми товарищами. Глаза их пусты. Он дрожит. На грязном лице дорожки слёз.

Это мой сын.

Подлетаю к нему, он поднимает глаза. Отчаянно тянет ко мне руки, но я слишком высоко, ему не дотянуться.

– Я здесь, – говорю я. – Я нашла тебя.

Джей шепчет в ответ какую-то бессмыслицу. И тут понимаю – это шифр. Наш тайный язык. Я должна разгадать смысл.

– Где ты? Где?

– Я иду к тебе, – отвечаю я.

И вдруг налетает мощный порыв ветра и, пахнув удушающим жаром, относит меня совсем в другую сторону.

– Где ты? – кричит Джей, но меня увлекает прочь. С такими маленькими крылышками сопротивляться урагану невозможно. Я всё же пробую, но ничего не выходит.

– Я всегда с тобой! – выкрикиваю я, но меня унесло так далеко, что Джей не слышит.