Мельничная дорога

Я взял ее за запястье, отвел от лица руку, и когда начал подносить бандану к ее лицу, невольно опять посмотрел в глаз. Раньше меня к этому принудил Мэтью, тогда в глазу была кровь. Теперь она высохла, и на одной стороне лица запеклись бурые корки. Мне удалось разглядеть веко со слипшимися ресницами. Я почти приложил бандану к глазу, но тут веко затрепетало, и я заметил в запекшейся крови кое-что еще.

Как непроваренный яичный белок. Меня чуть не вырвало.

Эта картина возвращается ко мне все двадцать шесть лет, и всякий раз, когда я ее вспоминаю, меня начинает тошнить.

Мокрая ткань коснулась ее лица, Ханна вздрогнула и резко втянула воздух.

– Тихо… – Я попытался успокоить ее. – Прижми и держи.

Ханна послушалась, и я перевел ее за руку через ручей.

Не могу вспомнить из детства ничего более жестокого. Были времена, когда я уставал, терял силы, болел. Но все это не критично. Жестокость – нечто такое, что я связываю со взрослым возрастом.

Но тот путь к велосипедам был по-настоящему жесток. Каждую секунду мне хотелось сдаться, поэтому я старался думать лишь о следующем шаге. Если на землю ступала нога, затем другая, это было маленькой победой.

Мы молчали. На крутизне или там, где требовалось перебраться через камень, я протягивал Ханне руку. О чем нам было говорить? Когда мы наконец добрались до Расщепленной скалы, Ханна почти теряла сознание, потому я предложил ей сесть на багажник за мной. Слава богу, дорога в Росборн постоянно тянулась под уклон.

Я понимал, что нужно отвезти Ханну к врачу. Но единственный доктор, которого я знал, жил дальше на две мили, поэтому у первого же дома я завернул на подъездную аллею. На моем плече мертвым грузом лежал подбородок Ханны.

Подкатив к дому, я заметил в кухонном окне пожилую женщину, она смотрела на солнце сквозь стакан, ее пальцы были в мыльной пене. Увидев нас, она дернула головой и, выбежав из двери, повторяла: «Господи! Господи!» Этот момент я хорошо запомнил, поскольку в глазах все стало серым и зернистым, как на экране плохо настроенного телевизора.

Я не просыпался и лежал с крепко забинтованной разбитой головой, пока перевернутый лист календаря не превратил ту среду в августе 1982 года в четверг.

Нью-Йорк, 2008

Зима тает, превращаясь в холодный дождливый сезон, в конце которого на деревьях робко набухают почки. Через несколько дней наступает настоящая весенняя погода, а с ней возникает ощущение свежести и тепла, население города в одно мгновение будто утраивается, и улицы переполняются свежеобнажившейся плотью. Свежесть длится три дня, а затем Манхэттен погружается в жару, и температура ползет от шестидесяти к девяноста градусам.

Отец звонил дважды, оставлял сообщения, настаивал на встрече с человеком из «Голдман», который был ему чем-то обязан. Патрик не отвечал, однако стал менее разборчивым в поисках работы – разослал свое резюме в одиннадцать мест и провалил пять собеседований. Ханне не понравилось слово «провалил», но какое еще подобрать? С поисками работы следовало поспешить – финансовый кризис с каждым днем, с каждым новым бюллетенем набирал обороты. Как сказал об этом Тревино? «Торнадо с пятьюдесятьюпроцентной вероятностью превратится в апокалипсис».

Патрик все больше готовил. Постоянно ходил на овощной рынок и возвращался с полной плетеной корзиной корнеплодов и яблок, а потом и тем, что дарит человеку весна: стручковыми бобами, спаржей, щавелем, артишоками. Больше писал в свой блог, и число посетителей «Загона красного лося» постоянно увеличивалось, притом каждый заходил не на одну страницу. Патрик опасался, что может наскучить большим количеством информации, но, похоже, сумел удовлетворить определенную категорию запросов. На него наседал брат, уговаривая принять от отца помощь. В итоге они поругались – Патрик сердито бросил трубку, когда тот стал смеяться над словом «принципы».

Он поставил перед собой задачу попробовать каждый рецепт из кулинарной книги Жан-Жака Ругери – подарка Ханны на Рождество. «Нью-Йорк таймс» отозвалась о ней как о самом стимулирующем сборнике рецептов для домашнего повара. Когда Патрик не выдумывал блюда для «Загона красного лося», он заправлял шоколадом краскопульт, чтобы распылить его на шар мороженого размером с дыню, или превращал куриный жир в порошок, которым сдабривал зеленые салаты, как накрошенным сыром фета, или вареными в топленом масле яичными желтками, – капля за каплей, так, что по окончании действа тарелка казалась усеянной сотнями крупинок зерна.

Патрик начал привлекать методы Жан-Жака Ругери для домашней кулинарии «Загона красного лося», но чтобы это оставалось незаметным. Как он выражался: магия за занавесом.

Его методика быстро совершенствовалась. Порой Патрик смотрел на приготовленное блюдо, и ему приходило в голову, что кто-то будто управлял его рукой. Но он понимал, что надо искать работу, и часами подбирал одежду для собеседований, словно комбинация ботинок и галстука, носков и рубашки, цвет костюма серый или синий могли повлиять на результат.

Патрик провалил еще три собеседования, хотя в последнем случае надеялся, что попал в точку.

Серый костюм, светло-голубая рубашка и коричневый галстук.

Он продолжал ходить за Доном Тревино. Не устанавливал для этого определенных дней, но получалось все чаще и чаще. Однажды сообразил, что ходил за ним четыре из пяти рабочих дней – будней – и обещал себе сократить до двух.

По дороге на эти тайные миссии или возвращаясь после них, Патрик считал важным выбирать путь так, чтобы не останавливаться ни на одном перекрестке. Всячески добивался эффективности перемещения и размышлял, не наполняет ли это чувство пустоту его жизни.

Он представлял, как налетает на Дона Тревино, словно разъяренный бык, и дает волю рвущемуся из легких реву. Воображал его лицо, когда тот узнает, что бегущий по улице и орущий сумасшедший – бывший сотрудник, а сам он – его цель. Иногда Тревино успевал повернуться и бежать. Патрик гнался за ним, а если не настигал, Тревино попадал под машину. Порой Тревино в нерешительности замирал, он прыгал на него, хватал, и они горизонтально уплывали за кромку экрана.

Патрик прочитал статью о профессиональном аппарате для изготовления пасты и представил, как засовывает в него руку Тревино.

На выходе тонкие ленточки.

Рассказал о своих бреднях доктору Розенстоку, и тот заметил, что подобные мысли вполне естественны. Ум Патрика нуждается в таких фантазиях. Но Патрик не признался, что реально преследует Дона Тревино, потому что само слово «преследование» представлялось ему лишним. Он также не был готов поделиться тем, что написал о событиях 1982 года. А врач ободрял его, говорил, что очень им доволен, Патрик делает большие успехи и должен гордиться собой. Однако когда он хвалил его, Патрику казалось, будто с ним обращаются как с маленьким ребенком.

Патрику понравилось возиться с продуктами подешевле: говяжьей голенью, свиной лопаткой, бараньей шеей; он научился лишать костей целого цыпленка, получал удовольствие, разрубая птицу за птицей, крушил суставы, выдирал из них кости, отделял хрящи. А потом мыл и точил нож, проводил по лезвию пальцем, проверяя его смертельную остроту, и почти слышал в ушах высокий звон.

Патрик продолжал писать для блога о съестных приключениях, в котором теперь размещал рекламу используемых продуктов. Заработал в марте 147 долларов 40 центов, в апреле 202 доллара 68 центов и подумывал пустить эти деньги на покупку более совершенной камеры.

Когда очередное собеседование прошло неудачно, он подсчитал, что число провалов возросло до девяти. И опасаясь, что цифра десять может иметь некое определяющее значение, достал из принтера резюме, скомкал и точным броском отправил в корзину для мусора.

Патрик прекратил тратиться на дорогую парикмахерскую Такахаши в Нохо, куда ходил раз в четыре недели, купив машинку и, стоя голым в ванной, с пылесосом под рукой, стриг себя сам. Слушая гудение машинки думал, насколько это неприглядное зрелище, если бы его кто-нибудь видел.

Домашняя стрижка была одним из элементов уравновешивания стоимости его существования. Теперь Патрик готовил по вечерам постоянно, а не два-три раза в неделю, и они с женой экономили на ресторанном питании более тысячи долларов. Блог давал лишь карманные деньги, но и двести долларов – это кое-что в уравнении. Им не приходилось расплачиваться по кредитам – благодаря наследству Ханны финансовые проблемы их мало волновали. Если бы Патрик мог ничего не тратить на себя, не надо было бы так срочно искать работу.

От мысли, что нужно заниматься ее поисками, у него портилось настроение – этот процесс стал для Патрика унизительным. Словно на него на голого смотрели в ванной, рядом пылесос, бледное тело усыпано состриженными темными волосами.

С каждым днем картина «Загона красного лося» в его голове приобретала все больше деталей. Внутренность ресторана определилась давно, и фантазия летела дальше в округу. Он представлял за загоном луг, граничивший с яблоневым садом. Соседи – профессора, живущие в перестроенном школьном здании и каждый четверг заказывающие один и тот же столик для ужина.

В реальном мире их квартиры Патрик начал выполнять и другие домашние функции, кроме кулинарных; это означало, что они могли обойтись без домработницы. Патрик боялся откровенного объяснения, но получилось еще хуже: Марта расплакалась, сказала, что у них такой красивый дом и она благодарна, что ей разрешили у них работать. Ханна заметила, что, рассчитав Марту, они совершили ошибку – скоро Патрик получит работу, и им придется очень постараться найти такого же исполнительного человека.

Но, обходясь без Марты, они сэкономят почти пять тысяч долларов в год. И Патрик мыл, скреб, полировал. Чистил одежду и аккуратно складывал. Однажды в прачечном помещении их дома женщина решила помочь ему продлить время работы сушильного аппарата. Но Патрик знал, как добавить пять минут. Он мужчина, а не идиот. Такие навыки не генетический признак.

Патрик улыбнулся и поблагодарил.

Вернувшись в квартиру, он обнаружил, что его фотография щавелевого супа с креветками гриль принята презентационным сайтом, а на его сайте в этот день засветились семь сотен человек. Один из посетителей, Трибека М., написал такой добрый и сентиментальный комментарий, что Патрик спросил у Ханны, не она ли придумала этот персонаж, чтобы поднимать ему настроение.

Жена ответила, что не занимается подобным, однако смутилась, будто опасаясь, что невольно что-то упустила.

Однажды ночью, до того, как погода стала достаточно теплой, чтобы заниматься любовью на улице, они уединились на террасе на крыше, где их чуть не застукали соседи, выведя друзей полюбоваться видом. Патрик с Ханной прятались за длинным деревянным кашпо и слышали, как соседи шептались про жильцов в их доме, которые им не нравились. Их с Ханной в списке не оказалось, но некоторые имена Патрика удивили, и он за них обиделся.

В другой раз, посмотрев на Бродвее «Чайку», они ужинали в мексиканском ресторане, и Ханна, запустив руку под стол, коснулась его чресл. Они занимались любовью в мужском туалете яростно, но почти бесшумно, и только потом вернулись к тарелкам с лечон и карне асада.

Они больше не говорили о его попытках найти работу. Патрик не сообщил Ханне, что блог стал приносить доход. Похоже, она махнула на него рукой и молча молилась о лучшем. Но пока оно не наступило, не хотела ничего видеть и не могла принять его боли. Наверное, они слишком любили друг друга, чтобы обсуждать происходящее с ним, говорить о том, что солнце в мире Патрика закатывается.

Он прикинул, что ночные крики Ханны случались примерно раз в неделю. В конце января Патрик создал в ноутбуке страничку, где их фиксировал, и подсчитал, что истинная цифра на протяжении трех месяцев с февраля по май составляла 1,23 в неделю. Хотя обошлось без острых инцидентов – с ножами и разрезанной обивкой.

Патрик расширил документ, внес второй раздел, где отражал свои прогулки за Доном Тревино – слово «преследование» он отмел как слишком грубое. И наконец, третий, учитывающий их любовные утехи с Ханной.

Однажды утром в конце мая Патрик большими кухонными ножницами, которые купил год назад, чтобы удалять из куриц хребты, отрезал от своих рабочих рубашек воротники. На следующий день выбросил в мусоропровод галстуки, кроме одного, который надевал на свадьбу.

Трибека М. все чаще появлялся на страницах «Загона красного лося». Его – или ее – комментарии были лестными, и Патрик, краснея от смущения, задавал себе вопрос, уж не потешаются ли над ним. Если так, думал он, пусть это лучше будет женщина, и его румянец становился еще заметнее.

Может, «Таймс» когда-нибудь включит его в список лучших блогеров. Патрик регулярно «бродил» по Сети, выясняя, нет ли о нем новых упоминаний. Вскоре это занятие вошло у него в привычку, и он возвращался к нему сначала раз в две недели, а потом каждый день. Но наверное, численность его аудитории достигла переломного пункта. Патрик искал всплеска, изучая материалы аналитиков: таблицы ежедневных посещений и диаграммы с красными секторами новых посетителей. Поймал себя на том, что постоянно смотрит на телефон и в ноутбук, с нетерпением ожидая сообщений и данных статистики, надеясь на некие изменения, на то, что новое расположение пикселей на экране изменит его жизнь.

Что тут поделать?

Наступил июнь. Небо чаще оставалось голубым. А число провалов Патрика на собеседованиях застыло на девяти.

ПЭТЧ