Мельничная дорога

– Может, будет лучше, если вы все напишете?

– Не знаю.

– Мне не обязательно показывать, если не хотите.

Патрик открыл компьютер. Страница пустая, есть только заголовок: «1982». Каждая попытка написать о том времени заканчивалась провалом – в ход шла кнопка удаления текста, и все исчезало. Он смотрел на экран, стараясь вспомнить свое бесцветное и бесформенное ощущение. Не получалось. Тогда решил описать горы, смолистые сосны, кусты голубики, водную гладь озера.

Начни с того, Пэддибой, что действительно имеет значение.

Патрик сердито отвернулся от ноутбука. Представлялось единственное: как почти лысая голова доктора Розенстока отражала свет настольной лампы.

Он не знал, насколько откровенно нужно писать и сколько лучше оставить в этой комнате с разросшимся фикусом и видом на Центральный парк из окна. Обязан ли доктор Розенсток куда-то сообщать все, о чем узнает?

Нет, Патрик не замышлял кого-нибудь убить, этого утверждать нельзя. Наверное, подобные мысли всем приходили в голову. Во всяком случае, до известной степени. Разве не так?

Но вот вопрос: какова вероятность? Ведь если думать о чем-либо достаточно часто, не становится ли свершение размышлений неизбежностью?

Вернувшись взглядом к экрану компьютера, Патрик набрал прямую линию. И вновь представил жену, сидящей напротив него за кухонным столом. Ханна одобрительно кивала. Я всегда говорила: нельзя хоронить прошлое.

Патрик перевел взгляд на экран.

Выстрелы звучали словно шлепки по воде: чпок, чпок, чпок – и каждый раз она вскрикивала, когда он в нее попадал.

Строка его потрясла. Да, жена, разумеется, права.

Покосившись на часы, Патрик увидел, что почти двенадцать – до назначенного приема у доктора Розенстока осталось убить три часа. Он твердил себе: только не так, однако сознавал, что не послушается. Плечами ощущал, будто его тянут и не отпускают. Пустые часы жизни стал занимать Дон Тревино. Этот Тревино быстро превратился в очередную манию.

Патрик закрыл ноутбук и пошел искать ботинки.

Тротуар за дверью был посыпан солью, искусственные маленькие шарики казались катышками полистирола, но обещанный снег еще не навалился на город. Патрик направлялся на восток, петляя, чтобы не стоять на перекрестках, и лишь дважды задержался на переходах. Ему нравилось, когда светофоры любезно открывали ему дорогу. Подобные мелочи недавно могли расцветить или испортить ему день.

Мимо, элементами головоломки, скользили машины, составляя на фоне Манхэттена фигуры, которые мгновенно распадались.

По пути Патрик думал о воздвигнутом в воображении образцовом заброшенном амбаре. О его восстановлении, о том, как он в рабочем комбинезоне то там, то тут приходит на подмогу, как к вечеру с удовольствием чувствует, как гудят натруженные руки и ноги. И вот, на висевшей у дороги вывеске появляются слова: «Загон красного лося», а ниже – силуэт животного. Тот же символ на меню, картах, салфетках из коричневой бумаги. Все готово, здание только что покрашено: стены красные с морозно-сахарным налетом, крыша белая. «Загон красного лося» отстоит от города на шестьдесят – семьдесят миль к северу – достаточное расстояние, чтобы считать уместными деревенские блюда, но не настолько большое, чтобы люди не приезжали семьями в выходные. Деревенские блюда, приготовленные с применением современных технологий. Совершенный отдых.

Со временем землю вокруг «Загона» можно превратить в огород, там будут зреть золотистые цукини, алые помидоры, сладкий зеленый горошек…

Довольно, – прервал его внутренний голос. – Все это игрушки. Тебе тридцать восемь лет, Пэддибой. Тебе нужна хорошая работа, а не идиотский блог.

Стало холодно, и Патрик почувствовал, как у него горят уши. Приближаясь к цели своего путешествия, он натянул на голову и надвинул на самые брови синюю шерстяную шапку.

Сорок седьмая улица, напротив здание, где он работал и откуда его уволили.

Вперед, Пэтч.

Он сверился с часами: почти половина первого, он может его не застать. Дон Тревино не сидит на месте по расписанию. Чтобы побороть дрожь, Патрик потопал ногами и глубоко засунул руки в карманы. Через полчаса ожидания он увидел Тревино сквозь стекло: тот выходил из лифта один – оживленный, в сером кашемировом пальто и меховой, на русский манер, шапке. Нос покраснел еще до того, как он оказался на холоде. Он толкнул калитку барьера и весело кивнул охраннику.

Патрик достал ламинированную туристическую карту, полуприкрыл ею лицо, но не сводил глаз с преследуемого. Тревино повернул направо, Патрик двинулся за ним следом по противоположной стороне Сорок шестой, отстав на пятьдесят ярдов. Голова Тревино возникала за желтым потоком таксомоторных крыш.

Он наткнулся на Тревино через неделю после того, как тот выгнал его с работы. В плечах зазудело, даже в носу зачесалось от сознания момента. Ударь его! Ударь! Сделай ему больно!

– Привет, Патрик, – произнес Тревино, нисколько не смутившись, будто приветствовал соседа.

Патрик не ответил, а свою вражду к обидчику выразил только тем, что усмехнулся и с отвращением посмотрел на него.

В течение нескольких недель он неоднократно воспроизводил в уме эту сцену, рисуя детали улицы и встраивая их в свои фантазии.

Медные столбики навеса жилого дома. Патрик мог бы взять Тревино под подбородок и швырнуть на металл, а затем ударом под дых заставить закашляться и задохнуться.

Окно ирландского бара. Хорошо бы взять Тревино за шкирку и проломить его обряженной в меховую шапку башкой стекло, чтобы вдребезги разлетелась, одобрительно хрустнув, неоновая вывеска.

Голубой почтовый ящик. Патрик представлял, как расшибает лицо Тревино о заклепки на боковой стенке. А порой воображал, что ящик открыт, голова и плечи Тревино внутри, он дергает ногами, изображая последние конвульсии раздавленного жука.

В каждой линии сложного сценария возникали свои вариации – иногда комические, гротескные, и погруженный в эти мысли, Патрик забывал о своем реальном бездействии в тот день несколько недель назад, когда, усмехнувшись, метнул на Тревино раздраженный взгляд, совершив тем самым одну из жизненно важных пассивно-агрессивных побед.

Может, сегодня наступил тот самый день?

Тревино повернул направо, Патрик перебежал улицу, по колено утопая в тумане выхлопа такси, и завернул за угол. Глаза не выпускали шапку преследуемого поверх суматохи на Пятой авеню. Тот снова повернул направо, открыл дверь и исчез.

Ту самую дверь, что трижды на прошлой неделе. И дважды на предыдущей. Через пять минут он появится оттуда с пакетом в затянутой кожаной перчаткой руке. В пакете сандвичи, суп, напитки.

Патрик подождет его немного на Пятой авеню, а когда он выйдет, на всякий случай последует за ним к его офису.

На какой всякий случай, Пэддибой?

Вот и небо нахмурилось, и посыпал снег.

ПЭТЧ

Мне не требовалось оборачиваться, я и без того знал, что Мэтью находится у меня за спиной. Даже в зной я ощущал жар его ярости, гармонично вписывающейся в окружающий мир вместе с электрическим гудением жуков.

Предыдущим летом мы устраивали бег наперегонки, и в большинстве случаев я умудрялся его обставлять. Я обладал естественным шагом и, поскольку был ниже Мэтью, легче преодолевал неровности почвы. Но с тех пор он не вырос ни на фут.

В его первый день в нашей школе, когда мы переодевались в раздевалке, готовясь к уроку физкультуры, ребята украдкой бросали взгляды на небольшой островок волос у него между ног, которого ни у кого из нас не было. Теперь волосы стали гуще и росли у Мэтью не только между ног, но и ниже колен. Над верхней губой даже пробивались усы. Все тело Мэтью полнилось силой Самсона.

А это означало, что я вовсе не был уверен, что бегал быстрее его. Мчался по удушающей жаре и, надеясь, что сохранил преимущество, отталкивался от земли безволосыми ногами.

Дорога в наше тайное убежище выводила на тропу по Свангамскому хребту. Справа склон круто спускался в долину, с другой стороны которой возвышался Сансет-Ридж. Но эта крутизна не шла ни в какое сравнение с бездной слева от меня: каменная стена отвесно тянулась в долину Хадсон. До земли было не менее тысячи футов, тропу отделяла от нее лишь легкая дымка.

Коварная, даже если просто идти по ней, для бегуна тропа представляла большую опасность. Верхний слой почвы тонкий, под ногами переплетение корней, по всему подъему наполовину утопленные в землю камни. Но я бежал, не щадя сил и, несмотря на опасность и страх перед Мэтью, проникся бодростью: легкие искрились жизнью, тело слушалось на пике возможностей. Так продолжалось первую четверть мили, но вдруг мне в голову пришла страшная мысль.

Может, я должен сначала поторопиться к Ханне? Даже если я выиграю эту гонку, что дальше? Мэтью не предложит джентльменское рукопожатие. Мол, отлично, Хитрюга, победа в кроссе за тобой. И раз выиграл, будем играть по твоим правилам.

Мысли мелькали в голове и мешали точности движений. Бег потерял сосредоточенность. Неуверенность вспенивалась, словно сода в бутылочных ракетах. Не догоняет ли меня Мэтью?

Помню, как мысленно твердил себе: только не оборачивайся. Но это как с тем советом не думать о белом коте. Сразу начинаешь думать о нем.

Только стоило покоситься назад, этого хватило, чтобы шлепнуться с силой захлопнувшейся мышеловки. Не знаю, во что я угодил головой: в дерево, в корень или в скалу. По-моему, в момент удара череп окаменел.