«Главное, тут нет никаких неизвестных», – размышлял молодой ученый, находя утешение в непоколебимой надежности материального мира. Грошингер улыбнулся, представляя Христофора Колумба и его спутников, которые не знали, что их ждет впереди, и до смерти страшились морских чудовищ, ими же и придуманных. Примерно так его современники относились к космическим исследованиям.
Так что эпоха предрассудков затянется еще как минимум на несколько лет.
Но человек в космическом корабле в двух тысячах миль от Земли не знал страха. Майор Аллен Райс, мрачный военный, вряд ли сможет сообщить что-то новое и интересное в своих донесениях. Разве что подтвердить то, что ученые и так уже знали о космосе.
Крупнейшие американские обсерватории, занятые в проекте, сообщили, что корабль движется вокруг Земли по заранее рассчитанной орбите с предсказанной скоростью. Скоро, может быть, уже в следующую секунду, радиоаппаратура командного пункта примет первое в истории сообщение из космического пространства. Оно будет передано на сверхвысокой частоте, на которой никто еще не принимал и не передавал сообщений.
Первое сообщение запаздывало, но это было предсказуемо. Неожиданностей быть не может, успокаивал себя доктор Грошингер. Машины – не люди – управляли полетом. Человек был просто наблюдателем, которого к намеченной цели вели непогрешимые электронные мозги, более мощные, чем его разум. Он мог управлять кораблем, но только после входа в атмосферу, когда и если они вернут его обратно. Корабль мог годами поддерживать жизнь пилота.
Даже человек на борту подобен машине, не без удовольствия подумал доктор Грошингер. Майор Аллен Райс: уравновешенный, быстрый, сильный, лишенный эмоций.
Психиатры, выбравшие Райса из сотни добровольцев, утверждали, что он будет функционировать так же безупречно, как ракетный двигатель, металлический корпус и электроника управления. Его особенности: крепкое телосложение, двадцать девять лет от роду, пятьдесят боевых вылетов за Вторую мировую – без каких-либо признаков усталости. Бездетный вдовец, интроверт, любитель одиночества, карьерный служака, целиком отдающийся работе.
Задание майора? Очень простое: докладывать о погодных условиях на вражеской территории и, в случае войны, сообщать о точности попадания управляемых ядерных ракет.
Сейчас майор Райс находился в двух тысячах миль над поверхностью Земли – это расстояние между Нью-Йорком и Солт-Лейк-Сити. Недостаточно высоко, чтобы можно было увидеть полярные шапки. Глядя в телескоп, Райс различал небольшие города и кильватерные следы кораблей. Видел, как надвигается ночь, как лик Земли омрачают облака и шторма.
Доктор Грошингер потушил сигарету, почти сразу же закурил снова и направился в небольшую лабораторию, забитую радиоаппаратурой.
Генерал-лейтенант Франклин Дейн, глава проекта «Циклоп», сидел рядом с радистом. На Дейне был мятый китель, ворот рубашки небрежно расстегнут. Генерал сверлил взглядом стоявший перед ним динамик. На полу валялись обертки от сандвичей и окурки. На столе, перед Дейном и перед радистом, и у плетеного стула, на котором Грошингер провел в ожидании всю ночь, стояли бумажные стаканчики с кофе.
Генерал Дейн кивнул Грошингеру и жестом велел ему молчать.
– «Альфа Браво Фокстрот», вас вызывает «Дельта Эхо Чарли», – устало повторял позывные радист. – Как слышите? Прием. «Альфа Браво Фокстрот», ответьте. Как слы…
Динамик крякнул и загрохотал на полную мощность:
– Слышу вас. Я на связи. Прием.
Генерал Дейн вскочил на ноги и обнял Грошингера. Они хохотали, как идиоты, прыгали и хлопали друг друга по спине. Генерал выхватил микрофон у радиста:
– Слышим вас! Все идет по плану. Как ты там, сынок? Как самочувствие? Прием.
Грошингер, все еще обнимавший генерала за плечо, наклонился к динамику, почти прижимаясь к нему ухом. Радист уменьшил громкость.
Голос зазвучал вновь, тихий, осторожный. Этот тон обеспокоил Грошингера – он ожидал чеканной четкости, ясности, уверенности.
– Эта сторона Земли сейчас темная, очень темная. И у меня ощущение, как будто я падаю, как вы и предупреждали. Прием.
– Что-то еще? – обеспокоенно спросил генерал. – Ты как будто…
Майор оборвал его на полуслове:
– Вот! Вы слышали?
– «Альфа Браво Фокстрот», мы ничего не слышим, – сказал генерал, озадаченно оглянувшись на Грошингера. – А что там такое? Помехи? Прием.
– Ребенок, – ответил майор. – Я слышу, как плачет ребенок. Неужели вы ничего не слышите? А сейчас… слышите?.. старик. Он пытается успокоить ребенка. – Голос майора теперь звучал глуше, словно тот отвернулся от микрофона.
– Чушь какая, это невозможно! – сказал Грошингер. – Проверьте оборудование, «Альфа Браво Фокстрот», проверьте настройки. Прием.
– Они становятся громче. Голоса становятся громче. Мне трудно расслышать вас в общем шуме. Я как будто стою посреди толпы, и все пытаются привлечь мое внимание. Как будто… – Связь оборвалась. В динамике слышалось только какое-то шипение.
Передатчик майора был по-прежнему включен.
– Как слышите, «Альфа Браво Фокстрот»? Прием! Как меня слышите? – кричал генерал Дейн.
Шипение прекратилось. Генерал и Грошингер таращились в черноту динамика.
– «Альфа Браво Фокстрот», это «Дельта Эхо Чарли», – повторял радист. – «Альфа Браво Фокстрот», это «Дельта Эхо Чарли»…
Грошингер лежал прямо в одежде на раскладушке, принесенной специально для него. Он прикрыл лицо газетой от слепящего света потолочных ламп. Каждые несколько минут он ерошил длинными тонкими пальцами свою спутанную шевелюру и тихо матерился. Его машина сработала безупречно – и продолжала работать. Подвел единственный элемент, сконструированный не им, – гребаный человек внутри машины. Разрушил весь эксперимент.
Целых шесть часов они пытались восстановить связь с ненормальным, который взирал на Землю со своей стальной луны и слышал голоса.
– Сэр, он вышел на связь, – сообщил радист. – «Альфа Браво Фокстрот», это «Дельта Эхо Чарли», прием. «Альфа Браво Фокстрот», ответьте «Дельте Эхо Чарли». Прием.
– Это «Альфа Браво Фокстрот». Над зонами Семь, Одиннадцать, Девятнадцать и Двадцать Три безоблачно. Облачность в зонах Один, Три, Четыре, Пять и Шесть. Над зонами Восемь и Девять, кажется, формируется шторм. Движется к юго-западу со скоростью восемнадцать миль в час. Прием.
– Он пришел в себя, – с облегчением выдохнул генерал.
Грошингер не шевельнулся. Его лицо по-прежнему было закрыто газетой.
– Спросите его про голоса, – сказал ученый.
– «Альфа Браво Фокстрот», ты больше не слышишь голосов?
– Как же не слышу? Слышу лучше, чем вас. Прием.
– Он свихнулся, – сказал Грошингер, принимая вертикальное положение.
– Я все слышал, – сказал майор Райс. – Может, и так. Это легко проверить. Вам всего-навсего нужно выяснить, правда ли, что Эндрю Тобин умер в Эвансвилле, штат Индиана, 17 февраля 1927 года. Прием.
– Не понял вас, «Альфа Браво Фокстрот», – сказал генерал. – Кто такой Эндрю Тобин? Прием.
– Это один из голосов. – Повисла неприятная пауза. Майор Райс кашлянул. – Утверждает, что его убил собственный брат.
Радист медленно поднялся со своего кресла, белый как мел. Грошингер силой усадил его обратно и взял микрофон у обмякшего генерала.
– Либо вы сошли с ума, либо это самый идиотский розыгрыш в истории, «Альфа Браво Фокстрот». С вами говорит Грошингер, и вы еще тупее, чем я думал, если пытаетесь меня надуть. Прием.
– Я плохо вас слышу, «Дельта Эхо Чарли». Голоса становятся громче.
– Райс! Возьмите себя в руки! – рассвирепел Грошингер.
– А, вот. Я услышал: миссис Памела Риттер просит своего мужа снова жениться. Ради детей. Он живет…
– Прекратить!