Игры с ангелами

Когда Павел вошел, поначалу опешил – такое месиво из человека ему не доводилось видеть: истерзанный труп парня лежал на полу лицом вверх, живого места на нем сложно отыскать. Голубенькая рубашка изодрана, словно по ней прошлись когтями лапы тигра, и вся в крови, но лицо, хоть и побито, однако черты сохранились. Собственно, сейчас Павлу труп не важен, ему нужно другое, он подошел ближе к несчастной женщине, стоявшей на коленях, то ли стонущей, то ли рыдающей над телом сына, и без всяких сантиментов строго сказал:

– Элеонора Геннадьевна, прошу вас выйти отсюда.

Она перестала издавать странные звуки, медленно подняла голову, несколько секунд смотрела на него совершенно безумными глазами, а что уж там думала – неизвестно, но вдруг превратилась в злобную мегеру с перекошенным ртом, истерично закричав:

– Уйти?! Мне?! А ну пошел отсюда! Убирайся! Все убирайтесь! Я вас не звала! Пошли к черту все, чтобы я вас больше не видела здесь! Оставьте меня! Это моя квартира… моя! Вы уже ничего не можете сделать, ничего! Вы здесь не нужны! Пошли вон! Это мой сын! Вон! Убирайтесь!..

Спасибо, что не кинулась драться. Женщина в истерическом состоянии зрелище неприглядное, мягко говоря, хотя оправдывающие ее факторы должны укрощать подобные мысли. Шанс есть утихомирить разъяренную даму – дождаться, когда она выдохнется, и Павел терпеливо ждал, гипнотизируя ее немигающим взглядом. Не прошло и полминуты – она закашлялась, а после не смогла начать с прежней ноты, да и вообще заговорить, глотала сухой ком, застрявший в горле, и всхлипывала, тем самым дала возможность вразумить ее:

– Поймите, мы не можем уйти, пока не обследуем всю квартиру, это наша работа. Сюда едут эксперты, им предстоит найти улики, ведь здесь везде могли остаться следы убийцы, а вы вредите нам. Да, да, – повысил он голос, почувствовав, что задавит ее логикой и авторитетом. – На полу, где вы сидите, на предметах, которые вы трогали, повсюду могли остаться следы, которые помогли бы нам найти преступников. Но вы этому помешали…

– Я? Как?.. – стало доходить до нее, что она не права.

– Вот вы сидите, а под вами, может быть, остался отпечаток обуви преступника… (Опешив, Элеонора поднялась на ноги и уставилась в пол.) Не видите? Кровь размазана по полу от вашего платья, вы уже навредили нам своим безумным поведением. Неужели вам все равно, найдем мы убийц вашего сына или они продолжат гулять на свободе?

– Что вы такое говорите? – промямлила она, по инерции всхлипывая. – Мне все равно, мне? Нет! Как можно!.. Я хочу… я требую найти…

– В таком случае покиньте квартиру. Вас определят в больницу, успокоят, вы полежите там пару дней…

– Не могу, – вымолвила шепотом она. – А мой Илюша?.. Он здесь один будет… совсем один…

– А вашим Илюшей теперь будем заниматься мы, здесь он не останется, поверьте. – Павел протянул ей руку. – Сейчас подъедет целая бригада, вы будете только мешать, давайте вашу руку… Вот и хорошо. Идемте… Элеонора Геннадьевна, а ведь вы тоже можете помочь нам.

– Я? Могу? Как это?

– Скажу. Но сначала ответьте, ваш сын доверял вам?

– Конечно! – механически произнесла она. – У нас с Илюшей были доверительные отношения, он все рассказывал мне.

Ее уверенность достойна восхищения, лишь бы разочароваться не пришлось, как часто бывает с самоуверенными родителями, но сказал он другое:

– Раз так, вы облегчите нам задачу. Пока будете находиться в больнице, вам придется собраться с силами и за это время вспомнить все связи вашего сына: с кем он дружил, с кем враждовал, какие неприятности с ним случались, когда и почему Илья был недоволен, расстроен, зол… Это очень важно, понимаете? Вплоть до чисел. Помните, от вас зависит успех наших поисков.

– Да… слышу… обещаю… – тихо, словно в трансе, произнесла она.

К этому времени они вышли в прихожую, где их дожидались, сидя на пуфиках, доктор с медсестрой. Терехов подвел к ним мать убитого и убедил:

– Элеонора Геннадьевна пришла в себя, больше такого не повторится. Поезжайте… позвоните завтра мне – куда, в какую палату устроите ее.

– Лучше я позвоню, когда она в себя придет, – предложил доктор. – Со своей стороны обещаю держать на контроле ее самочувствие.

– Идет, – согласился Павел. – Спасибо, доктор.

Медсестра приобняла Элеонору за плечи и повела к выходу, что-то чисто по-женски шепча на ушко, но та, переступив порог, вдруг обернулась:

– А вы… вы обещаете найти?

– Мы сделаем все, что в наших силах, – не пообещал он, не мог этого сделать по объективным причинам.

Элеонора наверняка услышала то, что хотела, кивнула и вышла из квартиры. Вскоре с характерным скрипом закрылись двери лифта, потом он поехал вниз, а Павел с облегчением вздохнул и вернулся в комнату. Никто не спросил, мол, как там бедная мама убитого, он сам отчитался:

– Ее увезли. Что-то наши коллеги задерживаются.

– Так это же только у нас комплекс паровоза, – заворчал под нос Феликс, рассматривая коллекцию фарфоровых фигурок величиной с палец на полке застекленного шкафа-витрины (под названием «горка») черного цвета, то ли это ангелы с крылышками, то ли феи, не очень понятно. – Мы все бросаем и несемся впереди других, нам же надо первыми к трупу пробиться, как будто он убежит. А эти другие спокойно и выпили, и закусили, и пообщались… Веник, сфоткай эти фигурки и шкафчик подробно.

В ту же секунду раздался бодрый незнакомый голос:

– В данном случае неуместно говорить «добрый вечер», поэтому просто… здравствуйте.

В дверном проеме стоял молодой человек, если Веня упитанный, то этот паренек кругленький, аккуратненький, такими бывают отличники в школе, опекаемые без меры мамой, которая кормит сытно, вкусно и много. И такой чистенький, что на первый взгляд казалось, будто его долго мыли с мылом, отчего розовые щеки лоснились, улыбка светилась, а наглаженная одежда сияла, как в рекламе моющих средств. Но если серьезно, он произвел приятное впечатление, эдакий обаяшка, тем не менее явление вызвало закономерное недоумение, у Феликса непроизвольно вырвалось:

– Это еще кто нарисовался?

Клара чиркнула о коробок спичкой…

В полутьме огонек пыхнул яркий, желто-оранжевый, с тонким сиянием вокруг, осветив лицо Клары, на котором улыбка не появлялась вот уже три года. Точнее, три года и четыре месяца, можно еще и дни посчитать, но зачем? Аркадий Лукьянович не спускал с нее глаз не потому, что опасался за здоровье, эти времена прошли, сегодня вдруг посетила бредовая мысль о бесконечности. Ему совершенно не свойственны философские размышления, он абсолютно земной, его профессия тоже земная – технолог на рыбном заводе, там ничего нет, располагающего к экзерсисам ума. А вот сегодня стукнуло: бесконечность, это что-то постоянно неудобное, угнетающее изо дня в день, не дающее главного – надежды.

Клара поднесла огонек к церковной свечке возле маленькой иконы Богоматери, которой вовсе не место на полке стеллажа с интерьерными, в большинстве своем ненужными предметами. Постояв там с минуту, она вернулась за накрытый стол, Аркадий Лукьянович по-новому взглянул на жену, хотя у них гражданский брак, да и живут вместе они всего два года и три месяца, не считая нескольких дней. Одно дело встречаться в течение многих лет, совсем другое – жить бок о бок, когда у обоих большая часть жизни прошла, за плечами багаж и много чего случилось. Итак, пора разрядить бесконечную паузу:

– Давай, наконец, проводим Старый год? (Клара молча кивнула, он налил ей шампанского, себе водки.) Ну? За Старый? Он принес много хорошего…

И осекся. Забыл, что у Клары ничего хорошего по определению не может быть, она об этом никогда не говорила, он сам додумался. Пока Аркадий Лукьянович пил свою водку, зазвонил ее телефон Кларе пришлось вернуться к стеллажу, где лежал смартфон, она немножко ожила, услышав голос в трубке:

– Здравствуй, родной… Все хорошо у меня, просто отлично… Аркаша, тебе привет от Димки!

– Спасибо, взаимно, – бросил в ответ он, но его слова попали ей в спину, так как Клара отвернулась и общалась с сыном какое-то время междометиями.

Подперев скулу кулаком, Аркадий Лукьянович терпеливо ждал, царапая вилкой тарелку и поглядывая на Клару, а не в телевизор, где зашкаливало веселье – шел повтор новогоднего огонька. Ему пятьдесят, ей сорок три; он простой мужик, она королева без трона и королевства, а если бы пользовалась косметикой и не убирала волосы в узел на затылке, была бы краше мировых звезд кинематографа. Он любил ее в любых проявлениях, она… иногда ему казалось, Клара никого не любит, никто ей не нужен. А старость не за горами, тут нужно радоваться каждому новому дню, ведь время неумолимо, вместо этого госпожа уныние холодит дом.

– А когда, когда?.. – добивалась ответа она. – Родной, скоро – ни о чем не говорит… Хорошо, милый, я жду. Пока, родной, целую. Аркаша, Димка приезжает, сказал, скоро. Но даты не назвал.

Клара вернулась за стол, взяла бокал и задумалась, в который раз Аркадий Лукьянович решил втянуть ее в диалог:

– Решил сделать тебе подарок, но не знаю, что бы ты хотела…

– Я? – глядя ему в глаза, переспросила она.

По телику грянул гомерический хохот, он диссонировал с унылой атмосферой за столом. Под этот смех Клара выпила и ответила ему:

– Хочу невозможного.

Появление незнакомого молодого человека…

…не где-нибудь, а на месте преступления, к тому же в столь поздний час, вызвало вполне законный и чисто профессиональный интерес.

– Ты кто? – задал законный вопрос Женя.

– Кориков Антон Степанович, новый судмедэксперт, – представился молодой человек, а дальше пошутил: – На пост заступил позавчера, к работе готов.