Поэты и вожди. От Блока до Шолохова

Тогда Бунину не пришлось представляться. Лев Толстой зоркими глазами увидел, кто оказался перед ним, и первым поздоровался:

– Здравствуйте, Иван Алексеевич. Почему вас не видать?

Растерявшийся от неожиданной встречи Бунин снял с головы шапку, почувствовал смущение и неловкость, как школьник перед строгим учителем, и со свойственной ему откровенностью и правдивостью ответил, преодолевая волнение:

– Боюсь я бывать у вас…

Между первой и последней встречей со Львом Толстым прошло всего семь лет, но за эти годы Иван Бунин написал десятки стихотворений и рассказов, стал профессиональным литератором, познакомился со многими выдающимися современниками: поэтами, писателями, артистами, художниками. Его имя стало известно читающей России.

Еще до встречи в Хамовниках на глаза Льву Толстому попалось одно из стихотворений Бунина. Беседуя с Горьким, не помня имени автора, Лев Толстой процитировал поразившие его стихи: «Грибы сошли, но крепко пахнет в оврагах сыростью грибной…»

Первым большим поэтом, с которым Иван Бунин подружился во время наездов в Москву, был Константин Бальмонт. Их сближала не только поэзия, но и страсть к путешествиям, интерес к поэзии и истории многих стран и народов. Бальмонт познакомил Бунина с московскими символистами, в частности с Валерием Брюсовым. Мэтр признал в нем «настоящего поэта». Проницательный Брюсов увидел и то, что в жизни Бунин, «кажется, очень несчастен».

Обстоятельства семейные складывались для поэта много лет неудачно. Варвара Пащенко – первая любовь – покинула его, сбежав тайно из дому. Второй брак также сложился неудачно, более того – умер горячо любимый малолетний сын…

Мятущаяся душа поэта рвалась, как птица в полет, на вокзал, в дорогу. Сложны траектории бунинских маршрутов, особенно в молодости. Позднее они несколько упростились. Бунин чаще всего колесил между Москвой, Петербургом, Одессой и Крымом, заезжая непременно в родные края, деревню, где никто не мешал ему писать.

Не имея никогда собственного дома в Москве, он останавливался в разных гостиницах и меблированных комнатах, поэтому и в рассказах его герои нередко делали то же самое:

«Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата» («Кавказ»).

«Жил я на Арбате, рядом с рестораном “Прага”, в номерах “Столица”» («Муза»).

Скромная московская гостиница «Столица» находилась в длинном двухэтажном доме, которым в свое время владел генерал Шанявский, подаривший его городу. Жил тут Бунин весной 1898 года, зимой 1902 года… Здание это сохранилось. Его адрес: Арбат, 4.

Бывшие меблированные комнаты в «переулке возле Арбата» стоят на своем прежнем месте в Хрущевском переулке, правда, фасад старого дома, где помещались номера, видоизменился, упростился в духе современной архитектуры. В этом переулке, в доме № 5, содержала небольшое гостиничное заведение некто И.А. Гунст.

Иван Бунин отдавал предпочтение ее меблированным комнатам по нескольким причинам. К тому времени, когда писатель зачастил в Москву, его старший брат Юлий Алексеевич Бунин осел в Москве, начав служить в журнале «Вестник воспитания».

Редакция журнала находилась в Староконюшенном переулке, 32, в небольшом дворовом двухэтажном флигеле, в последние годы снесенном. Не проходило дня, чтобы братья не виделись, не совершали уличной прогулки, не проводили часы за вечерним чаепитием. Эти чаепития, а на них сходились многие литераторы, проходили на первом этаже флигеля, где жил Юлий Бунин. Потребность жить вблизи брата и заставляла Бунина селиться то в «Столице», то у Анны Ивановны Гунст.

И Староконюшенный, и Хрущевский переулки входят в число многочисленных переулков Арбата, самого поэтического района старой Москвы. Жить здесь стремились многие писатели, начиная с Пушкина. Естественно, Бунина не мог не очаровать Арбат:

Здесь, в старых переулках за Арбатом,
Совсем особый город… Вот и март.
И холодно, и низко в мезонине,
Не мало крыс, но по ночам – чудесно.
Днем – ростопель, капели, греет солнце,
А ночью подморозит, станет чисто,
Светло – и так похоже на Москву…

Была еще одна причина, заставлявшая селиться в Хрущевском переулке, 5, в номерах Гунст. Рядом с меблированными комнатами как прежде, так и теперь, находился крохотный, в один этаж, особняк, появившийся в этом уголке Москвы после 1812 года. Тогда сгоревший деревянный Арбат бурно застраивался сотнями деревянных домов, на каждом из которых ставила свою печать поэзия чистого и гармоничного архитектурного стиля, торжествовавшего в те дни в освобожденной Москве – ампира, позднего классицизма.

Об этом особняке Арбата трудно говорить кратко, настолько богата его история, настолько хороша архитектура, настолько многих великих и славных людей повидали его маленькие стены, слышавшие Льва Толстого, Федора Достоевского, Ивана Тургенева… Не буду обо всем этом писать: судьба дома подробно прослежена в книжке «Особняк за потайной дверью» Александра Басманова, вышедшей в серии «Биография московского дома» издательства «Московский рабочий».

Скажу о том, что связывало особняк с Буниным. Дружба с Екатериной Михайловной Лопатиной, дочерью хозяина дома. Проживавший с 1931 года до последнего времени в этом особняке Юрий Борисович Шмаров, историк, человек интересной судьбы, сделал много для того, чтобы сберечь память об этой достопримечательности города. Поселившись здесь в молодости, он, как истый собиратель и коллекционер, поднялся на пыльный чердак, зная, что там нередко хранятся бесценные вещи и документы. И был щедро вознагражден за любопытство. Нашел он не только старые фотографии хозяйки, а и хозяина – Михаила Николаевича Лопатина. Тайный советник, председатель Московской судебной палаты – он был не только неподкупный судья, известный всей Москве, но и публицист, устраивавший много лет в особняке литературные «среды». Неудивительно, что, живя в насыщенной культурой среде, дочь его Екатерина увлеклась литературой, стала писательницей. Вместе с фотографиями обнаружил тогда Шмаров тетрадь в коленкоровом переплете – дневник. Стал его читать. И вот что из него узнал:

«12 марта 1898 г. Иван Алексеевич Бунин дня через два после того, как я писала в последний раз, в среду уже был у меня. Он у меня постоянно, мы вместе работаем. Мне теперь с ним легко: в наших отношениях есть много поэтического. “Как-никак, а мы артисты, черт возьми, нужно ж, чтобы мы выработали какие-нибудь иные формы”, – говорил он мне».

Их совместная работа в те далекие дни заключалась в том, что Бунин помогал «Катерине Михайловне», как он ее называл, держать корректуру ее выходившего в журнале (а потом – отдельным изданием) романа, советуя при этом сокращать длинноты.

Оба они, Бунин и Лопатина, тогда глубоко в душе переживали любовные драмы, каждый – свою. О женитьбе своей поминали шутя, слишком разные были это люди. Ходили они вдвоем в Проточный переулок, где находились тогда московские трущобы, знакомились с жизнью людей на «дне», не раз гуляли вместе по арбатским переулкам, проводили лето на даче в Царицыне, ставшем частью Москвы: сюда подведена линия метро…

«Бывало, идем по Арбату, он в высоких ботиках, в потрепанном пальто с барашковым воротником, в высокой барашковой шапке и говорит:

– Вот вы все смеетесь, не верите, а вот увидите, я буду знаменит на весь мир! – Какой смешной, – думала я», – вспоминала много лет спустя эти прогулки по Арбату Екатерина Лопатина в дни, когда слова друга молодости сбылись: он стал лауреатом Нобелевской премии.

В отношениях между Буниным и Лопатиной особенно удивляет вот что. Иван Алексеевич был завсегдатаем особняка в Хрущевском переулке не только потому, что его тянуло увидеть здесь Екатерину Михайловну, поговорить с ней, ее друзьями. Частые встречи Бунина с Лопатиной могли создать впечатление, что между ними – роман. Но романа не было, была та редкая ситуация, когда гость стремится в дом не столько ради хозяйки, сколько ради… самого дома. Отличался дом не роскошью, хлебосольством, а архитектурой, царившей в нем культурой, чьи глубокие корни проросли здесь.

Бунин об этом писал так: «Мне нравился переулок, дом, где они жили, приятно было бывать в доме. Но это было не то, что влюбляются в дом оттого, что в нем живет любимая девушка, как это часто бывает, а наоборот. Она мне нравилась потому, что нравился дом».

И сегодня пленяет живописностью старый крошечный особняк, как и Хрущевский переулок, его строй домов. Хотя кое-что и здесь успели потерять: исчезли стоявшие напротив особняка два других старинных домика, на месте которых растут кусты и деревья. Но есть и отрадные перемены. В старинной усадьбе Хрущевых, она напротив здания бывших номеров, обосновался музей А.С. Пушкина, так любимого Буниным. А рядом – на соседней улице, Пречистенке, открыт музей Льва Толстого, не раз одаривавшего молодого поэта своим вниманием.

Особняк Лопатиных передали Академии художеств; в нем помещается отделение архитектуры. В этом особняке меня принимал Михаил Посохин, бывший главный архитектор Москвы, когда на закате жизни лишили должности и некогда беспредельной власти. Он показал потайную комнату, где тайком от слуг собирались гости барона Штейнгеля, владевшего особняком до восстания 1825 года в Петербурге. Тайком от слуг будущие декабристы вели разговоры, которые привели их на Сенатскую площадь.

Словно оправдываясь, Посохин рассказал, что низкие потолки типовых домов, крошечные прихожие и маленькие кухни – все это пришлось делать под напором Хрущева.

Приезжая в Москву, Иван Бунин долго продолжал оставаться постояльцем гостиниц. Он отказывался жить у друзей, даже когда в их распоряжении были многокомнатные квартиры и дома. Так, ему предлагала кров в доме на Чистых прудах жена писателя Телешова, устраивавшего литературные «среды». Живя в Москве, по средам, Иван Алексеевич непременно посещал эти литературные собрания. Ходил и на другие «среды», которые устраивали его друзья художники на квартире коллекционера Шмаровина.

Познакомившись с Чеховым, с каждым годом все больше с ним сближался, проводив в беседах долгие часы. И когда Чехов и Бунин бывали одновременно в Москве, то виделись постоянно.

Приехав осенью, в конце октября 1905 года, в очередной раз в Москву и поселившись поначалу в комфортабельном «Национале», одной из лучших московских гостиниц, Бунин вскоре перебирается в излюбленные номера в Хрущевском переулке. Пребывая здесь в ноябре и декабре, он стал свидетелем московского вооруженного восстания, революции 1905 года.

Бунин даже заимел в те дни револьвер, что было не дань моде, а жизненной потребностью: черносотенцы нередко нападали из-за угла на прохожих, которые казались им подозрительными. Заимели револьвер и Константин Бальмонт, и Максим Горький…

Как было ни опасно в те дни находиться в Москве, и Бунин, и Горький стремились жить тогда именно в ней, желая своими глазами увидеть ход небывалых в истории России событий. Но если Бунин оставался заинтересованным свидетелем, то Максим Горький, хотя и не находился на баррикадах, был активнейшим участником революции, а его номер в гостинице «Петергоф», на углу Моховой и Воздвиженки, стал одним из центров революционной борьбы. В нем проходили конспиративные встречи и совещания. Большевики привезли сюда бикфордов шнур, запалы для бомб… В одной из самых укромных комнат номера-люкс изготовляли бомбы. Номер Максима Горького забаррикадировали. Для охраны выделили боевую дружину, состоявшую из студентов университета – грузин. Комнаты с утра до вечера были полны народу. В окнах, по выражению Максима Горького, «стекла гудели» от выстрелов. Сюда заходил Федор Шаляпин, Валентин Серов писал в те дни портрет Максима Горького, стремился сюда и Иван Бунин, не представляя, чем кончится начавшаяся трагедия для России и лично для него.

Даже когда улицы покрылись баррикадами, началась перестрелка и выходить из подъезда стало опасно, Иван Бунин не отсиживался в номерах в Хрущевском переулке. Выйдя из дома, он шел к Арбатской площади. Отсюда по короткой Воздвиженке достигал ее начала. На углу с Моховой, рядом с университетской библиотекой, поднялся новый массивный пятиэтажный дом Российского страхового общества, гостиница «Петергоф». 13 декабря 1905 года, за полчаса до прихода полиции, Максим Горький ее покинул…

Спрятав револьвер под шапкой, заняв купе в вагоне первого класса, уехал из усмиренной Москвы вслед за Максимом Горьким и Бунин. Революция 1905 года шла на убыль.

Весной следующего года писатель снова устремляется в Москву. Жить без нее, без встреч с московскими литераторами, посещения «Сред», без Художественного театра, Литературно-художественного кружка, выставок, заседаний – Бунин не мог.

В 1906 году он, хотя и продолжал колесить между городами, можно сказать, стал москвичом. Осенью 4 ноября на литературном вечере у молодого литератора Бориса Зайцева произошла встреча Бунина с абитуриенткой Московского университета Верой Муромцевой. Эта знаменательная встреча изменила привычный ход жизни 36-летнего писателя.

Где произошла встреча?

Писателя Бориса Зайцева, автора талантливых рассказов, первым заметил Леонид Андреев и ввел в кружок «Среды». В 1905 году жил Борис Зайцев вблизи Арбата в доме на Спасопесковской площадке. На верхнем этаже, и из окон его квартиры виднелась колокольня и купола церкви Спаса на Песках. Поблизости от Зайцева проживали Константин Бальмонт и Андрей Белый, с которыми он тогда часто встречался.

На закате жизни Вера Муромцева подробно описала первую встречу с Буниным в «Беседах с памятью»: «– Взбежав на четвертый этаж, чтобы перевести дух, остановилась у приотворенной двери квартиры Зайцевых…»

Я было подумал, дойдя до этого места, что это событие произошло в доме на Спасопесковской площадке, о котором подробно писали Андрей Белый и сам Борис Зайцев в мемуарах. Квартира Зайцева, судя по их воспоминаниям, как раз находилась на четвертом этаже.

Но первая встреча Бунина с суженой случилась, как оказывается, в другом доме, близком к Арбату. Его точно указала Вера Муромцева. Квартиры тогда в Москве писатели меняли быстро, были бы деньги. Познакомившись с учителем гимназии, литератором Виктором Стражевым, оказавшимся поклонником таланта молодого писателя, Зайцев в 1906 году решил жить с ним в одной квартире. Они сняли более удобную для себя квартиру. Как пишет Вера Муромцева, они «нашли ее на стыке Спиридоновки и Гранатного переулка, в доме Армянского». На их углу застыл, как встарь, дом, похожий острым носом на утюг. Владели им братья Михаил и Николай Армянские. В квартиру Зайцева и Стражева захаживали тогда многие писатели, художники, артисты.

В тот вечер, когда явилась сюда Вера Муромцева, рассказы читали Викентий Вересаев, Борис Зайцев и другие писатели, в том числе Бунин – «хорошо поставленным голосом». Читал мастерски, как артист, можно было даже видеть все, о чем он рассказывал…

Бунин был намного старше Веры Муромцевой, готовившейся к вступительным экзаменам в университет… Он задал смутившейся девушке, словно журналист, берущий интервью, несколько вопросов и выяснил: чем она занимается, как ее фамилия. И получил приглашение побывать у Муромцевых в их доме, чем не замедлил вскоре воспользоваться.