Дикарь

– Да, да, вернется, моя радость. Господь будет милостив к нам, – прошептала молодая мать, сжимая в своих объятьях ребенка и утешая его, но сама, однако, плохо веря в свои утешения.

Тяжелый день стал, наконец, клониться к вечеру. Ранние ноябрьские сумерки окутывали землю.

Служанка принесла обед и в уютной, хорошенькой квартирке Ганзевских засветилось электричество. А Яна Павловича все еще не было.

– Обедайте без меня, я подожду Яна, – обращаясь к сестре произнесла, взволнованная до последней степени отсутствием мужа, Зоя Федоровна и стала завязывать салфетку вокруг шейки сынишки.

Вдруг страшный удар потряс стены дома, где находилась квартира Ганзевских… За ним второй, третий… Миска с супом выпала из рук подававшей обед служанки и разбилась вдребезги. В тот же миг отчаянные крики и вопли, раздавшиеся на улице, долетели до слуха испуганного маленького семейства.

– Боже мой! Боже мой! Мы пропали! – простонала, ломая руки, Лина.

Но её старшая сестра не потеряла присутствия духа.

– Гануся, – проговорила Она, обращаясь к служанке, – сбегай поскорее узнать, в чем дело.

– Ах, что там узнавать! И без того видно, что они разрушают дома… Верно, что-то случилось…

Лина истерически зарыдала. Кролик, по примеру тетки, тоже ударился в слезы.

Зоя Федоровна не знала, что делать. Слезы сестры и сына приводили ее в отчаяние. Участь мужа не давала покоя. Где он? Что с ним? Не покончили ли с ним?

Пальба все не прекращалась. Ружейные выстрелы чередовались с пушечными. Где-то поблизости со свистом и грохотом разорвался снаряд.

Вбежала бледная, как смерть, Гануся и, захлебываясь от волнения, проговорила:

– Германцы хотят уничтожить город, если им не выдадут тех, кто стрелял утром по ихним войскам… А кто стрелял? Никто не стрелял, о Господи! Выдумали только… А о барине ничего не слыхала… Словно и след простыл… Пани Зоя!.. Золотце мое, голубочка!.. Берите вы паныча с паненкой да ступайте в погреб… Все соседи попрятались в погребах… Дождемся там пана Яна, приведет Господь…

– Да, да, скорее, Гануся, милая, и Бери Лину и Кролика, а я побегу… ненадолго…

– Куда, пани дорогая? Куда?

– К магистрату побегу… На завод… Узнать, где муж, куда они его девали?

– Ай, пани, не ходите! Гляньте, страсти какие на улице!.. – в ужасе простонала верная служанка и, схватив за руку Зою Федоровну, подтащила ее к окну.

То, что увидела за окном Ганзевская, заставило ее вздрогнуть от ужаса.

Вся улица перед их домом была запружена войсками. А между ними, как стадо животных, стиснутая со всех сторон, медленно двигалась толпа арестованных обывателей.

Неожиданно громкий, резкий стук в двери заставил Зою Федоровну рвануться от окна и схватить на руки Кролика. Кто стучит: враг или друг, она, конечно, не знала.

Стук через минуту повторился.

– Боже мой, не отворяй! Это германцы, Зоя! – испуганно хватаясь за руку сестры, прошептала Лина.

И, как бы в подтверждение её слов, громкие голоса зазвучали на лестнице.

– Откройте, или мы сломаем дверь! – разобрали перепуганные насмерть женщины немецкий окрик.

– В погреб, пани, в погреб! – прошептала побелевшими губами Гануся.

Но было уже поздно предпринимать что-либо.

С треском, под тяжестью налегших на нее многих людей, соскочила с петель дверь. Дюжина пруссаков под предводительством совсем еще молоденького поручика, почти мальчика, ворвалась через прихожую в столовую.

– Так-то вы исполняете приказание коменданта? Или вы не знаете, что каждый обыватель обязан брать известное число наших доблестных воинов в свою квартиру? – грозно нахмурив белесоватые брови, произнес молоденький поручик.

При первом же взгляде на этого офицерика весь недавний ужас Зои Федоровны внезапно пропал. Чувство страха сменилось изумлением. Она положительно где-то видела эту высокую, жидкую фигуру, затянутую сейчас в узкий мундир, и эту белобрысую голову с маленькими глазками, осененными совершенно бесцветными ресницами, под такими же бровями. Да и весь надменно-напыщенный вид этого юного франта в уланской форме напоминал ей знакомую, где-то однажды виденную фигуру.

– Зоя! Да ведь это барон! Молодой барон Герман фон Таг! – радостно вырвалось в тот же миг из груди Лины.

И она, схватив болтавшийся у неё на груди лорнет, поднесла его к глазам и минуту спустя, не без кокетства, проговорила, обращаясь к поручику:

– О, как я рада вам, барон! Я вас сразу узнала, несмотря на военную форму, которая, кстати сказать, вам очень к лицу. И вы меня тоже узнали срази, не правда ли? Помните, мы обедали и танцевали прошлой весной в «Озерном» – имении Всеволодских? О, как я счастлива, сама судьба посылает вас сюда! Какой счастливый случай, барон, что именно вы, наш старый знакомый, а не кто-нибудь другой попали на постой в нашу квартиру.

Все это Лина выговорила залпом, не переставая кокетливо улыбаться и заглядывать в глаза молодому прусскому офицеру.

Но эта взволнованно-радостная речь не вызвала на мало выразительном лице барона ни тени улыбки.

– Какой я вам старый знакомый, фрейлейн? – резко прозвучал деревянный голос Германа фон Тага. – У меня не может быть, да и не желаю я иметь знакомых среди вас, русских, злейших врагов моего императора и моей страны. Я германский подданный и офицер прусской службы, фрейлейн, и ничего общего у меня с вами нет. Мы, бароны фон Таг, мой отец и я сам, с матерью и сестрою уехали из вашей страны, и с этим отъездом у нас порвалась последняя связь с Россией. Перед вами прусский офицер, который именем своего кайзера, требует всего необходимого для себя и своих подчиненных… – Но…

Зоя Федоровна не дала произнести что-либо младшей сестре. С пылающим от волнения лицом и прыгающими губами выступила она вперед. Её кроткие глаза преобразились. Огнем гнева и негодования горели они сейчас.

– Я удивляюсь вам, господин офицер, – произнесла она резко, смеривая взглядом с головы до ног всю несуразную фигуру франта-улана. – Вместо того, чтобы быть благодарным приютившей вас, вашего отца, и всю вашу семью так гостеприимной России, вы позволяете себе бранить ее, называть ее варварской страной, укорять в том, в чем она не виновата. Ведь никто иной, как ваш кайзер начал эту войну…

– Довольно! – неожиданно стукнув палашом об пол, крикнул визгливо Герман. – Довольно! Замолчите, сударыня, или я сумею заставить вас замолчать. И если вы не желаете быть расстрелянной, извольте выдать тотчас же всю провизию, что имеется в доме и приготовить обед, а также отвести комнаты для меня и моих солдат.

И грубо толкнув хозяйку дома, он совсем дерзко заключил:

– Эй, пошевеливайтесь! Если не хотите, чтобы с вами было худо, извольте повиноваться тотчас же, шутки с нами коротки! Не то – суд и расстрел!

ГЛАВА XII

Ночной посетитель

Пальба по городу давно умолкла… Воцарилась сравнительная тишина. И в маленькой квартирке Ганзевских настала также ночная тишина, нарушаемая только храпом германцев, расположившихся в четырех комнатах, как у себя дома. Постели хозяев, диваны и сдвинутые кресла служили им ложем.

В распоряжении хозяев оставлена была одна прихожая, и здесь они кое-как устроились на ночь. Кролик спал на сложенном несколько раз шерстяном платке, разостланном на полу; вместо одеяла, он был прикрыт осенним пальто матери. Бедный мальчик поминутно вздрагивал и вскрикивал во сне.

Лина лежала на четырех стульях, сдвинутых вместе, с каким-то свертком, вместо подушек, в головах. Непривычное ложе не помешало ей заснуть крепким сном: пережитые волнения оказали свое действие. Спала и Гануся, протянувшись на полу, возле маленького паныча. Не могла только заснуть сама Зоя Федоровна.

Зоя Федоровна глубоко задумалась, сидя в кресле, в котором решила провести эту ночь. Где Янек? Что будет завтра с нею самой, с Кроликом, Линой и с верной Ганусей, – только знает один Бог…

Тихий, чуть слышный шорох на лестнице привлек внимание Ганзевской.

Как ни была потрясена и взволнована молодая женщина, она не могла не различить раздавшихся и, словно, крадущихся за дверью шагов. Эта дверь была не закрыта на задвижку и лишь притворена по приказанию грозных постояльцев. И глаза Зои Федоровны с испугом и надеждой устремились на дверь.

«Это Янек! Это возвращается он, дорогой, милый! – промелькнула в голове быстрая мысль. – Кто же, как не он, будет красться так ночью?»