Южаночка

И вот с двух противоположных краев России, с севера на юг и с юга на север, полетели письма. Дедушка писал внучке, внучка – дедушке. Теперь старый генерал отлично знал всю подноготную своей ненаглядной Южаночки. Знал все ее радости и горести, знал все, что ни делалось там, на далеком юге, в охранявшем русские границы полку.

Ина писала дедушке обо всем: о постоянной задумчивости и угрюмом настроении отца в последнее время, о строгой тете, родной сестре ее папы, Агнии Петровне, заменявшей в доме место покойной матери, и о своих любимых солдатиках. О последних девочка отзывалась с бурным восторгом. Еще бы! Как ей было не любить их! Вся ее жизнь с самой колыбели проходила рядом с ними. Из окна своей спаленки она видела, как проводились учения на плацу, видела, с какой ловкостью и быстротой, стройно и красиво двигались солдаты под звуки военной музыки на парадах, с каким добродушием и готовностью старались угодить ей, «маленькой капитанской барышне», в которой все буквально души не чаяли. Принести букет цветов Ине из долины, спелой ягоды из лесу, поймать ей голосистую малиновку в роще, притащить зеленую ящерицу с поля – все это каждый солдатик считал своим непременным долгом.

Ей на славу выездили гнедого Красавчика, на котором отец позволил девочке кататься по окрестностям в сопровождении тех же верных солдат. Для нее же с особой тщательностью выдрессировали маленькую чекалку[6 - Чека?лка (или чека?л) – здесь: просторечное название шакала на Кавказе.], пойманную в лесу, ходившую всюду, как собачонка, по пятам за своей юной госпожой. Словом, между Иной и «ее солдатиками» царила самая трогательная дружба. О них-то, своих верных друзьях, и писала далекому дедушке маленькая внучка, писала много и часто.

Годы шли, Ина подрастала. Вдруг новое несчастье внезапно обрушилось на ее темнокудрую головку. Владимир Петрович Палтов неожиданно скончался, едва успев поручить опеку над дочкой ее тетке и своей сестре, о чем известило дедушку печальное письмо девятилетней Ины.

Глава V. Когда засветились огни…

После обеда в гостиной зажгли люстру, и дедушка, угостив Южаночку сладким десертом, провел ее туда.

Войдя в большую, просторную, ярко освещенную комнату, девочка внезапно притихла. На ее за минуту до этого оживленном личике отразилась печаль. Ее черные глазки устремились куда-то вперед и подернулись грустью. Дедушка взглянул в том направлении, куда смотрела его внучка, и глубоко вздохнул:

– Ты узнала свою маму, девочка? – тихо шепнул он, с печальной улыбкой вглядываясь в портрет, висевший на стене гостиной. На нем была изображена совсем еще молоденькая девушка в белом вечернем туалете, как две капли воды похожая на маленькую Ину.

– Я очень любила маму, – тихо сказала Южаночка, – и горько-горько плакала, когда Господь взял ее к себе на небо… Если б мама и папа были живы, мы бы приехали все вместе к тебе, дедушка… и… и… И меня не отдали бы в этот противный институт…

– Но в этом «противном», как ты называешь его, институте, есть много хороших девочек, Южаночка! – попытался утешить внучку старый генерал.

– Ах, дорогой мой! – серьезно, совсем как взрослая, ответила девочка. – Ты совсем позабыл, что там есть и Крыса, которая ненавидит меня… И… и потом, как же мне может быть весело с девочками, которые наверняка боятся уплывать далеко в море, лазить по деревьям, скакать верхом, как я умею! А петь песни, как я, они уж и точно не умеют, милый дедушка!

– А ну-ка, спой мне песенку, Южаночка! Покажи свое искусство! – с добрым смехом попросил Мансуров.

И прежде чем успел он закончить фразу, Южаночка кинулась к роялю, стоявшему в углу комнаты, подняла крышку и, усевшись на высоком табурете, положила на клавиши свои маленькие пальчики, заиграла и запела. Это была прелестная, хорошо знакомая дедушке песня про ангела, улетевшего на небо с душой умершего человека, песня, которую так часто пела ему покойная Саша…

Серебристый голосок Южаночки то звенел колокольчиком на всю квартиру, то затихал до шепота и, словно воркующий голубь, едва слышался в тишине.

Привлеченные пением, из кухни пришли Марья Ивановна, кухарка и мальчишка-поваренок. Из буфетной неслышно появился Сидоренко с полотенцем в руках, и все с блаженными лицами замерли на пороге. Марья Ивановна плакала от умиления, кухарка тоже вытирала передником слезы. У Сидоренко шевелились его тараканьи усы, а мальчик Прошка так широко разинул рот от изумления, точно хотел проглотить разом и самый рояль, и маленькую певицу, обладающую таким чудесным, неземным голоском.

Что же касается дедушки, то он не спускал глаз с Южаночки. Его сердце забилось сильнее, его душа трепетала, сжимаясь сладкой и нежной тоской…

И вдруг, когда все присутствующие, поддавшись очарованию пения, почувствовали себя словно отрешенными от земли, произошло нечто совершенно неожиданное. Южаночка изо всех сил забарабанила обоими кулаками по клавишам, стремительно вскочила с места, с грохотом повалив табурет, и в одно мгновение, растрепав свои черные кудри, упавшие ей на лоб, глаза и щеки и к тому же дыбом вставшие на затылке, завертелась волчком по комнате и неистово завыла во весь голос:

Гу-гу-гу-гу!
Я по лесу бегу!
Прочь с дороги, прочь!
Схорони, темна ночь!
Мне не птицей лететь,
Мне по сучьям хрустеть,
Я медведь, я медведь, я медведь!
Гу-гу-гу-гу!
Я по лесу бегу!
Прочь с дороги, прочь!..

Последние слова она так пронзительно выкрикнула перед самым носом Прошки, что злосчастный поваренок как ошпаренный отскочил к дверям залы и с перепуганным лицом бросился дальше, в кухню. А Южаночка кинулась к дедушке, уткнулась ему в колени своей черненькой, как мушка, головкой и разразилась веселым, звонким смехом…

Дедушка смеялся. Смеялись и Марья Ивановна, и кухарка. Рыжие тараканьи усы и морщинистые щеки Сидоренко плясали от удовольствия, а сузившиеся от смеха глаза с явным обожанием устремились на веселое личико маленькой шалуньи.

– Это медвежий танец, дедушка! Разве не хорош? Как ты его находишь! – хохотала Ина, целуя руки дедушки и блестя своими черными, разгоревшимися, как угольки, глазами.

– Очень хороший танец! И ты его прекрасно танцуешь, Южаночка! – со смехом отвечал генерал.

– Рады стараться, ваше превосходительство! – вытягиваясь в струнку и скосив глаза в сторону, как настоящий солдат, отрапортовала Ина.

Потом с тем же веселым смехом прыгнула на колени к дедушке и покрыла градом горячих поцелуев его глаза, губы, щеки и лоб.

* * *

В тот же вечер, тяжело вздыхая, Марья Ивановна раздевала Южаночку.

– Первую и последнюю ночку под дедушкиным кровом проводите, пташка вы наша голосистая, – говорила она, любуясь разгоряченным личиком девочки. – Мамашеньку вашу, покойницу Сашу мою, вынянчила, – продолжала со слезами в голосе добрая старушка, – мечтала на старости лет и вас понянчить, да, видно, не привел Господь! Ах, кабы вам, птичка наша, пожить бы хоть недельку под крылышком дедушки! – горячо заключила она свою речь.

Южаночка мысленно соглашалась с доброй старушкой. Если бы только одну недельку можно было провести здесь, у этого милого, доброго, очаровательного дедушки!

Все, решительно все вокруг говорило о любви и заботе о ней!

Как прелестно выглядела ее комнатка, заново оклеенная веселыми голубыми обоями, с чудесной мягкой мебелью, с японскими ширмочками, за которыми приютились ее уютная нарядная кроватка и похожий на игрушку умывальник!

А все эти фарфоровые безделушки, так заботливо расставленные на изящной этажерке в углу комнаты! А письменный столик со всеми необходимыми принадлежностями, включая нарядный бювар[7 - Бюва?р – настольная папка, обычно с писчей бумагой и конвертами.] из голубой кожи с вытисненными на нем миниатюрными золотыми голубками! Во всем, положительно во всем чувствовалась любящая и заботливая рука дедушки, приложившего все свое старание, чтобы порадовать любимицу-внучку. И со всем этим придется расстаться… И расстаться не далее как через сутки…

С этой тревожной мыслью Южаночка, помолившись, легла в постель. Институт представлялся ей каким-то мрачным чудовищным замком, где хозяйничала злая волшебница в образе крысы и где томились в неволе маленькие заколдованные девочки-принцессы…

Нескоро уснула в эту ночь Южаночка. Но вот незаметно подкравшаяся дрема так цепко опутала притомившуюся с дороги головку, что девочка и не слышала, как с легким скрипом открылась дверь ее комнаты и осторожно вошел дедушка. Легкими шагами, на цыпочках, затаив дыхание, генерал Мансуров приблизился к нарядной постели внучки, склонился над ней и осенил спящую девочку широким крестом. Потом нежно-нежно коснулся губами ее влажного лба и, опустившись в стоявшее рядом кресло, долго любовался темнокудрой головкой внучки и ее красивым смуглым личиком, чему-то сладко и радостно улыбавшимся во сне…

Глава VI. Птичка попадает в клетку

Ровно через сутки Южаночка подъезжала с дедушкой к большому каменному зданию, окруженному деревьями и высокой железной решеткой. Лишь только их карета подкатила к подъезду, из дверей здания вышел старик швейцар, увешанный медалями и орденами. Он высадил дедушку и Южаночку из экипажа и ввел их в просторный вестибюль, где топился камин и было очень тепло.

– Доложи-ка, любезный, Эмилии Федоровне Бранд, что генерал Мансуров привез внучку и просит их выйти на минутку, – попросил дедушка швейцара.

– Слушаю-с, ваше превосходительство! – почтительно ответил тот и поспешил исполнить возложенное на него поручение.

Не прошло и пяти минут, как перед дедушкой и Иной уже стояла госпожа Бранд с деревянной улыбкой на сухом, вечно недовольном лице. Строго и официально поклонившись, она заговорила, по привычке отчеканивая каждое слово:

– Вы немного опоздали, генерал. Госпожа начальница уже не сможет принять вас сегодня. Я отведу девочку к ней представиться завтра, а теперь попрошу вас проститься с внучкой, так как уже поздно и девочке необходимо сейчас же лечь спать, чтобы успеть хорошенько выспаться до завтрашнего утра.

– До скорого свидания, милая моя Южаночка! – произнес дедушка и, обняв Ину, несколько раз перекрестил ее дрожащей рукой и нежно поцеловал в успевшую побледнеть щечку. – До свидания, моя дорогая, дорогая девочка, завтра я приеду навестить тебя, а пока… – и, еще раз прижав к своей груди черненькую головку, генерал Мансуров вновь поцеловал ее.

– Извините меня, генерал, – неожиданно прозвучал скрипучий голос классной дамы, – но завтра мы не можем, к сожалению, допустить вас повидать вашу внучку. Посещения родственников у нас бывают только по четвергам и воскресеньям, два раза в неделю. Завтра же пятница и, стало быть…

– Значит, завтра я не увижу моего дедушку? – живо перебила свою новую наставницу Ина.

– Ты увидишь своего дедушку в воскресенье, через три дня! – строгим, не допускающим возражений тоном ответила госпожа Бранд.

– Никогда в жизни я не соглашусь на это! – горячо вырвалось из груди Южаночки. – Или пустите дедушку завтра, или я ни за что на свете не останусь в вашем противном институте! Клянусь вам!

– Ты невозможная девочка! – пожала плечами госпожа Бранд, и ее длинное лицо еще больше вытянулось.