Кикимора болотная

Жанна мечтает в совершенстве овладеть английским. Я охотно взялась ей в этом помочь, расширяя по ходу ее кругозор и без устали делясь своим жизненным опытом.

За короткое время мы стали подругами, точнее я стала ее кумиром, что было особенно приятно. Занимаясь домашним хозяйством, Жанна успевала не только слушать меня, но и выражать свое восхищение, причем в самой лестной форме.

Конечно, я была в восторге, день ото дня все больше влюбляясь в прислугу, подумывая всерьез над повышением жалованья, что с моей стороны уже было бы настоящим меценатством, поскольку Жанна планировала продолжить свое образование и собирала средства для оплаты обучения в университете.

Я поделилась своей идеей с Евгением, и он всячески ее одобрил, напомнив, однако, что такие домработницы, как Жанна, на дороге не валяются, а ведь если она поступит в университет, ее надо будет кем-то заменить. Впервые в жизни, да простит меня господь, я пожалела об отмене крепостного права.

– Я же умру без нее.

– Ну, это будет не так скоро, – поспешил успокоить меня Евгений.

– Да, но я уже сейчас представить не могу, как буду обходиться без нее.

К тому же она мне как дочь. Все, что есть у меня внутри, что накопилось за долгие годы жизни, настойчиво требует передать это дочери.

– Отдай Саньке. – Ему это на пользу не пойдет. Нет, нет, нет. Представить себе не могу, что будет, когда меня покинет Жанна.

– Это будет не скоро, – снова заверил меня Евгений, но он ошибался;

Через несколько дней после нашего разговора позвонила Тамара и пригласила меня на банкет по случаю своего юбилея.

Так было всегда. Все дни рождения Тамары, сколько себя помню, проходили на моих глазах. Сначала это были детские собрания с тортом, свечами и лимонадом, потом отроческие вечеринки с теми же атрибутами и подпольным вином, потом юношеские бесшабашные пьяные компании и так далее.

Но с тех пор, как Тамара забралась на коммерческий олимп, ее дни рождения не радовали меня. Я отбывала их как повинность, расплачиваясь за многолетнюю верность и дружбу. Там уже не было прежней атмосферы родственного единства, где все любили и были любимы. Там присутствовали скука и суета, и еще много тщеславия и прагматизма. Все друг от друга чего-то хотели и старались это тут же получить.

Там, на этих юбилеях, я уже не принадлежала себе и чувствовала себя чужой и страдала, что не нужна Тамаре, как прежде, и что она меня уже не так любит, хотя она клялась, что без меня на собственном дне рождения просто повесилась бы. Вот как загнала бедняжку жизнь.

В общем, я знала, что ждет меня на этом банкете: это будет шумный и суетливый прием с чиновниками, политиками, бизнесменами, банкирами и звездами эстрады, где у каждого припасен камень за пазухой и улыбка до ушей.

Я очень не хотела туда идти, но не могла отказать подруге. Я вынуждена была сказать «да».

Тамара, избавившись от неловкости, связанной с ожиданием моего ответа, обрадовалась и размечталась о том, чего уже не будет никогда: как мы посидим вдвоем, напьемся, поболтаем, распахнем друг другу души…

– Кстати, Мама, как там твоя новая подруга-домработница? – неожиданно спросила Тамара. – Ты по-прежнему от нее в восторге?

– Она прелесть, я не прочь ее удочерить, – засвидетельствовала я, – Жаль, что я никак не могу ее увидеть. Все дела, дела. Времени свободного совсем нет. Неужели она так уникальна?

– Можешь не сомневаться. Это перл.

– Слушай, Мама, а почему бы тебе не захватить ее на мое торжество?

Может, мне удастся переманить ее к себе, и я узнаю, что такое настоящее счастье.

Мне понравилась такая мысль, я имею в виду, конечно, не счастье Тамары, а само торжество.

– Это идея! – закричала я, предвкушая, сколько радости получит Жанна от того, что для нас с Тамарой хуже цирроза.

Я мгновенно ощутила себя волшебницей-крестной, щедро одаривающей Золушку-Жанну, и поинтересовалась:

– А карета за нами будет? Тамара поняла меня с полуслова.

– Будет, и с кучером, – пообещала она.

– Блеск!

Я повесила трубку и вот тут-то впервые ощутила его. Он стоял за моей спиной и дышал мне в затылок. Я застыла перед зеркалом, висящим над телефонным столиком, и потому ясно видела: за мной нет никого.

Но кто-то дышал. Даже волосы шевелились на затылке. Ужас!

Не знаю, что стало бы со мной, если бы не звонок в дверь. На пороге стояла Старая Дева. По отсутствию бигуди я определила, что она при параде.

– Ко мне пришел старый друг, – заблеяла она, – и очень хочет с вами поговорить.

– С чего это? – испугалась я.

– Он ваш читатель.

– Ваш друг?

– Да, – с осуждением подтвердила Старая Дева. – Мой друг – ваш читатель.

– Пусть читает что-нибудь другое, – запротестовала я и поспешно захлопнула дверь.

И в это время осознала, что не чувствую дыхания на моем затылке.

«Чего только не привидится, – подумала я и рассмеялась. – А может, тот, который дышал, обиделся за друга Старой Девы? Не слишком-то любезно я обошлась с ним. Сам виноват. Впредь будет знать, с кем дружить».

…Это происшествие тут же забылось, и последующие два дня я портила Жанну, заставляя ее примерять свои наряды. В моем розовом платье она была так мила, что это заметил даже Евгений.

– Ого! – сказал он, после чего я поняла, что перестаралась.

Жанна вспыхнула и потупилась, а я возмутилась.

– Это что еще такое? Ты не пойдешь с нами, так что не радуйся, – предупредила я Евгения.

– И очень тебе за это благодарен, – ответил он. – По роду деятельности я достаточно насмотрелся. Когда я был телохранителем у…

Но я не могла это слушать. Я его оборвала:

– Знаем, знаем, наслышаны. Чем распускать перед Жанной хвост, пойди-ка лучше посмотри, чем занят там наш Санька.

– А что, Жанна уже освобождена от своих обязанностей? – удивился Евгений.

– До банкета частично – да. Нам еще нужно обсудить манеры, раз они так ее беспокоят.

Астров скроил недовольную физиономию, но отправился к Саньке.

– Так вот, – обратилась я к Жанне, едва за ним закрылась дверь, – нет там никаких манер. Все то воспитание, которое ты получила у своих родителей, придется забыть. Ты не сморкаешься в занавеску, умеешь пользоваться ножом и вилкой, не чавкаешь во время еды и не хватаешь со стола руками – на этом и остановимся. Этого Достаточно.