Песнь бича

Песнь бича
Макс Брэнд

В романе «Песнь бича» Монтана Кид, рискуя жизнью, освобождает зверски наказанного хозяином мексиканского крестьянина, и этот поступок влечет за собой цепь трагических событий.

Макс Брэнд

Песнь бича

Глава 1

В фольклоре пеонов[1 - Пеон – в Латинской Америке батрак, поденщик, крепостной. (Здесь и далее примеч. перев.)] «Песнь Бича» бытует с незапамятных времен; мексиканские крестьяне бережно хранят ее и передают из поколения в поколение. Правда, петь эту песню они осмеливаются, лишь когда находятся одни, вне досягаемости слуха своих господ и хозяев: государственных чиновников, богатых землевладельцев, надсмотрщиков и сельских жандармов. Причина подобной предосторожности таится в ее словах. Оригинальный текст сложен для перевода, но если опустить некоторые из наиболее смачных выражений, то получится примерно следующее:

До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Чтоб пронять до души
И заставить пеона кричать,
Нужно шкуру изрезать до кости.

А вот с нежною кожею дело иное:
Из нее извлеку даже песню.
Эта музыка муки и боли
Будет с губ благородных срываться.

А последние четыре строки в вольном переводе звучат вроде этого:

Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.

Вот эту самую песню и распевал молодой парень на берегу Рио-Гранде. Пел громко и задушевно, поскольку здорово набрался мескаля[2 - Мескаль – мексиканская кактусовая водка.]. Особый эффект его пения достигался тем, что этот мексиканский ковбой, разряженный в расшитый серебряными блестками костюм из желтой кожи, горланил песню в городишке, который весь, до последней пяди, находился на землях того самого благородного семейства Леррасов. Пеоны побросали свою работу и подошли, чтобы послушать. Оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что поблизости нет никого из хозяйских прихвостней, они улыбались, переглядывались и с нескрываемым удовольствием наслаждались оскорблениями, звучавшими в адрес их господ. А парень, разъезжая на лошади взад и вперед, продолжал распевать, время от времени прикладываясь к бутылке, которой к этому же отбивал ритм.

Куплет следовал за куплетом. Все мексиканские песни необычайно длинны, а эта походила на целую эпическую поэму, по большей части столь непристойную, что выдержать подобное могли лишь уши пеонов.

А по другую сторону узкой в этих местах знаменитой Рио-Гранде, в патио[3 - Патио – внутренний дворик.] таверны, обращенном на юг, прямо в сторону мексиканского городка, эту песню слушал, потягивая холодное пиво и покуривая цигарку, Монтана.

Высокий мужчина с выгнутыми колесом негнущимися ногами, выдававшими в нем истинного наездника Запада, подошел к его столику и сдвинул на затылок шляпу. Тесная тулья оставила на лбу красную полосу, по его лицу медленно струился пот.

– Ты – Монтана? – спросил он.

– Кое-кто меня так называет, – с еле заметной улыбкой ответил Кид.

– Меня зовут Райли. Я живу в этих местах.

– Присядь, в ногах правды нет, – пододвигая стул, предложил Кид.

Райли уселся.

– Выпьешь? – поинтересовался Монтана.

– Давай сначала потолкуем.

– Ну тогда говори.

– Мы тут с ребятами кое-что обсуждали, – усаживаясь поудобней и передвигая пояс так, чтобы кольт в кобуре оказался под рукой, начал Райли. – Нас очень интересует, надолго ли ты задержишься в наших краях.

– Пока не отдохну.

– Но кое-кто из ребят обратил внимание, что ты вовсе не выглядишь усталым.

– Да ну?

– С виду свеж как огурчик.

– Внешний вид зачастую бывает обманчив, – заметил Монтана. – Знаешь, сколько на свете людей со здоровым цветом лица и улыбкой на устах должны щадить свое больное сердце? Закуришь?

Райли принял предложение и свернул из желтоватой маисовой бумаги и табака «Булл Дерхэм» цигарку.

– Интересно, из чего его делают? – полюбопытствовал Райли. – Мелко режут сорняки и пропитывают отжимками табачного сока?

– Какая разница? Все дело в привычке, – буркнул Монтана.

– Вот это-то мне больше всего и нравится в людях! Забавно, как некоторые привязаны к своим привычкам. Одни наслаждаются свежим воздухом и жизнью в чудесном краю, а другие скучают без каменных плоскогорий и пыли пустыни. Находятся и такие, кому жизнь не в радость, если нет опасностей. – Райли посмотрел прямо в глаза Монтане.

– Ну да, – отозвался тот. – Одни жить не могут без пульке[4 - Пульке – мексиканский хмельной напиток из агавы.], а другие не станут поить им даже свиней.

– И тем не менее, – продолжал Райли, – даже в этом патио можно найти пять-шесть человек, в чьих головах засела одна и та же мысль… Посмотри. Вот этот костлявый оборванец, что сидит один, и те двое парней в углу, которые потягивают водку и тихонько переговариваются, а еще та парочка у ворот патио, делающая вид, что нас не замечает… Как ты думаешь, что у них на уме?

– Мечтают о дне грядущем, – быстро нашелся Кид.

– Черта лысого! Они думают о твоей персоне. Сколько тебе лет, Монтана?

– Если иметь в виду годы, то не так уж и много. Но если сосчитать все выпавшие на мою долю заботы и напасти…

– Мне это известно, как и то, что у тебя красивые волосы, а все эти бродяги спят и видят, как бы снять с тебя скальп.

– Неужели? – приглаживая длинными пальцами только что упомянутые собеседником волосы, удивился Кид.

– В Чиуауа за голову Монтаны обещают пять тысяч долларов. В Соноре – десять тысяч песо. А в Мехико к этой сумме добавляют еще столько же.

– И все ж не думаю, что эти ребята гоняются за моим скальпом, – добродушно возразил Кид. – А вот мы сейчас проверим. – Он встал и окликнул мексиканцев: – Друзья! Послушайте меня…

Посетители таверны, услышав голос Монтаны, едва не поперхнулись.

– Друзья, – дождавшись, когда все повернутся к нему, продолжал Кид, – вы что, охотитесь за моим скальпом?… Эй, ты, со сломанным носом, убери лапу с револьвера! И ты, в красным кушаке, я вижу твои руки под столом… Ну вот, теперь мне ясно, что вы просто шайка грязных оборванцев. Поднимайтесь и выкатывайтесь отсюда! А то мне рядом с вами тесновато. Проваливайте!

Мексиканец со сломанным носом подался вперед, осторожно заводя правую руку за спину. Райли тут же нырнул под стол, сжимая в каждой руке по револьверу. Но Монтана, упершись руками в бока и по-прежнему улыбаясь, спокойно смотрел на мексиканцев.