Мертвецы не танцуют

Серафима захихикала, мне немедленно захотелось столкнуть ее в ров. Но я только сказал:

– Дура ты.

– Ага, дура… А правда, что она тебя тоже? Ну, типа, любит?

– Я же говорю – дура. Ты дура.

– Ага. Говорят, что она тоскует без тебя. Когда ты уходишь, она на стены кидается. Любовь, точно. Чудовище и красавец!

Едва не замахнулся. Честно, еще бы секунду, и влупил бы ей, прямо в лоб, в лобешник…

– Спокойно, спокойно! Это так трогательно, что я не могу просто.

Серафима снова стала стрелять. Пистолеты дергались у нее в руках, кисти слабые, никуда не годится. Но попадала. В упор любая дура попадет.

Патроны закончились, она спрятала пистолеты и достала револьвер. С коротким стволом, черный. Я позавидовал, сам давно хочу себе револьвер, даже у Петра одна рухлядь, а самоделку не хочется.

А у этой есть.

– Говорят, ты и сейчас к ней ходишь…

Бук. Револьвер звучал совсем по-другому, серьезнее. И убойнее, мрецов отбрасывало на несколько метров, видимо, Серафима подточила пули.

– Говорят, ты ее выкрасть два раза пытался…

– Такие же дуры, как ты, и говорят.

Я разозлился и направился обратно, к крану. Зря она приперлась, только настроение портит. Бестолковая. Все они тут бестолковые, один другого хуже. Но эта Серафима… И чего она ко мне привязалась?

Мяв. Папа мяучил. Громко. Отрывисто.

– Кошака пора кормить, – усмехнулась Серафима. – Скорее, а то он тебе в ботинки нагадит!

При чем здесь ботинки? Нет, все же дура…

И тут же звук. Протяжный и страшный, как будто со всех сторон, и с неба, и из-под земли.

Я остановился. Оглянулся.

Мрецы замерли. Окоченели, как-то головы наклонили. Тоже, что ли, слушают…

Серафима перестала стрелять. Отбежала от провала. Ко мне поближе.

– Опять смерч, что ли… – перезаряжала револьвер. – Вот привязались… Про дожди из мертвецов слышал?

– Нет.

– А они бывают. Шнырь рассказывал. Один смерч разрывает кладбище, труперы вылезают, а другой их подхватывает. А потом они сыплются. Здорово?

– Здорово.

– А правда, что Петр за твой «Эндфилд» предлагал любую пушку, какая у него есть?

– Не «Эндфилд», а «Энфилд», с одним «д»…

– Это ты с одним «д», раз отказался, – перебила Серафима. – Выбрал бы вместо этого старья нормальную пушку, Петька электромагнитный резак сейчас как раз изобретает, можно труперов валить, как серпом по лебеде. И он с двумя «д» – «Эндфилд», по-английски «Конец поля»!

– Какого еще поля?

– Футбольного, что непонятно. Через все поле бьет, отчего и называется. Изучай английский, кошатник.

– Зачем мне английский?

– Как зачем? Есть пилюльки от дурости, а там инструкции всегда на английском. Вдруг повезет найти?

– Сама ты… С двумя «д»…

Папа уже орал. Звук повторился. Громче, даже глаза заболели.

– Что это?! – Серафима побледнела.

– Конец поля!

Звук. Прямо из-под ног.

– Тряс!! – заорал я. – Лежать!

Быстренько лег на бок, натянул противогаз. Серафима выругалась, упала рядом, тоже противогаз нацепила.

Вой не прекращался. Постепенно к этому вою прибавлялась вибрация, словно в глубине под нами выгибалась гигантская пружина. Заныли зубы и остальные кости, вибрация перешла в толчки, и теперь мы подпрыгивали, стукаясь бронещитками и фильтрами противогазов об асфальт.

Под нами побежали мелкие трещины, вой оборвался, толчки тоже оборвались, и тут же грохнуло уже совсем оглушительно. Серафима что-то орала, я поглядел направо и обнаружил, что обвалился недостроенный дом, кран остался стоять, наклонившись набок, и тут же ударила пыль, плотная и почему-то горячая.

Стало темно и жарко, не знаю почему, наверное, из щелей в земле бил горячий воздух. Тряска прекратилась, я вскочил на ноги.

Ничего не видно, пыль, серая, почти синяя, густая, вокруг. Кран по правую руку, точно.

Серафима поднялась, стала отряхиваться и ругаться, она только сегодня почистила комбез, а тут эта пакость…

Движение. В пыли. Что-то темное. Серафима выругалась еще страшнее. Я вскинул карабин.

Серафима выхватила пистолеты.

Еще движение. И еще.

Из пыли показался мрец. И Серафима тут же пустилась стрелять. Плохо! Почти все мимо, мрец заметил нас, захромал быстрее.

Серафима заорала, перешла на автоматический огонь и выпустила очередь. Мрец заплясал под пулями, упал.