Рождение Юпитера

Дознаватель шагал, как на параде, – высоко подняв подбородок и выгнув спину до неестественности. В его движениях, присмотревшись, можно было заметить тщательно замаскированную грацию опытного фехтовальщика. Шуршало вычурное одеяние, ритмично поскрипывала кожей перевязь с мечом.

Эдвин де Штарх вел их через лабиринт узких, экономно освещенных коридоров. Бородач «катился» вперед, словно пушечное ядро: налитый силой, круглый мышечный ком. За каждым новым поворотом запах больницы становился более отчетливым. Климентина зябко ежилась и бледнела все сильнее. Ей чудилось, что сквозь мерцающие стены в коридор просачиваются стенания прикованных к медицинским ложам несчастных с лопнувшими глазами и порванными барабанными перепонками.

– Мы испытывали друг к другу глубокую дружескую привязанность, – без особой охоты ответила Климентина дознавателю.

– Мы? – На лице любопытного Хенцели было написано, что он не успокоится, пока не выпьет из бесфамильной все соки.

– Ай-Оу из прайда Тэг, Брут из прайда Бейтмани, Айвен из прайда Шелли и я – бесфамильная, – пояснила Климентина отстраненным голосом; приходилось тратить силы, чтобы не поверить в реальность очередной галлюцинации и не поддаться ей.

«Климентина! – хрипели прикованные к ложам калеки. – Здесь ночь… всегда… ночь… – Пустые глазницы тщетно пытались разглядеть ее среди тьмы вечной ночи. – Время диюдархов, Ен-Ти!»

– Как же возникло столь высокое чувство? – продолжал утолять любопытство Хенцели, не обращая внимания на страдания собеседницы. – Насколько мне известно, живете вы в разных областях Сопряжения. Вы не одногодки, соответственно не имеете родственной связи, подобной той, что испытывают друг к другу созревавшие в одном инкубаторе. У вас разные специализации и неравный социальный статус.

– Это действительно так, благородный, – согласилась Климентина, невольно опираясь на руку дознавателя. – Наши эмбрионы созрели в разных инкубаторах и в разное время. Пять лет назад судьба свела нас вместе. Мы были задействованы в дерзком астроинженерном проекте… Проект оказался пустышкой. Тем не менее он сплотил нас навеки.

– О! В самом деле? Расскажи поподробнее! – Хенцели жаждал продолжения.

– Комитет по науке выделил средства исследовательской группе. Необходимо было выяснить, возможно ли совершить гравитационный маневр вокруг Солнца на астероиде, оборудованном биосферным куполом и солнечными парусами.

– Как претенциозно!.. – не удержался от восклицания дознаватель. – На что только уходят бюджетные средства!

– Я, Ай-Оу, Шелли и Брут – мы действительно отличаемся друг от друга и происхождением, и образом мышления. Однако существовал общий интерес – мы пытались найти способ покинуть систему Солнца. Мы хотели спасти человечество от уготованной ему участи.

– Ха! – вмешался Эдвин де Штарх. – Вот уж удивила! Сегодня миллионы молодых людей заняты в самых разных научных миссиях. За исключением… ха-ха!

«За исключением благородных Анжело и Энрико Баттиста», – мысленно закончила Климентина.

– И к чему привел ваш смелый эксперимент? – не унимался Хенцели.

– Ах, если бы он к чему-то привел, ты бы об этом несомненно знал! – отмахнулась Климентина.

– И все-таки?

Климентина нахмурилась. Анализируя провал – тогда, давным-давно – они так и не пришли к согласию, где же дали маху. Закралась ли ошибка в инженерное решение Брута? Дрожали ли руки у Ай-Оу – мастера обращаться с солнечными парусами, многократного участника межпланетных регат? Или во всем были виноваты два молодых, блестящих астроника – она и Шелли? Ведь никто так и не узнал, чем они занимались в рубке вместо того, чтобы в пятисотый раз перепроверять расчет траектории облета вокруг Солнца. Это только в Пирамидах благородных для продолжения рода от женщины требуется яйцеклетка, а от мужчины – семя, остальное же происходит в инкубаторах без их участия. Вдали от Центрального Сопряжения, от условностей и этикета, все становится на круги своя, возвращается к естественности в самые короткие сроки.

– Траектория облета оказалась несовершенной, – ответила Климентина. – Астероид разорвало солнечной гравитацией над корональной дырой в экваториальном поясе.

Де Штарх присвистнул. Климентина договорила:

– Нас спас «эвакуатор», приписанный к спасательной станции на Амальтее. В окрестностях Юпитерекса остались астроники, которых не испугать фотосферой красного гиганта.

– Ваше счастье, что возле Королевской Планеты остались корабли, могущие поспорить со звездной гравитацией! – прогудел де Штарх. – А астроников, не страшащихся Солнца, можно отыскать и в афелии, на противоположном рубеже Сопряжения!

– Потому что они никогда не видели Солнце вблизи, – съязвил Хенцели. – Ага, история великолепной четверки мне стала ясна… И ты, следовательно, отправилась на Тифэнию, чтобы навестить старого друга, с которым когда-то побывала в гостях у смерти? – предположил он.

Климентина не стала спорить. О «мысленных» полетах Ай-Оу было известно только в прайде Тэг… И еще им – Климентине, Шелли и Бруту. А посторонним незачем вникать в эти подробности. Ай-Оу так мягок и беззащитен…

На борту идущего к Амальтее «эвакуатора» Ай-Оу признался, что во время падения на Солнце он смог вырваться за пределы мира Сопряжения Планет. Запинаясь от волнения, рассказал, что «благодаря силе разума и телепатии» он перенесся на четыре с половиной световых года к близкой, но недосягаемой обычными способами альфе Центавра… Они не верили в спасение, они кутались в одеяла и жались друг к другу, словно дети. Плазменная долина Солнца осталась позади, но ощущение грозящей беды не отпускало. Климентина тогда еще подумала, что кошмарный сон, персонажами которого им довелось стать, очевидно, просто перешел в следующую фазу. Ай-Оу взахлеб рассказывал, как испаряется в периастрии первая планета альфы Центавра и на какую высоту извергают серу вулканы на второй планете. Они стучали зубами, они перебрасывались удивленными и одновременно испуганными взглядами. Они молчали. Молчали. А он говорил и говорил. «Телепатическое путешествие» доставило Ай-Оу бездну впечатлений.

Втроем, когда Ай-Оу не мог их услышать, они договорились считать это помешательство досадным осадком пережитого. Убедили себя в том, что Ай-Оу скоро станет лучше. Что он обязательно выздоровеет, что забудет бред об альфе Центавра. На Амальтее, затем – на Тифэнии, о нем должны были позаботиться медики и психологи. Должны были, но… Спасательная станция на Амальтее пустовала, а до Тифэнии – долог путь.

Лишь казалось странным, что «сломался» именно Ай-Оу. Ведь он был самым старшим и самым опытным участником эксперимента. Но в космосе случается всякое. Значит, у благородного исчерпался запас прочности, – всего-то.

Хенцели вновь отвлек ее от воспоминаний:

– Разрабатываешь сейчас какой-нибудь вариант? Расскажи, будь любезна! Если, конечно, это не секрет.

– Нет, – ответила Климентина, – не секрет. Мне надоело рваться прочь от Солнца.

– Вот как? – удивился дознаватель. – Неужели твоим способностям астроника сегодня нет применения?

– Я работаю на Пангее, – пояснила Климентина, – управляю орбитальными средствами.

Хенцели удивился еще больше.

– Ты не прокладываешь дорогу к звездам? Ну и ну! Палеопланетологи – так, кажется, называют тех, кто работает на Пангее? Отчаянные, отчаянные люди. Мне известна – в общих чертах – программа преобразования Пангеи в пригодное для заселения небесное тело. Смелая затея, доложу вам! Оригинальная. Никак не могу взять в толк: что заставляет подобных тебе браться за столь трудоемкую работу? Тратить силы, средства? Ведь невооруженным глазом видно, как Солнце рушится. Конец цивилизации людей грядет, и мы станем тому свидетелями.

– Надежда, – вяло пожала озябшими плечами Климентина.

– Надежда… – с некоторым разочарованием повторил Хенцели.

– Надежда! – добродушно буркнул в бороду Эдвин де Штарх.

– А если Солнце не взорвется? Если не сорвется в гравитационный коллапс? Солнце – ближайшая звезда, но она полна тайн, раскрыть которые за миллионы лет оказалось не под силу ни одному смертному! Если после катастрофического расширения настанет черед медленного сжатия? Если в мире людей ничего не изменится? – спросила она своих спутников. – Если Сопряжение устоит? Продолжим ли мы ютиться под куполами, как бесчисленные поколения наших предков? Или, наконец, обретем дом, достойный человека?

«Ого! – удивилась Климентина самой себе. – Школа иерарха Контона. Жаль, что он меня не слышит!»

– Если-если… – задумался Хенцели. – Если-если… Не верю, что «бесчисленные поколения предков» были глупее или слабее нынешних благородных и бесфамильных.

– Мы пришли, – сообщил де Штарх, остановившись перед стеклянной дверью. Начальник службы безопасности провел ладонью перед фотоэлементом, створки разъехались в стороны, и в лицо Климентине остро пахнуло больничным запахом.