Шепоты старой усадьбы

Я не стала пенять женщине на трижды сказанное безынформативное «вот» и постоянные прерывания речи. Я понимала, что ей тяжело давался этот рассказ. Возможно, слушать со стороны такие небылицы смешно, но кто знает, как бы отреагировала я сама, очутившись в подобной ситуации. Это мне сейчас кажется, что я побежала бы проверять, кто имеет наглость шастать по вверенной мне территории, а заметив кого-то, имеющего физическую оболочку и размер, превышающий кота, кинулась бы звонить по 02. Но кто знает, как оно было бы на самом деле?

Галина Викторовна снова отпила остывшего чая. Два глотка, не больше. И тут же вернулась к теме разговора:

– Я резко схватила ключи со стола и побежала к выходу. В голове было только: «Успею или не успею открыть?» Но вот последний замок поддался, я дернула ручку на себя, и тут черт дернул меня глянуть в зеркало. С того места, где я стояла, как раз отражается проход из коридора в холл. И я увидела его! Призрак! Одетый во что-то длинное и черное, на голове старомодная шляпа, глаза горят. И сам он будто светится…

– Вы хорошо его разглядели?

– Да где ж тут разглядишь? Я вне себя от ужаса была. Вылетела на улицу прям в пижаме и накинутом сверху халате – как была. И осталась ночевать на лавочке.

– Ясно. Усы были у него?

– Что? – на миг застыла вахтерша. Как будто в разгаре обсуждения рецепта котлет по-киевски я ни с того ни с сего заговорила о постмодернизме в творчестве Фаулза. – Не помню… Вроде были. Да! Кажется, были.

Я полезла в сумочку и достала распечатанное с Интернета изображение.

– Он?

Дамочка сперва удивленно смотрела мне в лицо, словно ожидала признания в том, что я фокусник, и последующего за этим доставания кролика из шляпы, но быстро пришла в себя и взяла в руки лист бумаги.

– Похож. Кто это, Аня?

– Матвей Дмитриев-Мамонов. Один из последних владельцев усадьбы.

– А разве не Голицыны здесь жили?

Кивнув, я пояснила:

– После того как Мамонов, ложно обвиненный в безумии, скончался, имение перешло к Сергею Голицыну.

– Сергею? Мне местные рассказывали о Борисе.

Снова кивнув, я кинулась примерять на себя преподавательскую деятельность.

– Борис Голицын купил имение в конце семнадцатого века. Это тот самый, что воспитывал юного Петра Первого, видимо, о нем вам и рассказывали. Именно по его приказу в 1690 году началось строительство церкви Знамения Пресвятой Богородицы, которую мы имеем удовольствие наблюдать и сейчас. А дворец был построен только при его внуке. Затем имение много раз переходило из рук в руки: после Голицыных им владели Потемкины, затем сама Екатерина Вторая, после – ее фаворит Александр Дмитриев-Мамонов. Матвей – его сын. Уже после его смерти усадьба перешла снова к Голицыным. Сергей Голицын был действительным тайным советником первого класса при царе. Он был чрезвычайно богат и владел одновременно несколькими усадьбами. Успел сбежать за границу до революции.

– Вот оно что. Спасибо Анечка, очень познавательно. Я ведь редко с историками общаюсь.

– Так вот, Матвей Дмитриев-Мамонов, – продолжила я, – был умным, благородным и отважным человеком. После Бородинского сражения получил именную золотую саблю «За храбрость». Уменьшил своим крепостным налог в десять раз. Его беда заключалась в его же уме. Он был одним из первых, кто пришел к идее ограничения самодержавной власти. Со своим другом графом Орловым они в этом самом дворце обсуждали идеи создания организации «Орден русских рыцарей», этакой предтечи декабристов. Но тираны знают, как бороться с таким вольномыслием, и Мамонова признали умалишенным. Так он и скоротал последние годы своей жизни, в имении Васильевском, где был фактически узником, за любое непослушание его «лечили»: обливали холодной водой и привязывали к кровати.

– Какая горькая судьбина, – покачала моя собеседница головой. – Теперь понятно, почему его дух неприкаянный здесь бродит.

К тому моменту, как мы договорили, поселок уже окунулся в вечерние сумерки. Оставшийся день ушел на осмотр помещений первого этажа: коридора, зала для регистраций брака, фуршетного зала (он был намного меньше ресторана, расположенного в подвале, для скромных, «семейных» свадеб – пояснила Галина Викторовна), комнаты административного состава, комнаты под аппаратуру и других помещений, арендуемых загсом. Каждый вечер нужно обходить их все, проверяя, везде ли выключен свет. Ворота, окружающие территорию дворца, запираются только на ночь, но на окнах первого этажа решетки, так что вероятность взлома минимальна. На верхние этажи, принадлежащие НИИ животноводства, Сударышева даже не поднимается: во-первых, злоумышленники никак не попадут на верхние этажи, минуя первый, во-вторых, боится. Ведь шаги и стоны доносятся именно оттуда.

Ночевать мы остались в холле. У вахтеров здесь раскладной диван. Для меня еще в чулане отыскалась раскладушка. Правда, второй подушки не было. Но это ничего – мне не привыкать к лишениям.

Галина Викторовна спала в закутке между своим рабочим столом и раздевалкой, ну а я примостила выданное мне пружинное ложе вдоль стены, где стояло зеркало, – специально, чтобы не видеть отражения.

Сначала, после того как мы пожелали друг другу спокойной ночи, я достала плеер и слушала в наушниках музыку, так как половина одиннадцатого – это было для меня слишком рано, чтобы начинать видеть сны. И только через час убрала плеер в сумку и приготовилась почивать.

Первое время ничего не происходило. Я ворочалась с боку на бок, пытаясь уснуть, но – как это часто бывает, если голова занята какими-то важными мыслями или переживаниями, – тщетно. Мне не давала покоя история Сударышевой. Как она могла видеть в коридоре человека, умершего полтора века назад? Существуют ли призраки на самом деле или ей это показалось? Или она просто выдумала все?

Зачастую, если на ночь глядя думать о всяких потусторонних вещах, вокруг начинают происходить различные странности. Вот и сейчас: то какой-то легкий ветерок подул в щеку, словно кто-то невидимый подошел поближе, наклонился и начал дышать возле моего лица, то откуда ни возьмись появились загадочные шорохи.

Я нехотя поднялась с раскладушки, стараясь не шуметь пружинами, и села сперва на ее край, а затем и вовсе встала на ноги. Затаившись, ждала.

Нет, никаких звуков больше не доносится. Наверняка показалось. Учитывая тему сегодняшней беседы – ничего удивительного.

Я кивнула сама себе и опустилась на раскладушку, однако вскоре пожалела, что так быстро успокоилась. Дело в том, что теперь звуки стали доноситься с улицы. И это были не какие-то там шорохи или шаги. Это был… детский смех. Такой отдаленный, беззаботный и вместе с тем пугающий, от него холодела спина и мурашками покрывались ноги. Страшнее всего вещи, которые ты не можешь объяснить. И вот это появление детей, как минимум двух, возле ворот старинной усадьбы, очень далеко от жилых домов, в ночное время суток, при наличии в этих краях подозрений на сверхъестественные явления – ужасало. Именно потому, что им неоткуда здесь взяться, а тем более радоваться чему-то.

Я вспомнила сразу все фильмы, фигурантами которых были мертвые дети, водящие хороводы на фоне скрипучей карусели и имеющие полупрозрачную эфемерную оболочку, вздрогнула, перекрестилась и пошла к входным дверям.

Ключи торчали в замке, самом нижнем. Все еще слыша тихий таинственный смех, я повернула ключ, затем вынула его и проделала то же самое с остальными замками. Да, третий действительно шел туго. Но я вспомнила, как меня учила Галина Викторовна, и открыла его, приподняв немного дверь. Удивительно, как она сама не проснулась от этого громыхания. И в тот момент, когда открываемая мною дверь немного скрипнула, она даже не пошевелилась.

Я вышла на крыльцо и тут же поежилась. Меня мелко колотило, вот только я не ведала от чего: то ли от ночного холода, то ли от страха.

Я стала водить глазами по сторонам, но ничего не видела. У фонтана, работающего и в темное время суток, была включена подсветка, и ее хватало для того, чтобы заключить: рядом со мной никого нет. Сделав такой вывод, я на самом деле расстроилась и испугалась даже сильнее. Ведь выходило, что смеялись невидимые обыкновенному взору дети, а это уже дает повод начать сомневаться в правильности своего твердого скептицизма. Зря я не поверила рассказу вахтерши.

Мои мысли прервала новая порция зловещего детского смеха. Вздрогнув, я мгновенно сбежала с крыльца и посмотрела влево, туда, где находилась старинная церковь. Оказалось, что со звукоориентацией у меня все в порядке, потому что я наконец-то сумела рассмотреть источник тревожащего мои нервы шума.

На фоне белокаменного строения, увенчанного тяжелым золотым крестом, подсвеченного снизу малочисленными, но яркими фонарями, резвились маленькие подвижные тени. Они сновали туда-сюда, будто играли в обыкновенные салки, и радостно повизгивали.

Я сделала несколько шагов к высоким прутьям кованого забора, разграничивающего территории дворца и церкви, чтобы посмотреть поближе, но вдруг оступилась и упала на каменную плитку. Поднявшись, потерла руки, затем уже вновь подняла глаза к таинственному действу перед дверями церкви, но… Либо оно уже завершилось, либо мне все это померещилось. Потому что теперь я наблюдала лишь подсвеченную лужайку с водруженным по центру храмом. И никаких теней.

Так что это было? Живые люди? Исходя из размеров, это были либо карлики, либо дети. Что же им понадобилось ночью на безлюдной местности? Церковь ночами не работает и не принимает прихожан. Тем более, вышедши из дома Господня, ты не станешь сразу же бегать туда-сюда и хохотать. И даже не беря в расчет церковь, почему дети гуляют ночью одни? Куда смотрят родители?!

Это все дико. Дико и неправдоподобно. Но что же тогда? Если это не карлики, и не дети, и вообще не кто-то живой, тогда…

Я поежилась, на сей раз даже издав какой-то странный стон, и в этот момент зубы, застучавшие друг об друга, настойчиво стали советовать убираться подальше с открытой местности. За пять замков. За дубовую дверь. Но так как ни двери, ни замки нечистую силу остановить не могут, я на всякий случай прочитала на ночь молитву. И только потом легла спать.

* * *

Частенько доводится читать в различных книжках: «А утром все страхи ее покинули». Или «При лучах солнца она уже смеялась над собственным испугом, теперь все казалось таким безобидным» и тому подобное. Так вот, ничего похожего со мной не произошло. Наоборот, все последующие за прогулкой семь с половиной часов до момента пробуждения меня не отпускали жестокие кошмары. А когда я открыла глаза и увидела, где нахожусь, я поняла, что все, что предшествовало сну, было реальностью, и от этого мне стало только хуже.

– Это я разбудила, да? – напрасно сокрушалась Галина Викторовна, шурша пакетом с дешевым печеньем и наливая кипятка себе в кружку. – Старалась не шуметь, но…

– Все нормально, – хмуро ответила я и потерла лицо, пытаясь избавиться от дурных мыслей. Может, все-таки показалось, а? Ну откуда здесь детский смех? Откуда пляшущие возле церкви тени?

– Раз уж проснулась, налить тебе кофейку? Только у меня дешевый, растворимый.

– Предпочитаю чай, – спокойно ответила я, медленно поднимаясь с раскладушки.

– Ой, – смутилась женщина, – у меня его нет.

– Ничего, у меня есть!

Я заставила себя открыто улыбнуться этой заботливой, добродушной женщине. Она не виновата в том, что я плохо спала.

Я полезла в сумку и достала упаковку чая, кружку и пару шоколадок, до которых не добралась вчера, и водрузила на стол, предложив ей угощаться.