Хомут да любовь

Соболь решил вопрос в течение двух минут, после чего протянул трубку парнишке:

– Все. И ничего страшного, а ты боялся, – хмыкнул он и легкой походкой вышел из салона.

Интересно получается. Некая неизвестная художница заплатила кругленькую сумму салону только за то, чтобы воспользоваться их окном. И ничего больше. Никаких рекламных слоганов, никаких побочных просьб. Окно сняла на месяц, но каждый вечер звонит и спрашивает про состояние портрета. Прямо интрига какая-то. Хорошо хоть эта мазилка оставила свой телефон. Тоже непонятно для каких нужд. Но сейчас он позвонит ей из дома и все выяснит. Даже настроение поднялось!

– Черт, как домой-то не хочется. Стопудово Кузька опять яичницу подаст, – фыркнул Соболь и свернул в ближайшее кафе.

Это кафе он знал – кормили там дорого, но вкусно, Эдварду нравилось. Немудрено, что он здесь был частым гостем, на Кузькиной еде долго бы не протянул.

Официанточка в фартучке нежно-лимонного цвета яркой бабочкой порхнула к его столику.

– Что будете заказывать? – заблестела она глазками на приятного посетителя.

– Мне... да, в общем, все как всегда, и еще... посмотрите, пожалуйста, чтобы ко мне никто не садился, – улыбнулся ей Соболь.

– Хорошо-о-о, – муркнула девчонка. – Будете обедать в гордом одиночестве.

Соболь качнул головой и стал набирать номер неизвестной художницы.

Трубку взяли сразу же – с первого гудка.

– Да? – отрывисто прозвучало в ухо.

– М-м-м... меня зовут Эдвард Соболь... – даже несколько растерялся он.

– М-да? Что-то мне не верится... Вы уже пятый Соболь, который мне звонит.

– Пятый Соболь? – растерялся Эдвард. – А чего это у нас так много пушнины развелось?.. Девушка, вы меня не поняли, меня зовут Эдвард Соболь...

– А меня Ксения, я же не звоню каждому встречному из-за своего прекрасного имени.

– Да, но я-то вас не рисовал! А вы меня... короче, мне бы хотелось с вами встретиться.

– А как вы докажете, что вы – Соболь?

Девица говорила без малейшего кокетства и даже, казалось, немного недовольно. Эдвард окончательно стушевался. Обычно его имя собеседнику говорило о многом. И о том, что в Москве целая стая «Соболей», он и не подозревал. Честно признаться, он думал, что портрет в окне – это работа какой-то очередной его талантливой поклонницы, которая таким образом решила привлечь его внимание. Ну и само собой – девица по всем канонам должна сидеть дома и с волнением ожидать, когда ей этот самый кумир позвонит. А тут вообще получается какая-то чертовщина. И он же что-то еще должен доказывать!!

– М-м-м-м, понимаете... – снова начал он, неожиданно для самого себя – уж больно девица по телефону не была похожа на визжащую фанатку. – Я тут возле дома увидел свой портрет, ну и хотел бы... хотел бы его... И мне надо срочно с вами встретиться!

Вот дурак-то! Ну что он делает? Он же прекрасно знает – с фанатками лучше один на один не встречаться! Им только улыбнись, а потом замучаешься доказывать, что это не ты отец ее семерых детишек!

– Я даже не знаю, смогу ли я... – удивленно фыркнула девица. – И вообще вы такой... подозрительный, с чего это я к вам побегу?

– Да с того, что вы написали меня маслом! – не выдержал Соболь. – И я хочу купить у вас эту картину!

– Прекратите нести чушь! Я вас не знаю и никогда не писала. Маслом!

– Короче! Сегодня! В семь вечера в кафе «Маргарита»! Или я сам лично приду и без всяких объяснений заберу этот... этот щит! – отчеканил он.

– Да вы сумасшедший! – тихонько охнула незнакомка. – Не смейте трогать холст! Это искусство! Я его писала две недели! О`кей, я приду! Только учтите – я буду с милиционерами! И у меня... у меня будет с собой красная сумка.

Эдвард заметил ее сразу. Она пришла одна, без милицейского патруля, и оказалась довольно приятной девушкой лет двадцати шести. Он уже был на месте и теперь следил, как она пробирается между столиками, прижимая к себе сумочку ярко-красного цвета. Девушка шарила глазами по залу и выглядела беззащитной и робкой. Эдвард помахал ей рукой, она его заметила и тут же надела на лицо непроницаемую маску.

– Ксения, – сурово протянула она ему руку лодочкой.

– Эдвард, – мотнул головой он. – Угощайтесь.

Он рискнул и заказал блюда на свой вкус, и девочки уже даже принесли их, поэтому теперь он изображал гостеприимство.

– Ну знаете... я вовсе не есть сюда пришла... – нервно ершилась Ксения. – Давайте лучше сразу выясним – зачем вы меня хотели видеть?

– А вы и не догадываетесь, да? – лукаво прищурился Эдвард. – Две недели рисовали меня, как икону, на этот плакат – волосики, очочки черненькие, цветочки красненькие, даже свитерок мой во всех тонкостях изобразили, а теперь даже ума не приложите – и чего это я такой заинтересованный, да?

Девушка вытянулась в струнку, покраснела и быстро заморгала:

– Я в самом деле... да про что вы говорите-то? Какой плакат? С чего это я вас писать буду? Главное еще – свитерочек какой-то...

– Короче, как я понял – либо вы не хотите признаваться, что рисовали меня, либо это и в самом деле не вы меня в фотосалоне выставили, – надоел этот неприятный разговор Соболю. – Тогда нам с вами и правда говорить не о чем, буду искать настоящую художницу. Потому что мне вовсе не хочется, чтобы моя... картина призывала людей сниматься в каком-то дешевом салоне!

– Нет... погодите... Про какой это вы портрет говорите? Я и в самом деле выставила портрет в салоне, но... но рисовала вовсе не вас, а... а своего двоюродного брата, – скороговоркой протрещала девушка, окончательно покраснев. – И вовсе не за тем, чтобы кого-то куда-то призывать. Просто... просто мы давно потеряли с ним связь, и... и я таким образом решила его найти. И его тоже зовут Эдвард Соболь. Мне мама сказала, что он живет в Москве. Но... я не думаю, что это вы. Нет, я даже уверена, что вы вовсе никакой мне не брат!

– Да я, в общем-то, и не набиваюсь... – пожал плечами Соболь. – Только сразу вам говорю – на картине я.

Девушка проглотила ком в горле, потом отчаянно потянулась к фужеру, выпила вино одним залпом и сообщила:

– Я – дочка вашей тетки... ее тетей Люсей зовут. Мне мама давно говорила – надо найти брата, чего ж ты одна... в смысле без брата! А у нашей родни как раз имеется сын... как вашу маму зовут?

– Ирина Федоровна... – автоматически ответил Соболь.

– Вот! Мама мне так и сказала: у моей сестренки Ирочки есть сын – Эдик... Погодите, а как вас зовут, вы говорили?

– Меня не Эдиком зовут, – набычился Соболь. – Меня зовут Эдвард.

– Да что вы! – охнула Ксения, будто бы только что услышала это имя, будто бы он не представлялся ей уже раз десять. – Вас – Эдвардом? Так это же... это же Эдик и есть! Так вы... С ума сойти! Получается, что вы мой брат? Да ни за что не поверю!

– Я тоже, – согласился Соболь, вытащил телефон и стал набирать номер матери. – Мам!.. Да ничего не случилось... нет, все нормально. Я знаешь чего спросить хочу – у нас в родне никаких Ксений не было?.. Ксения! Ей лет двадцать восемь – двадцать семь...

– Двадцать шесть! – влезла девица. – И спросите про тетю Люсю! Про Люсю спросите! Была в родне такая? Это моя мама!

– Мам! У нас Люся была в родне?.. Да нет, той примерно... ну она уже твоего возраста... Мам! Алло!! Ну чертова связь!.. Мама! Я тебя про Люсю спрашиваю!.. Да? А у нее дочь была? Ну хоть у какой-то? Да? Ага... понятно... Ну все, мам, я перезвоню. Пока.

– Ну и чего? Была? – тихо торжествовала Ксения, по разговору она поняла, что какая-то Люся среди родни отыскалась.

– Да кто его знает. Мама сказала, что у нас даже две тети Люси и одна тетя Люба. Только у них вроде сыновья. И им уже по полтиннику лет-то.

– Ну правильно! – вытаращилась Ксения. – Потому что у меня одни братья, а мамочка сказала, что родила меня очень поздно. Я у них с отцом запоздалая какая-то вышла.

– Братья? – окончательно запутался Эдвард. – Но... ты же говорила, что хочешь найти меня, потому что одна! И никаких братьев-сестер нет!