Долина Совести

Пока.

Ждан смотрел на Влада, по-прежнему стоящего у стены. И, кажется, пытался вспомнить, что здесь происходило три минуты назад.

Потом вдруг съежился, сразу напомнив прежнего Ждана, «вонючку» и парию. И торопливо вышел.

Бесшумно сочилась вода из неисправного крана.

Влад умывался долго и тщательно. Как будто холодная вода чем-то могла ему помочь.

* * *

Накануне дня, когда Димка должен был явиться наконец в школу, Влад нанес бывшему другу визит. Димкина мать пустила его в дом с большой неохотой.

Димка стоял посреди своей маленькой комнаты, всюду – на полу, на диване, на столе – разбросаны были тетради и учебники, у Димкиных ног стоял раскрытый кожаный портфель – пустой. Влад долго смотрел на портфель; такая вещь давно была его мечтой. Красиво, вместительно, для каждой вещи есть свое отделение…

Димка стоял, не говоря ни слова. Смотрел сурово; прежде он всегда радовался Владу, хоть уголками губ, хоть взглядом – но радовался. Теперь на Влада смотрел незнакомый, сильно подросший, очень коротко стриженный, очень исхудавший парень.

Владу вспомнилась мама, какой она была, когда отперла ему, бродяге, дверь. В новом Димке что-то было… цвет кожи? Бумажно-белый, а ведь когда они виделись в последний раз… кажется, триста лет прошло… Димка был загорелый, как жаренная в масле картошка…

Влад снова перевел взгляд на пустой портфель. Собрался с духом:

– Я должен тебе кое-что сказать…

Димка вздохнул.

Влад шагал по комнате, перешагивая через учебники, бумаги и папки, спотыкаясь, давя канцелярские принадлежности уязвимыми, в одних носках, пятками. Влад жестикулировал; сбивался, задумывался, через каждое слово вставлял: я не вру, ты только поверь, это правда, ты пойми, это правда…

Димка слушал, сидя на краю дивана.

– Уезжай, – говорил Влад. – Я бы и сам куда-то уехал… Но мама! Она же без меня не может. А как я ей объясню?! Она же не поверит! Уезжай, Димка, я твоим родителям… прости, глупость это была, они все равно не поняли… не поверили… Ты поверь, это правда… Ты вспомни, как все было… Нам нельзя! Нам вместе – нельзя! Мы же не будем всю жизнь в одном классе учиться?!

Он путался – слова, давно отточенные и отрепетированные, будучи произнесены вслух, оказались абсолютным бредом. Димка слушал – печальный, незнакомый юноша; в глазах его не было доверия. Удивление – было. И еще что-то, подозрительно похожее на брезгливость. А может быть, Владу показалось?

Он оборвал себя на полуслове:

– Все. Не веришь – твое дело. Ты только вспомни все, что было… Я пошел.

Его уход напоминал бегство. Шнурки, например, пришлось завязывать уже на улице – лишь бы не провести лишних тридцать секунд в полутемной прихожей враждебного, недоумевающего дома.

Глава 4

Мама

Через полгода он вспоминал этот свой демарш со снисходительной улыбкой. Все события этого неприятного лета казались далекими, не вполне правдоподобными; сны о грибнице не повторялись давным-давно.

Все уладилось само собой. Все устроилось как нельзя лучше. Его любили все, и одноклассники и учителя, он по-прежнему водился с Димкой, а Ждан крутился вокруг, подлизываясь и не упуская случая назвать Влада другом.

Мама сделалась спокойна и даже, наверное, счастлива. Чувствовала себя хорошо, получила повышение по службе, по утрам занималась гимнастикой и каждый вечер играла с Владом в шахматы.

Расследование о происшествии в лагере зашло в тупик. Никого так и не наказали – если не считать порушенных репутаций и погубленного здоровья. Географичка, бывшая в лагере директрисой, без почестей ушла на пенсию; на ее место прислали новенькую, молодую, хорошую собой и невероятно стервозную особу.

Новая географичка начала с введения собственных порядков. Какие-то топографические диктанты, контрольные и тесты следовали один за другим: за две недели Влад получил две тройки и двойку, а вместе с ними – удар по самолюбию.

У географички был вздернутый носик, короткие черные кудри, гладкие румяные щеки и очень яркий, красиво очерченный рот. Следующие две недели Влад буквально не давал ей проходу.

Он попадался ей в коридоре – будто невзначай. Он заводил разговоры на уроках; он раздобыл какие-то географические журналы и таскал их в школу, чтобы спросить ее мнения по каким-то совершенно пустяковым, но экзотичным и заковыристым вопросам. Она сперва милостиво внимала, потом начала раздражаться, потом стала отмахиваться от Влада, как от мухи, и не замечать на уроках его поднятую руку. Он продолжал осаждать ее, нимало не смущаясь. Ему все равно было, что она о нем подумает. Важен результат.

Наконец, примелькавшись географичке, надоев ей, чуть не навязнув в зубах – Влад перестал ходить на ее уроки.

Он выучил ее расписание и прекрасно знал школьные коридоры. Приходилось быть начеку, потому что через неделю чернокудрая дамочка уже вовсю пренебрегала обычными маршрутами: ее видели то на первом этаже у малышей, то в спортзале, то в столярной мастерской. Казалось, она просто гуляет по школе; никому и в голову не могло прийти, что географичка бродит, подобно неупокоенному духу, в поисках одного прогульщика, в поисках надоедливого Влада Палия. Возможно, она и сама не отдавала себе в этом отчет – однако очень злилась:

– Где Палий?! Я знаю – он был сегодня на двух первых уроках! Вот, отмечено в журнале, что он был! Передайте этому прогульщику, что он получит итоговую единицу, что его не переведут в следующий класс!

И прежде не очень-то добрая, географичка превратилась в настоящую фурию. Двойки сыпались как из рога изобилия, у завуча волосы встали дыбом, когда она открыла многострадальный журнал…

– Она тебя убьет, – серьезно говорил Ждан. – Она ненормальная какая-то. Зачем ты ее дразнишь?

Димка молчал. Смотрел испытующе.

Со времени того сумбурного осеннего разговора они никогда больше не возвращались к скользкой теме. Владу удобнее было считать, что Димка ему не поверил.

– Ты думаешь, она тебе обрадуется? – спросил Димка однажды, на автобусной остановке, где расходились их пути по возвращении из школы.

Влад пропустил свой автобус. Поковырял носком ботинка серый снег:

– Я думаю, она уписается от счастья. И долбанет мне итоговую «пять». Хочешь поспорить?

– Нет, – сказал Димка, провожая взглядом другой автобус, свой. – Но ты мне… расскажешь, как дело было?

Влад почувствовал прилив куража:

– А хочешь, я прямо при тебе? У тебя на глазах? Хочешь это увидеть?

* * *

Журнал он выпросил в учительской. Сказал, что географичка просит; Владу доверяли. Зажав под мышкой заветный документ, он ринулся в кабинет географии – сейчас там никого не было, кроме чернокудрой жертвы, да еще возился под партами Димка – делал вид, что потерял колпачок от ручки…

Дверь распахнулась одним движением. Легко и беззвучно.

Географичка сидела за учительским столом, лицо у нее было серым и желчным, уголки рта смотрели вниз. Она разинула было рот, чтобы отругать идиота, открывающего ногой двери…

И так и замерла – с опущенной челюстью.

Влад улыбнулся.

И географичка, как в зеркале, улыбнулась в ответ! Кажется, он впервые видел ее улыбку.

Пропали морщины. Исчезла угрюмость. Широко открылись вечно прищуренные глаза – карие, молодые, наивные. Географичка сидела перед Владом – и улыбалась во весь рот, хорошенькая, помолодевшая сразу лет на десять, веселая добрая женщина.