Пещера

– Вы понимаете, что это значит?

– Понимаю лучше вас! – неожиданно резко прозвучал глубокий голос смуглого. – Прекрасно понимаю, что… но если мы спрячем голову в песок – мы проиграем почти наверняка! Метод Доброго Доктора всплывет рано или поздно, а так мы могли бы… грубо говоря, найти противоядие. Исследовать механизм… Донор появляется раз в сто лет! ТАКОЙ донор! Такая возможность, а вы…

– Какой темперамент, – криво усмехнулась женщина. – Понимаю, почему ваши пациенты без ума от вас, Тодин… А пациентки в особенности.

– Вы мне льстите, – отозвался смуглый, мгновенно успокаиваясь. – Но в качестве довода это ваше замечание… уязвимо.

– Мы не сможем обеспечить герметичность информации. – Женщина плотно сжала губы, сразу же потеряв сходство с домохозяйкой. – Охраняющая категорически против.

– Это ее естественное состояние, – устало пробормотал зеленоглазый.

– Не надо, Тодин, – раздраженно уронил бородач. – Все нервничают… Ваш проект действительно может быть связан с разрушением личности донора?

Зеленоглазый молчал.

Собравшиеся за круглым столом ждали его ответа – но он молчал, и отблески красок с экрана делали его молчание живописным, почти карнавальным.

Человек с лицом как эмблема складывал белый лист бумаги. Пополам, вчетверо, в восемь раз, в шестнадцать…

Женщина с внешностью домохозяйки барабанила ногтями по своей пилочке. На щеках ее горели красные пятна.

Бледный молодой человек за плечом зеленоглазого нервно сопел.

Двое угрюмых мужчин, сидевшие справа и слева от женщины, мрачнели все больше и больше.

По периметру большой круглой комнаты шла, опустив хвост, небольшая серая кошка.

Еле слышно урчал кондиционер.

– Начинайте, Тодин, – медленно сказал бородач. – Начинайте, но… в случае применения калечащих методов вам понадобятся специальные санкции. Обращайтесь в координатуру.

Женщина вскинула голову – бородач остановил ее движением руки. Сказал сухо, ни к кому в отдельности не обращаясь:

– Полномочия по факту антивиктимного поведения передаются Познающей главе и господину Тритану Тодину лично. Познающая глава должна особенно заботиться о сохранности информации и по возможности щадить человеческие права субъекта… Все, господа. До появления дополнительных обстоятельств вопрос полностью решен.

Человек с зелеными глазами откинулся на спинку кресла.

Если он и был доволен – внешне это не проявилось никак.

Глава вторая

Раздолбеж пробежался глазами по вороху ксерокопий, долго изучал ядовитую заметку в «Милых сплетнях», наконец, хмыкнув, поднял глаза на Павлу:

– Мало.

– Сколько было. – Павла прекрасно знала, что этим «мало» отзыв о ее работе не ограничится.

– Долго раскачиваешься, Нимробец. Мелко копаешь… Кассеты от Ковича уже должны лежать вот здесь! – и Раздолбеж пальцем указал место для кассет на своем захламленном столе.

Павла вздохнула:

– Он хочет лично с режиссером…

– Да чихать мне, что он хочет! Это твоя работа, ясно? Не в «стекляшке» кофе пить целыми днями и не с операторами любезничать, а открыть рот, договориться с Ковичем и принести мне кассеты!..

Павла вспыхнула. Упрек был редкостно несправедлив.

Сегодня утром она выпила-таки в стекляшке две чашечки кофе, но только потому, что у нее слипались глаза! Только потому, что она до утра боялась лечь в постель и заснула на рассвете, в кресле, за расшифровкой какого-то дурацкого интервью! И проспала – о счастье, глубоко и без сновидений – всего два часа чистого времени! Ничего этого Раздолбеж и знать не знает, а совершенно напрасно болтает про кофе и про операторов, потому что в «стекляшке» Павла встретила Саву с четырнадцатого канала, а Сава ее даже НЕ УЗНАЛ!..

Наверное, изменившееся выражение ее лица подсказало Раздолбежу, что на этот раз он не прав. Во всяком случае, прочие обидные слова, заготовленные им для нерадивой Нимробец, так и остались невысказанными. Некоторое время Раздолбеж сопел, скептически глядя в окно, будто сверяя увиденное со вчерашним прогнозом погоды, потом сказал тоном ниже:

– Полчаса назад я звонил Ковичу, и он согласился предоставить свои кассеты. Отправляйся, и прямо сейчас; адрес возьмешь у Лоры. Я буду очень благодарен, если ты ничего не напутаешь и не потеряешь. Иди.

Павла посопела, глядя Раздолбежу в насмешливые глаза, потом опустила взгляд и уныло кивнула.

В лифте ее настиг внезапный голод – может быть, потому, что скоростная кабина, несущаяся вниз почти в свободном падении, всегда как-то странно действовала на ее желудок. Впрочем, Павла сегодня не завтракала, а время было как раз обедать, а на первом этаже широким кругом размещался десяток стеклянных кафе – а потому она презрела недавний упрек Раздолбежа и вошла в «Крыло грифона», чье название на всех этажах давно звучало как «Кило батона».

Спешно жуя бутерброд со свежей розовой колбасой, она то и дело воровато поглядывала по сторонам – не появится ли за стеклянными стенками кафе-аквариума желчное лицо Раздолбежа. За соседними столиками оживленно болтали: у кого-то шеф одобрил к выпуску серию передач, кто-то добыл гениальный сценарий, кто-то выскочил вперед по рейтингу; потом в «стекляшку» ворвалась целая толпа, разыскала среди обедающих бледного, смутно знакомого Павле паренька и обрушилась на него с поздравлениями – оказывается, у паренька вышла первая передача, и приятели стали в очередь, чтобы пожать ему руку.

Наблюдая за чужим триумфом, Павла отхлебнула горячего чая, закашлялась и потому проморгала момент, когда малознакомый журналист – кажется, из отдела проблемных программ – принял решение подсесть за ее столик:

– Не помешаю?

Павла мотнула головой. Бутерброда оставалось меньше половины; вряд ли малознакомый журналист успеет ей помешать. Она сейчас уйдет.

– А я вас, кажется, знаю… Павла. Вы у господина Мыреля работаете ассистентом, правда?

Павла удивилась. В «стекляшках» как-то не принято было заводить сердечные знакомства – во-первых, на работе, во-вторых, на виду… В-третьих… ну, как-то не принято, и все. Во всяком случае, с Павлой таким образом не знакомились никогда.

Она кивнула – одновременно недовольно и растерянно. Ее собеседник, наоборот, воодушевился:

– А меня зовут Дод Дарнец, программа «Запрещенный вопрос», вы, наверное, видели…

Павла видела. У «Запрещенников» был высокий рейтинг, хоть передача совершенно не была рассчитана на широкую публику; там не было ни ведущего-провокатора, ни краснеющих звезд, ни радостной толпы рукоплещущих зевак – серьезный, несколько мрачноватый имидж, напряженное словесное действо и действительно острые, поражающие своей смелостью темы.

Павла не любила «Запрещенников» – хоть несколько раз, по настоянию Раздолбежа, смотрела и анализировала. И вот этого Дарнеца, хоть убей, не помнила… Впрочем, это естественно, чернорабочие журналисты попадают в кадр очень редко.

Ее собеседник понимающе улыбнулся:

– Думаю, что вы не любите нашу передачу, Павла.

Она вздрогнула:

– Почему вы так решили?

Дарнец отхлебнул из своей чашечки:

– Видите ли… слишком острые темы – все равно что слишком острые приправы. Кто-то любит… Кому-то противно. И нельзя же всю жизнь питаться одним хреном…