– А ты откуда знаешь? – прерывающимся голосом спросила Катька.
– Сиди дома и готовь мне завтрак – сейчас приеду.
Умывшись и приведя себя в порядок, я не стала мешкать и через несколько минут сидела в машине, злясь, что мои утренние планы были нарушены. Кто знает, что придет в голову этой дурище! Отвечай потом за нее!
В Катькиной квартире собака Баскервилей на сей раз была заперта в комнате и расписывала автографами дверь, а хозяйка сидела в гостиной, тупо уставившись в окно. Услышав шум, она повернула ко мне опухшее, красное лицо. Надо же, так убиваться из-за какого-то недоноска!
– Ну, ты уже успокоилась? – с порога спросила я ее. Катька молча кивнула и всхлипнула.
Пока притихшая хозяйка гремела посудой, я начала выводить ее из транса.
– Сколько денег ты подарила Рудухину за последнее время?
Мой вопрос застал ее врасплох, и в гостиной воцарилась тишина.
– Я не знаю… вернее, не считала… Может, сотен пять «зеленых».
Я присвистнула.
– Зачем ему было столько денег?
Катька поставила передо мной тарелку омлета с ветчиной, от которого шел дурманящий запах, и кучу разной аппетитной закуски. Слева от меня была поставлена корзина с фруктами, справа – чашка с горячим шоколадом. Такого праздника мой желудок давно уже не помнил.
– Паша с детства страдает повышенным внутричерепным давлением. Он принимал таблетки, а в последнее время у него выявилось обострение, и врач назначил ему лекарства внутривенно… Целестон, кажется.
Все было бы очень смешно, если не было так грустно. Святая наивность! Сказать ей прямо в лоб или как особу слабонервную сначала подготовить?
– Наркоман твой Рудухин, – произнесла я спокойно. – Обычный банальный наркоман, каких тысячи.
Напротив меня под Катькиной тяжестью хрустнул стул. Я ожидала продолжения концерта и даже перестала жевать, уже готовясь успокаивать доверчивую барышню и высказывать свои соболезнования. Но Катька, похоже, выдохлась – неприкрытая правда как будто оглушила ее.
– Неужели ты ни разу ничего не заподозрила? – допытывалась я.
– Я ему доверяла, – последовал тихий ответ. Через некоторое время она добавила: – Это все из-за того, что у нас с Пашей ничего не получилось.
И она закрыла лицо руками.
– Почему ты мне не сказала о своих подозрениях сразу? – упрекнула я ее.
– Я надеялась, что это все же не он отца отравил, не хотела раньше времени афишировать наши отношения.
И тут же, вразрез с вышесказанным, Катька прошеп – тала:
– Если это не Пашка, тогда кто же?
Катькино лицо вытянулось: кажется, только сейчас до нее дошло то, что я сказала про ее ненаглядного.
– Как наркоман? Он что, колется?! – простонала вдруг она.
Этот вопрос явно не требовал моего ответа, я и промолчала. К этому времени я уже успела опустошить тарелку и чашку с шоколадом и принялась за фрукты.
– Неплохо бы чего-нибудь попить, – произнесла я вслух, а мысленно себя упрекнула: как можно быть такой циничной, Татьяна!
Катька понуро поплелась на кухню. «Надо же ее хоть чем-то отвлекать!» – оправдывалась я перед собой.
– Оклемается твой благоверный, – решила немного успокоить бывшую одноклассницу. – Если б действительно захотел с праотцами встретиться, то порезал бы себя правильно. А весь этот спектакль с больницей был разыгран исключительно для твоей впечатлительной натуры: он ведь знал, что я обо всем тебе расскажу. Если тебе не жалко денег, то потрать их лучше на его лечение, – резюмировала я.
Не знаю, что уяснила из моих слов Катька, но на ее окаменевшем, убитом горем лице не дрогнул ни один мускул. Наконец, передо мной возник пол-литровый бокал дымящегося чая. Что же, и это сойдет.
– Вы все время такими тазиками чай пьете? – пыталась я развеселить свою клиентку.
– Нет, – ответила она, – это чашка мужа. Я машинально поставила.
Я присмотрелась к Катьке внимательно: ничего, перемелется. Слишком у нее жизнелюбивый характер для продолжительного траура.
Давиться горячим чаем я не стала и сообщила Катьке, что мне нужно позвонить. Она кивнула на диван, где лежал радиотелефон. Я взяла трубку, вышла в холл, прикрыв дверь, и, когда на другом конце провода откликнулся приятный мужской баритон, произнесла:
– Варвару Николаевну, будьте добры.
Душечка подошла к телефону, и я напомнила ей о нашем вчерашнем знакомстве.
– Как же, Танечка! Я вас прекрасно помню. У нас вчера такое творилось!
– Ну вот. Всегда все самое интересное происходит без меня, – игриво ответила я, заранее зная, что она мне скажет.
Душечка, конечно же, спешила огорошить меня несвежей новостью:
– Рудухин Паша вены себе вчера порезал, представляете? Мать на базар отправил, а сам…
Пришлось разыграть удивление. Я молча выслушала Душечкины версии, почему Паша так «странно» поступил, и хотела уже задать вопрос ближе к интересовавшей меня теме, как женщина доверительно зашептала в трубку:
– Это Томку бог наказывает. Вчера, кроме всего прочего, ни с того ни с сего ее Тишка околел.
По-моему, у меня вырвался возглас, похожий на щенячий восторг, и я постаралась как-то компенсировать свою неосторожность, бормоча соболезнующе:
– Жаль, что все так вышло. Жаль и Тому, и собачку…
Произнеся еще пару необязательных фраз и получив Душечкины заверения, что всегда могу на нее рассчитывать, я дала отбой. Забавно, а ведь ей даже не пришло в голову поинтересоваться, зачем я звонила. Ну и ладно.
Теперь, убедившись, что грибы не являлись безобидными сыроежками, стоило подумать, продолжать мне расследование или нет. Катька сейчас в таком апатическом состоянии, что, кроме своего наркомана, думать ни о чем не может. Последние события вызвали у меня вялый интерес к делу, но все же альтруистом я пока становиться не собиралась. Только я собралась адресовать Катьке вопрос на эту тему, как запиликал сигнал видеодомофона. На экране маячил щуплый парнишка в болоньевой куртке и вязаной шапке.
Катька, увидев, кто к ней пожаловал в гости, поморщилась.
– Это Антон, – тусклым голосом сообщила она.
Было ясно, что у нее нет ни малейшего желания открывать ему дверь. С минуту она колебалась, потом махнула рукой.
– Все равно он вчера звонил, и я сказала, что буду дома. Ведь не отстанет…